…Тот берег бухты был усеян купающимися. О, как тиха, как зелена глубокая вода залива.
На каменных ступеньках террасы Катя увидела мальчика. Витя! Только сейчас она поняла, что совсем забыла о нем.
Остановились подле ступеней и легонько вздохнула. Мальчик обернулся.
— Здравствуй, Витя. Вот и я приехала к вам. Папа дома?
— Он в море.
— Ах вот как… Ну, что же, — она решительно присела на ступеньку. — Тогда я побуду с тобой, ладно? Ты, стало быть, один дома?
— Да.
— А что же ты играешь на самом пекле? Голова заболит.
— Я не играю, — серьезно ответил мальчик. — Я строю корабль.
На ступеньках повсюду валялись щепки. Зажав худыми коленками выдолбленную дощечку, мальчик ладил к ней паруса.
— Это линкор или крейсер? — спросила Катя, хотя и сама не знала, какое должно быть между ними различие.
— Фрегат, — неожиданно ответил Витя.
Катя покраснела. О фрегате она тоже не имела понятия.
— Ты любишь море? — спросила Катя, чтоб только что-нибудь спросить.
— Море все любят, — по-взрослому ответил мальчик, и Катя почувствовала в его ответе нескрываемую неприязнь к себе.
— А тебе не скучно? — опять спросила она.
— Скучно, — односложно ответил Витя. Он не понимал, как можно спрашивать о таких ясных вещах, и перестал обращать на нее внимание. Теперь Катя наблюдала за его усилиями придать мачте вертикальное положение. Потом предложила носовой платок. Витя взял.
— Придется его гвоздиком приколотить. Ничего?
Катя разрешила.
— Что же вы мне голубя не привезли? — спросил вдруг мальчик. — Не догадались, да?
— В следующий раз обязательно привезу!
— Так, значит, вы еще к нам приедете?
— Но ведь нужно привезти тебе голубя, — нашлась Катя.
Мальчик улыбнулся. Он улыбнулся совсем как взрослый. И глаза у него были взрослые, серые, с холодком.
— Папа не оставлял записку?
— Оставлял. Вот…
Оказывается, записка все время была в его ладони, и Катя с трудом прочитала, что в море ей следует добираться при помощи дяди Кости. О содержании записки Витя, оказывается, знал.
— Поедете к нему, да? Он ждет вас, — добавил мальчик, глядя ей прямо в глаза. — Я бы тоже поехал, папа разрешил, но мне не хочется. Нынче они баркас поднимают, а потом сюда его притащат.
— Тебе правда не хочется? — низко нагнулась к нему Катя. — А то поедем со мной? Вдвоем как-то веселее.
Он упрямо мотнул головой.
— Нет, мне не хочется. Мы с тетей Настей за продуктами поедем. В горы, к знакомым. За брынзой и за яйцами. У них как раз собака ощенилась, так я щенка себе выберу. Папа мне разрешил. А вы обратитесь к дяде Косте. Он скоро хлеб повезет водолазам… Папа любит теплый хлеб.
— Но как же я найду дядю Костю?
— Во-он там, у причала, в желтой майке.
Дядя Костя восседал на корме лодки, как смуглый бог.
— Это вы дядя Костя? — робея, спросила Катя.
— Ну, я, — сказал грек и сплюнул в зеленую воду окурок.
— Мне нужно в море, к водолазам. Антон Петрович велел обратиться к вам. Вы хлеб туда повезете?
— Хлеб уже в лодке, — сказал Костя, показывая на небольшой деревянный ящик с кованой крышкой. — Вот сюда и садись, удобно будет.
Он так ухватился за весла, так заиграл каждым мускулом обнаженных рук, будто собирался доставить Катю к самому Нептуну. Покойная зеленая вода забурлила, запенилась за кормой, погнала на берег ленивую волну. Лодка стремительно вылетела через горловину, радостно взмахнула красными веслами-крыльями, словно ахнула при виде открытого моря. И понеслась. Крупная зыбь подхватила ее и начала шлепать по бокам. Катя инстинктивно ухватилась за борта.
— Сиди, сиди! — приказал грек.
Лицо его было залито солнцем. Он грудью налегал на весла и ритмично откидывался назад. А берег отплывал назад, тоже весь сверкающий и праздничный от солнца. Наконец Катя увидела подъемное судно. Квадратное и широкое, как противень, низко, но самые борта, сидело оно в воде. Из трюма доносится стук мотора. Толстый, туго натянутый трос наискосок уходил в глубину, как будто это была леса с наклевкой. Лодка чуть стукнулась носом в стальную обшивку судна, и Костя, сложив ладони рупором, гортанно крикнул.
Из кубрика вышел Антон Петрович.
— Вот «племянницу» свою привез, — сказал Костя. — Пришла к моей лодке, «дядю» спрашивает. Где тут, говорит, дядя Костя?
Стыдясь грека, который, впрочем, не смотрел на нее, и зажимая подол коленками, Катя взобралась на судно. К борту подошли еще три молодых рабочих.
— Смелее, девушка, смелее!
— Европа на быке! Эй, Костя, видел такую открытку? Как Европа на быке море переплывала.
— А при чем здесь бык? — обиженно спросил Костя. — Вот увезу сейчас хлеб обратно. Зубоскалы!
— Спасибо тебе, Костя, — просто поблагодарил Антон Петрович. — Приходи вечерком, посидим на веранде.
— Теперь вам не до меня будет!
Антон Петрович засмеялся, махнул ему рукой, и лодка вновь запрыгала по волнам — уже в обратный путь, в бухту.
— Ну вот, Катя, вы первая женщина, посетившая наше судно. Располагайтесь. Жаль, немного опоздали, водолазы уже поднялись.
На палубе валялись скафандры, шланги, все это остро пахло морем. Лебедка, у которой стоял голый до пояса загорелый парень, с усилием поворачивала огромную катушку, выбирая мокрый трос. Чувствовалось, что идет тяжелая работа.
— Я так рад, Катя. Я ждал все эти дни, хотя мы и условились о субботе. Почему вы не приехали раньше?
— Но вы же сказали в субботу. Я и раньше могла…
Он взял ее прохладные пальцы и приложил к своему разгоряченному лбу.
— Я думал о вас все эти дни. Откуда вы взялись, Катя?
Он был в синей рубахе, парусиновых брюках и сандалиях. Счастье светилось в его обычно холодноватых серых глазах.
— Идет! — крикнул рабочий, и оба они вздрогнули.
— Кто идет? — не поняла Катя.
— Баркас идет. Из моря. Стойте здесь и наблюдайте.
Он скрылся в машинном отделении, оставив ее на палубе с тем рабочим, что управлял лебедкой.
А снизу от машин уже поднимались наверх люди, чтобы смотреть, как работает лебедка. Стоящий у лебедки рабочий что-то объяснял им вполголоса и, когда смотрел на Катю, улыбался.
Катя подошла к этим людям и стала расспрашивать, как нашли затонувший баркас, кто именно нашел и страшно ли ходить по морскому дну.
— А вот сейчас водолазы поднимутся, ты у них и спроси. Они по дну морскому, как по Примбулю, гуляют, только что без девушек.
Примбуль — это Приморский бульвар, быстро сообразила Катя. Примбуль, Примбуль! Ну и словечко!
— Чего смеешься?
— Да любопытно, как вы там гуляете. Дельфинов не боитесь? Хоть бы меня когда на глубину взяли.
— Рыбы тебя испугаются. Они красивых боятся. К водолазам, правда, привыкли, у тех глаза всегда выпученные, как у самих рыб.
— А почему выпученные?
— Выходи за водолаза, узнаешь.
Надсадно гудел мотор, сотрясая судно. Парень кричал что-то еще, но Катя не слушала. Из воды лезла темная громадина. Виднелась кургузая будка, густо облепленная ракушками. Не заметила, как подошел Антон Петрович.
— Ну и денек сегодня! С утра хлопочем. Этот баркас лежал днищем кверху. Пришлось перевернуть. Но бывали случаи, когда килем кверху — приходилось тянуть. Например, линкор «Марию» на севастопольском рейде. Техника была слабая, пятнадцать лет бедняги возились.
Мертвое суденышко заколыхалось на воде. Мотор продолжал гудеть. Нагнулся кран, и подъемное сооружение осело еще больше.
— Сейчас мы его в воздух поднимаем, — оживленно сказал Антон Петрович. — Так в воздухе и потащим. Ослабить трос!
— Есть ослабить трос! — отозвались внизу.
Все это походило на рыбную ловлю. Не дай бог трос оборвется и баркас снова уйдет в глубину! Он висел над морем, чуть поворачиваясь из стороны в сторону. Вода выливалась из него шумной струей.
Подошел водолаз. Глаза у него были красные, и он прижмуривал их.
— Это и есть ваша сибирячка? — спросил он у Антона Петровича, здороваясь с Катей. — Ждали мы вас сегодня. Ну как, хотите на дно морское?
А рука у него горячая, сильная, он так сдавил Катины пальцы, что они заныли.
«Что же он всем рассказал обо мне? — дивилась Катя. — Зачем он это?» Но ей было приятно среди этих дружелюбных людей. Вот достали со дна погибший баркас и радуются. Не столько, очевидно, ценности своей находки, сколько тому, что они умеют это делать, что человек властен над глубиной моря.
Витя ждал на берегу в окружении мальчишек. Они дружно крикнули «ура».
Потом ужинали втроем на веранде. Кате все здесь нравилось. Особенно простота обстановки. Она и отдаленно не напоминала успенского особняка. Ни позолоченных тарелок, ни старинной мебели с кривыми, словно, рахитичными ножками. Прямо на клеенке лежали вареные яйца и первые помидоры с толстой кожицей. По примеру Вити они тоже ели их не разрезая, круто посыпая солью и перцем. И наконец, к чаю — брынза, залитая крутым кипятком.
— А щенка я потом возьму, он еще маленький, велели подождать, слышишь, папа?
Катю мальчик словно не замечал, хотя, если она спрашивала, отвечал вежливо и внятно. Ему просто хотелось, чтобы она поскорее ушла, оставив их вдвоем с отцом. А Кате тоже хотелось остаться вдвоем с Антоном Петровичем.
— Тебе не пора спать? — спросил отец.
— Но ведь завтра воскресенье, — слабо запротестовал мальчик. Антон Петрович ласково привлек его к себе.
— Я скоро приду к тебе. Вот посидим, поговорим с Катей — и приду.
Но разговора долго не получалось. Он курил, осыпая в темноту с веранды золотистые искры, Катя мыла посуду, очень стесняясь своей нечаянной роли хозяйки.
— У него какая-то болезненная привязанность ко мне, — после долгой паузы сказал Антон Петрович. — Я бы этого не хотел. Он уже пережил одну утрату. Ему было четыре года, когда умерла мать…
— Почему вы так говорите? — испугалась Катя. — Вы как-то странно сказали — «уже пережил одну утрату».
— Моя профессия опасна.