— Но кто же?! — в нетерпенье воскликнула Шахназ и, рассерженная, ударила по столу ладонью. — Я тоже человек, и у меня есть нервы. И зачем тогда приезжать, если ничего не изменится!
— Писем больше не будет, Шахназ.
Она недоверчиво покосилась на меня. Ноздри ее гневно раздувались. Такой она мне нравилась.
— Могу я задать вам один вопрос?
— Пожалуйста.
Шахназ с готовностью повернулась ко мне.
— Говорят, вы часто ходите в магазин к Рашиду. Это верно?
— Верно.
— Необходимость или желание?
Она закусила губы. Смуглое лицо ее медленно заполнилось краской стыда. Но солгать она не могла.
— Я редко вижу его… Только в магазине. Больше я ничего не позволяю. Неужели нельзя даже этого?
— А если Рашид против?
— Он не хочет?! — это вырвалось у нее криком. — Он сказал вам об этом?!
Нет, она не просила о милосердии! Правды, только правды! Темные, мрачно горевшие глаза сузились.
— Да. Он сказал. Просил передать вам.
— Трус!
Рука потянулась к нитке розовых стекляшек, обвивших шею, но тут же бессильно упала.
— А еще что сказал? — Это уже шепотом, с мольбою.
— Просил не говорить вам о письме. Чтобы не расстраивать. Сказал, что вы хорошая девушка и ни в чем не виноваты.
Она испытующе посмотрела на меня: не вру ли? Я честно выдержала ее взгляд. Даже ободряюще улыбнулась ей.
— Шахназ, мы обе женщины. Видите, я не допекаю вас никакой официальностью. У каждого корреспондента свой метод. Меня послали только разобраться. Крушение вашей любви не тема для фельетона, вы же понимаете. Но мне бы хотелось знать, что у вас произошло. Лично у вас с Рашидом.
Она чуть задумалась. Вернуться назад к счастливым дням, отыскать затоптанное и отдать чужому человеку — не легкое дело. Не буду торопить ее. Тем временем я открыла сумочку, чтобы посмотреть расписание поездов, любезно переписанное рукой клетчатого шарфика. Она сделала это в день моего приезда, на случай, если я решу возвращаться поездом. Два поезда в сутки, и оба проходящие.
— Одну минутку, Шахназ.
— Покажите письмо. Если можно.
— Детский почерк, Шахназ. Ничего тут не узнаешь.
А пальцы торопливо перебирают блокнот, командировку, носовой платок, паспорт. Ага, вот оно! Не вынимая его из сумки, я приложила к нему четвертушку белой бумаги.
Ну, не такая она дура, как я думаю. Названия поездов написаны небрежно, буковки средние, да и много ли их, чтобы сравнить с анонимом! К тому же письмо написано фиолетовыми простыми чернилами, тогда как у дежурной ручка заправлена зелеными.
Я щелкнула замком своей сумки.
— Не стоит пачкаться, Шахназ. Лучше поговорим о Рашиде. Почему вы расстались?
— Что о нем говорить. Что было, того не вернешь. Дети у него.
Слишком разумно, чтобы я поверила. Ждать от нее полной откровенности тоже наивно, не подруга ведь.
— Я слышала, мать его настояла на этой женитьбе.
— Чего на мать сваливать. Не захотел — не женился бы. Покорности искал, вот и вся причина. Наши мужчины покорность любят. С этого и начались наши ссоры. Еду на совещание или еще куда — не езди, там мужчины будут. Что бригадир я — тоже нехорошо, слишком на виду. За границу меня пригласили — откажись! Поехала, вернулась, а в его доме Фатима…
— Значит, он любил вас. Ревновал.
— Вы думаете? — спросила она с надеждой. — Любил — и женился на другой? Так бывает?
— Да. По глупости. И тогда говорят, что сделали это из принципа. Он говорил вам это?
— Больше мы не встречались, — тихо сказала Шахназ. — Только в магазине. При всех…
Потупившись, она перебирала розовые бусы. Воплощение скорби и женственности. И все-таки наш век — это век контрастов и придирок. В скорбный облик Шахназ вдруг ворвались ее неприкрытые колени. И тут же услужливая память вывела мне из давности другую девушку — одну министерскую «юнону», секретаршу по имени Люся. Совершенно необъяснимо, почему она решила при мне принять ванну. В зеленоватой воде она лежала, как статуя. Топорщились ее маленькие розовые груди, очень маленькие по сравнению с большим, несколько глуповатым, каким-то непропеченным бледным лицом. Но главным очарованием во всей ее обнаженной фигуре были даже не груди, а ноги. У меня нет слов описать, как были они прекрасны. Длинные, плотно сомкнутые в бедрах и как бы струящиеся потом до кончиков ногтей, пошло покрытых перламутром.
Ноги Шахназ тоже прекрасны. Необычайно стройные, сильные, с высоким подъемом, отчего черные замшевые туфли казались совсем маленькими. Простит ли она меня, умница Шахназ, за недостойное сравнение с Люсей. У той и фамилия-то была противная: Бизюкова.
Тик-так, тик-так! — пританцовывал на стене маятник.
Я взглянула на часы и замерла. Стрелки подвигались к шести. Позвонить Рашиду, чтобы он задержался? Или пусть придет. И пусть они посмотрят в глаза друг другу. Я знаю, что Шахназ жаждет этого. Нет. Я обязана предупредить!
— Шахназ. Он придет сюда.
— Рашид?! — она вскочила вся просиявшая. — Он знал, что я приду?
— Нет. Так получилось.
— Но как же я? Если узнает Фатима…
— Она уехала в горы.
— Да, да. Я знаю. Наргис говорила. Но она может узнать. Это нехорошо, правда? Что обо мне подумают?
Глаза Шахназ лихорадочно блестели. Она была сама не своя от радости и от страха. Но радости было больше, и я не нашла в себе сил оборвать эту тоненькую звенящую ниточку.
— Ничего особенного, Шахназ. Я буду тут же. Кто посмеет сказать о вас плохо?
И вдруг я вспомнила о дежурной, об этой клетчатой змейке, с ее мерзкой философией о многоженстве. Конечно, она видела, как прошла ко мне Шахназ. И увидит также Рашида. И в следующем анониме будет уже фигурировать встреча их в гостинице при попустительстве корреспондента!
Да плевать мне на это! Я-то знаю, как невинна предстоящая встреча.
— Кстати, Шахназ, любопытный был у меня разговор с одной местной девушкой. Она уверяет, что зря отменен закон о многоженстве. Что этот закон гораздо лучше закона о разводе. Отец остается при детях, а в том, что он возьмет вторую жену, никакой трагедии нет. Я поспорила с нею.
Шахназ смотрела на меня молча. С ответом она не торопилась. Да я ведь и не спрашивала. Я просто рассказывала о своем споре. И все-таки могла бы она как-то отозваться!
— Чужое мнение не шляпка. Зачем его примерять на всех? Все равно кому-то не подойдет. Да и фасон у этой шляпки старый…
Спасибо за урок, Шахназ. Чудовищно было спрашивать тебя об этом, я никогда не прощу себе этой оплошности.
В дверь постучали.
— Рашид!
Как в первый день приезда, я увидела ее всю простертую вперед. Так внезапно налетевший ветер влечет за собой тонкое деревце. Не имея сил сойти с места, оно как бы летит за ветром каждой своей веткой и листом.
Он деликатно переступил порог, комкая в руках серое кепи. Сдержанно поклонился сначала мне, потом с некоторым удивлением — Шахназ.
— А мне сказали, что ты вечерами сеешь.
— Правильно. Весна коротка.
— С агрономом сеешь, да?
— Куда же я его дену? — как-то жутко веселея, сказала Шахназ. — Раз он приписан к моей бригаде, то и должен быть со мной.
— Да, конечно, — с досадой согласился Рашид. — Ну вот, я пришел. Случайно, не твоя затея?
— Моя!
— Неправда, — испуганно вмешалась я. — Шахназ, зачем вы так? Нет, нет, Рашид, она ни при чем. Я не успела вам позвонить, чтобы назначить другой час.
— Она тоже храбрая, — сказал Рашид, улыбаясь. — И очень упрямая. Чего захочет, того и добьется. Верно я говорю, Шахназ?
Она тряхнула головой и засмеялась. Я не узнавала ее. Куда делся ее скорбный унылый вид! Она вся цвела. Ярко блестели ее черные живые глаза. Улыбка необычайно красила ее.
Просветлел и Рашид. Они смотрели друг на друга, совсем забыв, что в комнате есть третий. Смотрели и улыбались, как после долгой-долгой разлуки.
— Как ты живешь? — спросил Рашид.
Девушка помрачнела.
— Как я живу? Ты знаешь, как. Работаю. Много работаю. Плохо работать я не умею. В этом вся и радость. Забываешься как-то.
— А что агроном? — опять спросил Рашид, нахмурясь.
— Ничего агроном. Хороший человек.
Рашид сказал что-то на своем языке. Девушка вспыхнула.
— Говори по-русски. Как тебе не стыдно… При чем тут агроном? И совсем я не похудела. Устала. Потому что день и ночь в поле.
— С ним, — желчно подсказал Рашид.
— Ну, хорошо, с ним! Что тебе? Следи за Фатимой.
— За ней следить не надо…
Шахназ вскипела.
— Послушай, Рашид. Я очень переживала, когда ты женился. Но теперь вижу, что это к лучшему. Не было бы у нас жизни.
— Ну, хорошо, не было бы. А зачем в магазин ходишь?
Не слухом — сердцем я услышала, как из груди Шахназ вырвался крик боли. Она смотрела на него странно остановившимися глазами.
— Я хотел сказать тебе, что пора кончать эту историю. Надо мной уже все смеются. С этими письмами история… Фатима клянется, что это не она. В прошлый раз я побил ее.
— Побил Фатиму? Ты?!
— Довела — побил.
— Рашид, — поспешно вмешалась я, — в письмах она действительно не виновата.
— Вот как! А вчера другое говорили. Как это понимать?
— Для этого я вас и позвала. Чтобы сказать о своей ошибке.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
— В конце концов мне наплевать кто. Лишь бы не жена. Надоели эти скандалы. Примите же меры!
— Писем больше не будет.
— Ну и слава богу, — сказал он иронически и опять посмотрел на Шахназ: — Теперь дело за тобой. Выйдешь замуж — и все успокоится.
— За агронома? — спросила она, побледнев.
И вдруг его прорвало. Не владея собой, он стал выкрикивать.
— Хорошо, пусть за агронома, если он так мил тебе! Пожалуйста! Но только оставь меня в покое. Почему я должен бросить детей и Фатиму? Да она по сравнению с тобой красавица! Да, да, красавица!
Он несколько раз повторил это слово с какой-то сладострастной жестокостью. Напрасно! Хватило бы и одного удара. Слезы буквально брызнули из глаз девушки. Они окропили ее светлое платье, и она, растерянная, униженная Рашидом передо мною, малознакомым человеком, даже не утирала их. Несколько минут она пристально смотрела в разгневанное лицо возлюбленного, как бы возвращая его к себе из другого мира. И он вернулся! Я видела, как обмякли его губы.