Праге, вернется на работу, переедет жить к Ире, а то и вовсе снимет отдельную комнату. Мира так убедительно врала, что Леша в конце концов поверил.
За десять лет, прожитых в Праге, они так и не научились экономить, и теперь это не давало покоя Полякову. Почему он не подумал, не позаботился, на всякий случай, не подкопил денег, чтобы оставить жене хоть небольшой счет в банке? Но Мира знала, если мужа не станет, она не останется в этом городе ни дня.
Иногда, после укола, когда Леша засыпал, она, свернувшись калачиком, ложилась рядом, прижималась к нему и мечтала, чтобы и ей тоже вкололи наркотик и хоть на мгновение позволили все забыть. Она была согласна на что угодно, только бы муж продолжал дышать, и вместе с тем понимала: силы его на исходе.
Ближе к зиме в Прагу приехали Лешины родители. Он уже не вставал с постели. Его родители остались с ним до конца. Мама, взяв заботу о сыне в свои руки, не отходила от его кровати. И когда он умер, она тоже была рядом. А Мира сидела в эркере. Обхватив себя руками, куталась в шаль и, прижимаясь щекой к коленям, не плакала, уже не плакала. Да и вряд ли слезы смогли бы облегчить то, что происходило в ее душе. Она дрожала, но не от холода — от нервного напряжения…
…В комнате, где уже с утра от кровати больного не отходила медсестра, страшно закричала, забилась в истерике Лешина мать. Мира закрыла уши руками.
Когда тело мужа забрала погребальная служба, чтобы приготовить его к отправке на родину и оформить все нужные документы, Мира собрала свои и Лешины вещи, навела порядок в доме и пошла к Карлову мосту, чтобы проститься с этим городом и с этой жизнью навсегда. Она знала, что не вернется в Прагу никогда. Ира, конечно, убеждала ее не торопиться с решением, умоляя все обдумать, но Мира знала, что не вернется. Она не могла здесь оставаться без Леши, хоть и в Беларуси ее тоже ничего не ждало, но это было не важно. Завтра она отправлялась вслед за «грузом 200» в долгий путь, который должен закончиться на одном из минских кладбищ, где будет похоронен Алексей Поляков. А что потом она станет делать с собственной жизнью, Мира не представляла. Ей было все равно.
Глава 20
Скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип…
— Андрей! — прозвучал в темноте комнаты хриплый мужской голос. — Андрюха! — повторился он громче и возмущенно.
— А? — послышалось сонно в ответ.
— Что, а, кретин? Дрыхнешь?
— Ну!
— А фонарь этот гребаный долго будет качаться и скрипеть?
— Так ветер…
— Ветер! Я уснуть не могу!
— Ну, Степик, что уж теперь…
— А ни фига! Гарик, твою мать, не делай вид, что тоже спишь и тебе не мешает этот шум!
— Степик?!
— Гарик?!
Гарик сел на диване и потер глаза. Он действительно уснул, а «гребаный» фонарь и вой вьюги за окном его нисколько не беспокоили. Даже, наоборот, действовали усыпляющее.
— Ну? — произнес Гарик, мечтая послать друга подальше и завалиться спать.
— С этим фонарем надо что-то делать! — заявил Степик.
— Что, например? — поинтересовался Юрьев, раздражаясь.
— Спилить, разбить, оторвать, достаточно вариантов? — перечислил Рудинский.
— Вполне. А ничего, что на дворе погода нелетная и второй час ночи? — спросил Гарик.
— Нормальная погода. Подумаешь, метет немного. И спешить нам завтра все равно некуда, еще выспимся.
Гарик покосился на окно, за которым мело, да еще как. Потом глянул на решительно настроенного Степика и после на виноватое лицо Андрея. Он знал, что, если откажется, ворчание Степика долго не прекратится, а Андрей будет чувствовать себя ужасно виноватым и, в конце концов, сам пойдет разбираться с фонарем. Потому что в Старые Дороги они приехали по его просьбе.
Подавив тяжкий вздох, Гарик откинул в сторону одеяло и встал с дивана. Степик тоже вскочил и включил торшер.
В тишине оделись. Не говоря ни слова, отворили входную дверь и вышли на просторное крыльцо.
— Ни фига себе погодка! — присвистнул Степик.
— Нормальная погодка, — поддразнил его Гарик. — Метет, правда, немного.
— Вот только не надо паясничать! — нахмурился Рудинский. — Чё делать будем?
— Да разобьем, оторвем или еще чего умного придумаем! — продолжал дразнить Степика Гарик.
— Ребята! — укоризненно посмотрел на них Андрей.
— Ладно, извини!
— За домом есть стремянка. Может, я схожу? — помолчав, спросил Ляхнович.
— Давай, но сначала отыщи плоскогубцы и изоленту. Будем резать! — подумав, изрек Юрьев и, накинув на голову капюшон куртки, стал спускаться с высоких ступеней.
Порыв ветра бросил ему в лицо колючие мелкие снежинки и чуть не сбил с ног, так что ему пришлось ухватиться за перила.
— По-моему, это уже не просто метель. Это буран какой-то! — пробормотал он. — Степик, ну ты чего стоишь?
— А чё делать? — спросил тот, бестолково переминаясь с ноги на ногу и зябко ежась.
Крыльцо-то было застеклено, и покидать какое-никакое, а все же укрытие ох как не хотелось.
— Свет вырубать.
— А как ты в темноте резать будешь? — резонно поинтересовался Степик.
— Мобильником посвечу.
— Ага!
Андрей принес стремянку и приставил ее к углу дома, как раз там, где под крышей качался фонарь. Побежал к крыльцу, но, не добежав полметра, поскользнулся и упал прямо в сугроб.
— Черт! — ругнулся он, хоть ругался не часто.
Гарик отвернулся, но улыбки скрыть не смог.
Прыснул и Степик, хоть пытался сдержаться.
— Сволочи вы! — упрекнул их Андрей, поднимаясь. Правда, без особой обиды, скорее даже ласково.
Он поднялся, кое-как отряхнулся и пошел в дом за инструментами.
Гарик потер руки, успевшие замерзнуть, и поднялся по стремянке.
Забравшись на самый верх, принялся рассматривать крепление фонаря, прикидывая, как и где его обрезать так, чтобы потом можно было приладить обратно. Ведь дом, в котором они остановились, был чужим. Родители Рудинского, знавшие всех в деревне, договорились со знакомыми, которые и разрешили недельку пожить в нем.
Чтобы разобраться в креплении фонаря, Гарику понадобилось не больше минуты. Он собрался уже сообщить детали Степику, как внезапный порыв ветра отчетливо донес до слуха волчий вой. Гарик машинально повернул голову в сторону, откуда доносился звук, и взгляд его на секунду мазнул фасад и окна дома напротив, но и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы увидеть, как качнулась штора. Так, будто кто-то отодвинул ее, чтобы лучше рассмотреть происходящее, в частности, его самого на стремянке.
— Гарик! Ну чё там? — окликнул его Степик.
— Вырубай свет! Андрей, тащи плоскогубцы!
Ляхнович спустился со ступеней, осторожно ступая, подошел к стремянке и протянул Гарику инструмент.
Степик отключил рубильник.
Юрьев быстро орудовал плоскогубцами, то и дело косясь на темный безмолвный дом напротив.
— Гарик, ты чего? — окликнул его Ляхнович.
— Интересно, а в доме напротив кто-нибудь живет? — спросил Гарик.
— Надо у Степика спросить. Он знает эту деревню. Но что-то за прошедшие пару дней я не видел, чтобы этот дом подавал признаки жизни.
— А машина на обочине?
— Так это, может, «драндулет» какой, с лета оставленный, полностью заметенный снегом. Мы, конечно, можем завтра проверить. А ты чего спрашиваешь?
— У меня вдруг возникло такое чувство, будто из окон этого дома за нами наблюдают!
— Да ну, быть такого не может… — недоверчиво протянул Андрей.
— Я видел, как колыхнулась занавеска, когда я забрался на стремянку. Как будто кто-то отшатнулся от окна, — убежденно заявил Гарик, не забывая при этом плоскогубцами разжимать проржавевшие кольца, на которых висел фонарь. Потом очень ловко перерезал проводку и отдал фонарь Андрею. — Завтра надо обязательно проверить этот дом, — заключил он.
— Надо, — кивнул Андрей. — Может, пройдемся по соседям?
— Зачем?
— Ну, ты ведь сам сказал…
— Это дом Поляковых. Я гостил в нем однажды. Давно.
— Что-то Поляковы не подают признаков жизни который день, — пробормотал Ляхнович. — Может, у них случилось чего?
— В доме, скорее всего, никто не живет! — сказал Гарик, шмыгнув носом.
— Но ты ведь видел, как качнулась занавеска! — не отставал Андрей.
— Эй, вы скоро там? Я уже околел здесь! — подал голос Рудинский, который все это время пританцовывал на крыльце, втянув голову в плечи.
— Скоро, — обернулся к нему Ляхнович.
Юрьев быстро спустился вниз и, взвалив на плечи стремянку, потащил ее за дом. Степик, не дожидаясь особых распоряжений, зашел в дом и включил свет. Андрей потоптался немного в сугробе, тупо глядя на фонарь в руках, потом пошел к калитке. Когда Степик вновь появился на крыльце, Андрей, согнувшись пополам, усиленно пытался рассмотреть дом напротив в щель приоткрытой калитки.
— Ты чего там? — окликнул его Степик.
— Там, в доме напротив, кто-то есть, — перешел Андрей на шепот.
— Полный бред.
— Кто-то наблюдал за нами из окна.
— Такого просто не может быть!
— Да я тебе точно говорю! Гарик видел…
— И чего?
— Завтра все разузнаем и разберемся. А теперь домой и спать, — ответил за него Юрьев, появляясь из-за угла веранды.
Степик обернулся, и в его приподнятых бровях были немой вопрос и явная ирония.
— А может, чаю выпьем, согреемся немного, а? — предложил Андрей, когда они уже поднялись на веранду и закрывали за собой стеклянную дверь.
— Можно и чаю, — согласился Степик. — Жаль, коньяка нет. Гарик, слышь, может, позвоним завтра девчонкам, пусть нам коньячку привезут?
— Позвоним, — согласился тот.
Андрей поставил кипятить чайник, выставил на стол чашки и заварник, пододвинул сахарницу и, усевшись за стол, внимательно поглядел сначала на Гарика, потом на Степика.
Те, проигнорировав его выразительный взгляд, продолжали сверлить друг друга глазами. И снова где-то совсем близко послышался волчий вой.
— Проклятая деревня, — пробормотал Степик. Не выдержав тяжелого взгляда Гарика, отвернулся к окну.