же про эксперименты с настойками. Мы в лагерях бросали в спирт ворованные вишни, разбавляли выдавленным из ягод соком, добавляли воду. Полученный напиток считался «девочкиным».
– Грелку забыла, – сказала я вслух.
Тренер нервно хохотнула, тут же догадавшись, какие мысли бродят в моей голове. Муж, естественно, не понял:
– Зачем грелка? Тут и так душно, – посетовал он, безуспешно пытаясь открыть забитую намертво фрамугу второго окна. Первое он уже распахнул настежь, устроив глобальное проветривание.
– Девочки, у нас в номере унитаз течет! – закричала одна из мам.
– В том номере даже форточка не открывается, – сообщил мой муж, будто речь шла о вселенской катастрофе.
– Душ в пятнадцатом брызгает на всю ванную! – крикнула еще одна мама.
– В шестнадцатом вообще только холодная течет!
– Потерпите, сейчас тепленькая пойдет.
– Как они жить тут будут, – причитал муж. В номере, выбранном для дочери, имелись и горячая вода, и не стреляющий в стены душ, и даже одно открывающееся окно.
Мы выходили из здания пансионата с еще одной семьей. И муж моей приятельницы, увидев продовольственную палатку на выходе с территории, аж подпрыгнул от радости.
– Везет же! А мы пять километров пробегали до палатки, – вспомнил он.
– Мы не бегали, на пирожки из столовой менялись. Три пирожка с джемом – одна пластинка жвачки, один пирожок с мясом – вафли, пирожок с мясом плюс с капустой – халва в шоколаде, – припомнила я свое лагерное детство.
– А у них будет «королевская ночь»? – спросил у меня муж приятельницы.
– Не знаю. Надо им еще туалетной бумаги привезти и зубной пасты. Тогда будет. Вы в карты на что играли? – поддержала разговор я.
– На еду, конечно. На сладкие кукурузные палочки, – тут же ответил супруг приятельницы.
– Ну вы пижоны. А мы на сгущенку из родительских посылок, – хмыкнула я.
– Я ездил после восьмого класса в трудовой лагерь свеклу собирать. На целую неделю! – подал голос мой муж.
– А я в Германию по обмену! – сказала приятельница.
Мы с ее мужем посмотрели на них так, как смотрят дембеля на салаг. Они ничего в этой жизни не понимали.
Я сидела, не выпуская из рук телефон в ожидании звонка от дочери – им должны были выдать отобранные телефоны для сеанса связи с родителями после ужина. Мы же, в нашем детстве, бегали на почту, чтобы послать родителям телеграмму. Я обычно писала два слова: «Забери. Десять».
«Забери» – был криком о помощи, на который, я знала, никто не откликнется. А вот десять рублей переводом, которые мама высылала по первой же просьбе, позволяли жить вполне комфортно. Хватало на колбасу, печенье, сушки, которые делились на всю комнату и прятались под матрасом или на шкафах, куда даже уборщица не добиралась. В туалетном бачке хранились сигареты, которые можно было обменять на хлеб, сахар и ириски. Деньги же засовывали в самые вонючие носки, позаимствованные у мальчишек.
Я смотрела видеоотчеты, которые каждый день присылали тренеры. Девочки на дискотеке. Симы среди пляшущих я ни разу не увидела. Тренеры сообщили, что дискотека – по желанию. А я вспомнила свою – в белых Ленкиных штанах, блестящей Наташкиной кофте, накрашенная всеми цветами радуги. Спасибо доброй Катьке – счастливой обладательнице набора для макияжа. Я танцую под «бона сэра, сеньорита, бона сэра, чао, чао», и на меня смотрит Серега – самый красивый мальчик в лагере.
Я сидела и гипнотизировала телефон взглядом. Сын в это же время уехал покорять Карелию на байдарках. Связь там давали только на верхушке сосны, причем раз в три дня, и лучше ловилось вниз головой и с телефона размером с небольшой ящик – неубиваемого, нетонущего. Айфоны и прочие самсунги там сдыхали в первый же день. А сын со своим кнопочным монстром мог залезть на ветку и оттуда со мной поговорить. Но не всегда залезал, находились дела поважнее – костер, гитара, рыбалка. Я понимала, что так и должно быть, но сидела и таращилась в телефон. Муж уже ходил по потолку и вокруг меня, требуя, чтобы я дозвонилась хотя бы до одного из детей. Он физически не может жить без связи с ними. Страдает так, что заболевает. Ему важно знать, где они находятся, что ели на завтрак, как себя чувствуют. Он шлет им фотографии уточек с нашего пруда, заката или восхода. Из всех командировок присылает фотографии – дома, люди, вид из окна гостиничного номера. Описывает какие-то детали, пусть в двух предложениях. Так когда-то делал его отец, отправляя из всех командировок открытки родным. Несколько строк, какие-то незначительные детали, которые были так важны близким. Многое муж присылает только детям, а не мне. И они показывают, что прислал папа – смешную собаку, которую встретил на улице, кошку, птичку. Витрину магазинчика игрушек, тарелок. Таблички на домах, цветочные горшки, деревья.
На дочкиных сборах все телефоны хранились в комнате тренеров. Выдавались после вечернего кефира. На двадцать минут. По факту – минут на семь, потому что потом следовало вручение карточек за самую чистую комнату, за старание на тренировках и прочие достижения. У кого больше карточек к концу смены, тому вручат чупа-чупс или разрешат съесть один оладушек утром. За особые старания на оладушек разрешалось капнуть сгущенкой. Но родители всегда могли позвонить тренерам и спросить, что происходит с ребенком. А что происходит? Если у одной сопли, и ей разрешили бежать не восемь кругов вокруг пруда, а семь, то все остальные тоже сообщат, что у них сопли. В пять утра тренерам кто-нибудь стучит в дверь и сообщает, что болит живот, голова, попа, спина, ноги. А если, не дай бог, папа или бабушка жалостливым голосом в момент сеанса связи спросят: «Тебе там совсем плохо?» – ребенок, естественно, начнет рыдать так, что хочется всем вызывать неотложку – и папе, и бабушке, и ребенку с тренерами.
Про побочные эффекты социализации и немного про литературу
Спортивные сборы пошли дочке на пользу – к «взрослой» жизни она оказалась более чем готова. Благодаря дискотекам в подмосковном пансионате она узнала строчки из песен современных исполнителей: «Ты пчела, я пчеловод, а мы любим мед. Бжж, мы просто пчелы, бжжжж, на все готовы». И еще шедевральное: «Не надо паники, мы ведь не в «Титанике». Дочь сказала, что про «Титаник» она тоже теперь знает – все смотрели этот фильм, кроме нее! Даже шестилетки! Пришлось объяснять, что «Титаник» – это корабль и правильно употреблять предлог «на», а не «в».
Хотя, когда детям классная руководительница предложила заполнить анкету, в которой был вопрос: «Ваша любимая музыкальная группа, исполнитель», Сима ответила – Чайковский.
Рядом на школьном дворе делились впечатлениями родители первоклашек. Одной бабушке пришлось подходить к учительнице и предупреждать – за месяц отдыха ребенок сильно расширил запас матерных слов. Даже бабушка таких не знает. Но это точно не из семьи, во всем каникулы и «общество» виноваты.
Моя подруга Аня отправила дочек к бабушке под Курск. Свой дом, свежий воздух, здоровое питание – яйца из-под домашних куриц, молоко из-под домашней же козы. Аня работала и смогла повидать дочек только через две недели.
– Мне нужен лясик! – объявила четырехлетняя Соня, когда Аня предложила ей пойти погулять.
– Ящик? Какой ящик? – не поняла мама.
– Не ящик, а лясик! – топнула ногой девочка.
Аня решила, что дочке срочно требуется логопед.
– Велосипед! – объяснила бабушка. – Все дети так называют.
Аня посмеялась и выдохнула. Лясик – очень мило звучит. Но она опять напряглась, когда старшая Настя попросила бабушку испечь посикунчиков.
– Кого? – не поняла Аня.
– Мам, это пирожки. Они умеют пи́сать. Поэтому называются посикунчиками, – объяснила Настя.
Анина мама выросла на севере. Она действительно пекла вкуснейшие пирожки. Их нужно было кусать осторожно – сразу вытекал сок. Оттого они и назывались посикунчиками. Но бабушка так называла не только пирожки с мясом, но и с яблоками, капустой и другими начинками. Она умела приготовить их так, что они истекали соком.
Я тоже переживаю за дочь. Но на сборах она научилась за минуту съедать кашу «Дружба», а любимыми крупами считала пшенку и перловку. Теперь она не терялась в столовой – на сборах ей пришлось отвоевывать котлеты у мальчиков-каратистов. Оказалось, она лучше всех ориентируется в школе – после закоулков подмосковного пансионата ей вообще ничего не страшно. Ну а после общения с тхэквондистами она быстро поставила на место Петю, с которым ее посадили за парту по принципу «мальчик-девочка». Петя, считающийся главным хулиганом в классе, теперь ходит шелковым, а классная радостно объявила: «Кто из мальчиков будет плохо себя вести, посажу с Симой». Не знаю, чем она им угрожает, возможно, перспективой делать сто отжиманий.
Учителя тоже люди
Учителя тоже иногда путаются в словах, словосочетаниях, выражениях.
Так, например, произошло с несчастным «Кавказским пленником» – вечным проклятием «началки». Учительница в электронном журнале написала задание – читать «Кавказского пленника» Лермонтова. Педагоги тоже люди и имеют право путать и забывать жизненно важные вещи. Например, учительница параллельного класса пожаловалась, что минут пять не могла вспомнить отчество Зощенко. Но вот вылетело из головы – и все. Что-то очевидное. Поскольку старшее поколение не гуглит по любому поводу, то учительница ходила и буквально страдала. Михаил… как его? Вроде бы Михайлович, а вроде бы и нет. Но как она вообще могла такое забыть? Невозможно! А днем раньше она весь вечер называла свою единственную и обожаемую внучку Катей, хотя внучку звали Сонечка. А Катя – даже не любимая ученица, а мама ученицы, которую учительница собиралась вызвать в школу и сообщить что-то важное. А что именно, не записала и забыла. Помнила, что надо вызвать в школу именно Катю. Тоже вот странно – в памяти имя матери всплыло, а не ученицы. Хорошо хоть восьмилетняя внучка помогла – загуглила Зощенко и подтвердила: Михалыч он, Михалыч…