– Конечно, – поддела его Настя, – тебе его страдания важнее моих.
– Мужская солидарность, – улыбнулся брат. – Все, приехали. Пойдем быстрее, очень есть хочется. Когда я приехал, твой муж сооружал что-то невероятно вкусное. На кухню посмотреть меня не пустили, но запах стоял просто душераздирающий.
Запах действительно был соблазнительным и чувствовался даже на лестничной площадке. Даша вылетела им навстречу и повисла у Насти на шее.
– Настюшечка, я так соскучилась!
«Неужели правда? – подумала Настя, обнимая ее. – Ведь мы виделись две недели назад. Маленькому Санечке исполнилось восемь месяцев, и я заезжала их поздравить». Но в Дашиной искренности она не сомневалась. Молодая женщина просто органически не способна была кривить душой. Именно поэтому Настя так любила ее.
– С кем ты оставила моего единственного племянника? – спросила она, стаскивая куртку и пристраивая ее на вешалку.
– С бабушкой.
– С которой?
Даша кивком указала на мужа.
– Со свекровью.
– А что, наш общий папенька в деле воспитания внука не участвует?
– Ну что ты, Настя, – укоризненно сказала Даша. – Павел Иванович очень заботливый дед, он нам все время помогает. Ты обижаешься, что он твоей маме не помогал тебя растить?
– Ну, положим, он и моей маме не очень-то помогал меня растить, – заметил Александр. – Все время был в командировках. Но не зря же говорят, что первый ребенок – это последняя кукла, а первый внук – первый ребенок. Наверное, так и есть. Вот увидишь, Аська, что будет, когда ты кого-нибудь родишь. Дед рядом с твоим ребенком дневать и ночевать станет.
– Вряд ли, – миролюбиво улыбнулась Настя, чувствуя, что разговор заходит явно не туда. – Если я кого-нибудь рожу, то для Павла Ивановича это будет уже второй внук. Совсем другое дело.
– Ну и что, – послышался из кухни сердитый голос Алексея, – вы так и будете, стоя в прихожей, копаться в семейных драмах рода Каменских? Мы за стол сядем когда-нибудь или нет?
Готовил Алексей превосходно, напитки к столу были поданы хорошие, и уже минут через двадцать все расслабились и развеселились. Однако Настя заметила, что сидящая рядом Даша ест очень аккуратно, словно каждый раз прикидывая, можно ей положить это на тарелку или нельзя. А к спиртному вообще не притронулась, хотя и поднимала свой бокал вместе со всеми.
– Дарья! – строго сказала Настя. – Ты что это удумала? На диету села?
– Нет, – смущенно пробормотала Даша, почему-то отводя глаза в сторону.
– Тогда почему так плохо ешь? Я тебе тысячу раз говорила, чтобы ты не смела худеть, пока кормишь грудью.
– Я не кормлю, – еще тише сказала Даша. – Два месяца уже.
– Что?! Ты хочешь сказать…
Та кивнула и залилась румянцем.
– Ты с ума сошла! – прошептала Настя яростно. – Санечке еще только восемь месяцев. Ты же не справишься с двумя. О чем ты только думаешь, хотела бы я знать.
– Справлюсь, – радостно улыбнулась Даша. – Ты не сомневайся. Я еще и твоего выращу, если родишь. Ты же с работы ни за что не уйдешь, а я все равно дома сижу. Не ругайся, пожалуйста. Мне очень хочется маленькую Настеньку.
– Ты же на этом не остановишься. Потом тебе захочется маленького Алешеньку, это ты мне уже обещала. А потом еще кого-нибудь. Санька-то знает?
– А как же! Он первый узнал.
– То есть? – не поняла Настя. – Как это – первый? Раньше тебя, что ли?
– Раньше. Ты представляешь? Проснулся как-то утром, посмотрел на меня и говорит: «Даня, кажется, у нас будет маленькая Настенька». Я ему сначала не поверила, думала – шутит. А через несколько дней поняла, что он не ошибся. Правда, здорово?
– Здорово, – согласилась Настя. – Ты молодец, Дашуня. Я тебя поздравляю и Саню тоже.
Они тихонько продолжали говорить о своем, пользуясь тем, что мужья громко и увлеченно обсуждали шансы различных кандидатов на победу в президентских выборах. В присутствии Даши на Настю обычно находило умиротворение, состояние тихого светлого покоя. Но сегодня этого не произошло. Тревога, зародившаяся во время поездки с Павлом Сауляком, продолжала точить ее, и Настя ничего не могла с этим поделать.
Всю жизнь ее преследовали три сна. Первый – когда ей снилось, что она умирает – приходил, если во сне что-то не ладилось с сердцем или сосудами. Второй сон был о том, что она оказывается на узкой и скользкой вершине утеса и понимает, что сейчас разобьется, потому что спуститься с него невозможно. Потом приходит спасительная мысль о том, что каким-то образом она ведь сюда забралась, значит, этим же путем можно и спуститься. Вариантом этого неприятного сна было обнаружение себя на улице совершенно голой. И снова спасала мысль о том, что раз она сумела дойти сюда без одежды и ничего не случилось, то, может быть, удастся и вернуться без приключений. Но ужас, охватывавший ее во сне, был при обоих вариантах одинаково сильным, и таким же сильным было облегчение, когда приходило понимание того, что выход из ситуации все-таки есть.
Третий сон был не страшным, но тягостным. Ей снилось, что она заканчивает школу и ей предстоят выпускные экзамены, часть которых она ни за что не сдаст, потому что не учила предмет. Самое смешное, что ей, закончившей вместе с Алексеем физико-математическую школу, снилось, что она не сможет сдать именно физику и математику. Почему-то получалось, что начиная с шестого (в каждом сне – обязательно с шестого) класса она вообще не занималась, даже учебник не открывала, и не знает по этим предметам абсолютно ничего. Ни единого слова. Ни буквы. И как сдать эти экзамены – она просто не представляет. Во сне ее начинали грызть идеи самообвинения: вот, допрыгалась, доленилась, надо было с самого начала учить, а ты дурака валяла столько лет, теперь придется за это расплачиваться. Она мучительно ищет выход (то ли начать заниматься с репетитором, то ли попробовать получить освобождение от экзаменов по состоянию здоровья, то ли еще что), не находит его и горько сожалеет о том, что вела себя неправильно. Горечь эта бывала такой острой и непереносимой, что Настя делала над собой усилие и просыпалась.
Этот третий сон опять приснился сегодня. Она проснулась, тихонько вылезла из-под одеяла и на цыпочках прокралась на кухню, стараясь не разбудить Алексея. Было начало пятого, суббота. Ей бы спать и спать! Но сна не было.
На кухне было холодно, пришлось зажечь газ на плите, чтобы не замерзнуть. Настя сделала себе кофе, понимая, что возвращаться в постель бессмысленно: все равно она не сможет уснуть, только Лешку разбудит, если начнет ворочаться с боку на бок. Отчего-то вдруг захотелось есть. Она полезла в холодильник, вытащила тарелку с холодными телячьими отбивными – фирменным блюдом мужа, отрезала толстый ломоть хлеба и принялась задумчиво жевать, запивая бутерброд горячим кофе. И почему Сауляк из головы у нее не идет? Что в нем такого? А если точнее спросить: что с ним не так?
Обладает способностями к гипнозу? Таких тысячи. Любой приличный психиатр владеет методикой гипноза в лечебных целях. Скрытный? Можно подумать, она сама – душа нараспашку. Непонятный? А кто сказал, что она, Анастасия Каменская, самая умная и проницательная и обязательно должна все и всех понимать? Мало ли на свете явлений и людей, которых она не понимает. И никогда ее это так остро не тревожило. Так что же не так? Что?
– Попалась, обжора, – послышался у нее за спиной голос Алексея. – Ночной голод – плохой признак, подруга. Ты не заболела ли у меня?
– Сон тяжелый приснился, – виновато улыбнулась она. – Я тебя разбудила? Прости, солнышко.
– Ничего, впереди выходные, высплюсь. А что же тебе приснилось такое страшное?
– Леш, ты только не смейся, мне приснилось, что я в десятом классе и мне нужно сдавать физику и математику, а я ничего не знаю.
– Чего?! – Он расхохотался так оглушительно, что Настя невольно втянула голову в плечи и съежилась. – Ты – физику не знаешь? Да ты в школе ее лучше меня знала, а я, слава Богу, до профессора дослужился. Откуда у тебя в голове такой бред появляется?
– Ну вот, пожалуйста, не прошло и года, – философски заметила она. – Два дня назад меня Гордеев точно такими же словами обзывал. Вы что, сговорились? Или у меня действительно крыша поехала?
– Асенька, тебе просто изменяет выдержка, – сказал он, отсмеявшись. – Я же тебя знаю, спишь ты плохо, тревожно, чутко. И если тебя какой-то сон не устраивает, ты делаешь гигантское усилие, чтобы проснуться. Верно? А ты, вместо того, чтобы просыпаться, должна начать соображать. Если бы ты не запаниковала от ужаса, ты бы подумала о простой вещи. Не может быть, чтобы в течение нескольких лет тебя ни разу не спросили, не вызвали к доске. И потом, мы же регулярно писали контрольные. И письменные работы все время на проверку сдавали. Поэтому если бы ты совсем-совсем ничего не знала, ну ничегошеньки, тебя бы давно уже выгнали из школы. А ты вон до десятого класса доучилась. Какой из этого вывод? Ты должна заставить себя во сне до этого вывода додуматься, и все будет в порядке. А ты убегаешь, как последний глупенький трусишка.
– Да ладно, Лешик, черт с ним, со сном этим. Не это важно, – вздохнула Настя.
– А что важно, по-твоему?
– Важно, почему он приснился.
– Так, очень интересно.
Алексей подвинул себе стул и уселся напротив нее за столом. Протянул руку, взял Настину чашку с кофе, отпил глоток и поставил на место.
– И почему он тебе приснился, этот физико-математический бред?
– Это означает, что где-то в подсознании засела мысль о том, что я совершила ошибку. Я сделала что-то неправильно. И сейчас начинаю за это расплачиваться. А я никак не пойму, где я ошиблась, в чем!
От досады она стукнула кулаком по столу и сморщилась от боли в руке.
– А в чем смысл расплаты, ты хотя бы понимаешь?
– Тоже нет.
– Так, может, тебе мерещится, Асенька? Ошибку ты не видишь, последствий тоже не видишь.
– Может, и мерещится, – согласилась она. – Но оно же не может мерещиться на пустом месте, Леша! Что-то все-таки было. И есть. А я никак не уловлю, что именно. И от этого бешусь, как климактерическая истеричка.