и увозя ее от Николая и его молодого напарника, говорило само за себя весьма и весьма красноречиво: он не только прекрасно знал, кто такие эти люди, он не хотел, чтобы это узнала Настя. Он не хотел, чтобы она проделывала все те действия, которые потом так детально описала ему, когда упрекала его в том, что он недальновиден и не дал ей решить свою стратегическую задачу. Настя поняла это еще тогда, в машине, когда с досадой говорила Павлу о том, что он поступил поспешно и необдуманно. Говорила и внимательно наблюдала за его реакцией. Не такой Павел Сауляк человек, чтобы молча проглотить упреки со стороны женщины, если это упреки не по поводу невымытой посуды, а связаны с его профессией. И тот факт, что он молча выслушал ее и ничего не возразил, не привел никаких аргументов в пользу своего образа действий, более того – извинился, говорит только об одном: он готов все стерпеть, только бы Настя никогда не узнала, кто эти люди, их преследователи. Он готов делать вид, что оберегает ее, Настю Каменскую, от контакта с ними. На самом же деле, и теперь Настя была в этом абсолютно убеждена, он оберегает ИХ, Николая и Сергея, от контакта с ней.
И теперь она ждала, как же Сауляк отреагирует на ее высказывание. В том, что он не станет рассказывать правду, она и не сомневалась, но ей было интересно, как он будет выкручиваться. Ведь, в конце концов, она оказывает ему услугу, позволяя остаться в своей квартире до утра, и не может он в ответ на это проявить грубость и сказать что-нибудь типа «не ваше дело». То, что в ответ она услышит уклончивую ложь, было понятно заранее, зато по содержанию этой лжи можно будет составить некоторое представление о личности самого Павла. Ведь она сама говорила ему: не старайся понять, правду ли тебе сказали, попытайся понять, почему этот человек в этой ситуации счел необходимым и правильным сказать тебе именно эти слова, и тогда ты узнаешь правду.
– Видите ли, мне не хотелось бы вдаваться в подробности моей деятельности под руководством Булатникова, – ответил Павел, по-прежнему не глядя на Настю. – Вы не можете не понимать, что генерал-лейтенант, руководитель управления в таком могущественном ведомстве, имел дело с очень деликатными и щепетильными ситуациями, и даже сейчас, когда после его смерти прошло больше двух лет, я не считаю себя вправе разглашать то, что знаю. Это чужие секреты, чужие тайны, и я полагаю, что вы меня поймете правильно.
«Так, – мысленно прокомментировала Настя, – уклончивость уже имеем. Теперь будем ждать, когда появится ложь».
– Разумеется, – кивнула она, – я и не посягаю на все ваши профессиональные секреты. Но меня интересуют только эти двое, которые с завидным упорством ищут встречи с вами. И знаете, что меня особенно интересует? То, что от наших преследователей осталась ровно половина. «Волчья шапка» от вас отстала, мой поклонник тоже. Им вы больше не нужны. А вот эта парочка проявляет достойную похвалы настойчивость. И я не верю, что у вас нет объяснения этому. Если же объяснение у вас есть, но вы не хотите сказать об этом мне, то я вынуждена констатировать, что вы пытаетесь меня обмануть, вы неискренни со мной. Вы обратились ко мне, когда вам нужна была помощь, когда вы разыскивали свою девушку, и потом, когда нужно было как-то доказать ваше алиби, не разгласив при этом пикантные детали вашего сотрудничества с генералом Минаевым. Я была вам нужна, я и сейчас вам нужна, и вы просто пользуетесь мной, как вещью, которой не нужно ничего объяснять, потому что вещь – она и есть вещь, она должна исправно функционировать, а не задавать вопросы.
– Я полагаю, что это чистая случайность, – ответил Павел. – В Екатеринбурге все четверо нас потеряли, а найти нас в Москве удалось только этим двоим. Дело, как мне кажется, совсем не в том, что у двоих надобность во мне отпала, а у Николая и его приятеля Сережи интерес к моей скромной особе оказался более стойким. Интерес есть у всех, просто этим двоим повезло больше. Я ведь уже говорил, я достаточно успешно скрывался, именно потому и уехал из Москвы. Если бы я не вернулся сейчас из-за Риты, они бы не нашли меня.
– Вы забыли, – мягко напомнила ему Настя, – что они нашли не вас, а меня. А только потом – вас. Сам факт того, что им известен мой адрес, говорит о том, что они выследили меня раньше, чем мы с вами сегодня встретились. И мне очень хотелось бы знать, как развивались бы события, если бы вас не было в Москве сейчас.
В его лице что-то дрогнуло, и Настя поняла, что подобралась к неприятной для Павла истине слишком близко. «Хватит на первый раз, – решила она. – Отступим чуть-чуть назад, пусть передохнет. Настасья, тебя ничто и никогда не исправит. Полчаса назад ты готова была визжать от раздражения и отдать все ценное, что у тебя есть, только бы Сауляк убрался из твоей квартиры. А сейчас ты затеяла игру, ты начала работать, и раздражения как не бывало. Твоя любовь к решению задачек до добра тебя не доведет».
– Впрочем, справедливо говорят, что история не знает сослагательного наклонения. Поэтому нет смысла рассуждать о том, что было бы, если бы… Хотите еще чаю?
– Нет, благодарю вас. Я хотел сказать…
– Да?
– Вам не обязательно развлекать меня разговорами. Занимайтесь тем, чем занимались бы, не будь меня здесь. Не обращайте на меня внимания.
«Ах ты Боже мой, какие мы деликатные, – ответила Настя мысленно. – Не хочешь со мной разговаривать, стало быть. Боишься, что ли? Не понравилось тебе, Павел Дмитриевич, куда наш разговор зашел? Ладно, помолчим».
Она быстро вымыла посуду и ушла в комнату, оставив Павла на кухне. Наконец-то она осталась одна, и можно вскрыть конверт, оставленный для нее генералом Коноваловым. В конверте оказалось всего несколько листов – ксерокопии документов, из которых весьма недвусмысленно следовало, что таинственный палач привел в исполнение приговор еще одному преступнику, убившему в конце 1992 года всю семью депутата, известного своими демократическими взглядами. Жертв было пять – сам депутат, его жена, двое детишек трех и восьми лет и пожилая мать депутата, приехавшая погостить в семье сына. Все жертвы были застрелены из пистолета, а сам пистолет лежал на груди у депутата, и конец ствола касался подбородка убитого мужчины. Палач, расправившийся со своей очередной жертвой, позаботился о том, чтобы пистолет был положен на тело убитого в точном соответствии с тем, что сделала сама жертва три с лишним года назад.
Произошло это совсем не в тех областях, где имели место два предыдущих случая, стало быть, необходимо запрашивать документы по кадровым перестановкам еще и оттуда. Теперь Насте выдвинутая ею же версия казалась не очень-то правдоподобной. Можно было допустить, что нашелся сотрудник милиции, который в период расследования кровавых преступлений в двух регионах успел поработать и там, и там. Но в трех? Это уже слишком. Скорее всего идет утечка оперативной информации из органов внутренних дел всех трех регионов, и «утекает» эта информация к одному человеку, который решил взять на себя функции правосудия. Может быть, в УВД этих регионов работают друзья палача. А может быть, он просто покупает нужную ему информацию. Сегодня для того, чтобы купить милиционера, много ума не надо. Проведенный недавно в Москве эксперимент показал, что из семи патрульных групп только одна какое-то время своего дежурства занималась предписанным ей делом, а остальные шесть сразу же отправились к местам частной торговли собирать дань и свозили вещи на квартиру, которую специально для этих целей и держали.
Настя сидела на диване, поджав под себя ноги и разложив вокруг бумаги, и погрузилась в такую глубокую задумчивость, что забыла о времени. В квартире было тихо, так тихо, словно она находилась здесь одна, ничто не мешало ей думать, и когда она спохватилась, шел уже первый час ночи. Быстро сложив бумаги в конверт, она соскочила с дивана и вышла на кухню. Павел сидел в своей любимой позе – откинувшись назад и прислонившись к стене, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Лицо его было неподвижно, глазные яблоки под тонкой кожей век не двигались, и Насте показалось, что он спит.
– Я могу постелить вам на полу, – сказала она.
Сауляк тут же открыл глаза.
– Не надо, я уже говорил, что могу спать сидя.
– Вам нравится демонстративно приносить жертвы? – насмешливо спросила Настя. – Или вы продолжаете корчить из себя супермена, который может не есть, не пить и не спать? Тоже мне, киборг.
– Делайте как вам удобнее, – спокойно ответил Павел. – Если вам лучше и удобнее, чтобы я лежал на полу рядом с вашим диваном, – пожалуйста. Если вас нервирует мое присутствие – я посижу на кухне. Поймите же, я ценю вашу помощь и хотел бы причинить вам минимум неудобств.
«Ишь ты, – подумала Настя, – ну как после такой тирады оставить тебя на кухне! Ведь это означало бы признание, что твое присутствие меня действительно нервирует. Черт с тобой, придется терпеть тебя рядом с диваном, но это и лучше, во всяком случае, я в любой момент смогу видеть тебя, а не прислушиваться к звукам на кухне и не гадать судорожно, чем ты там занимаешься и не точишь ли огромный острый нож с нехорошим намерением воткнуть его мне в глотку».
Она вытащила с антресолей матрас, бросила его на пол посреди комнаты, достала из шкафа подушку, шерстяное одеяло, комплект постельного белья и отправилась в душ. Когда она вернулась в комнату, Павел лежал на матрасе, укрывшись одеялом. На подушку была надета наволочка, однако простыня и пододеяльник лежали аккуратно сложенными на кресле. Настя заметила, что там же, на кресле, лежал джемпер Павла, но никакой другой одежды она не увидела и поняла, что он лег не раздеваясь, точно так же, как ложилась под одеяло она сама, когда ночевала вместе с ним в гостиницах.
Настя погасила свет и забралась в постель. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи, и она, свернувшись в уютный клубочек, продолжала размышлять то о палаче и о том, как его вычислить, то о Павле и двоих преследователях. Сауляк лежал очень тихо, но она никак не могла забыть о его присутствии. Иногда ей удавалось ненадолго задремать, но сон был неглубоким и тревожным, и она вскоре просыпалась, вздрагивая и чувствуя себя все хуже и хуже. В конце концов она оставила бесплодные попытки отдохнуть и стала просто ждать, когда в половине седьмого зазвенит будильник.