позволяющим банкомату предоставлять владельцу карты необходимые сведения, в то же время напоминая о правилах игры: «Вы можете снять 600 франков». «Антропологическое место» складывается из уникальных идентичностей – местных языковых особенностей, примет пейзажа, неписаных правил жизни; не-место создает единую общую идентичность пассажиров, клиентов или воскресных водителей. Безусловно, относительная анонимность, связанная с этой временной идентичностью, может быть воспринята как освобождение теми, кто на какое-то время должен всего-навсего соблюдать очередь, идти туда, куда говорят, и следить за своим внешним видом. Сразу по прохождении паспортного контроля и регистрации пассажир, ожидающий своего рейса, немедленно бросается в пространство магазина дьюти-фри – «свободное от пошлин», будучи сам освобожден от багажа и повседневных обязательств; он делает это не столько с целью купить товары в дорогу по лучшей цене, но скорее для того, чтобы прочувствовать реальность этого момента свободного времени, этого неоспоримого права пассажира перед вылетом.
Одинокий и при этом неотличимый от остальных, пользователь не-места вступает с ним (или с силами, управляющими не-местом) в договорные отношения. Время от времени ему напоминают о существовании такого договора. Инструкции по использованию не-места являются неотъемлемой частью ситуации: купленный билет, карта, которую нужно предъявить на пропускном пункте, или даже тележка, которую он толкает перед собой в супермаркете, становятся более или менее явными напоминаниями. Договор всегда связан с индивидуальной идентичностью того, кто его заключил. Чтобы пройти на посадку в аэропорту, нужно сначала предъявить свой билет, на котором указано имя пассажира; одновременное предъявление на паспортном контроле удостоверения личности и посадочного талона служит доказательством того, что договор соблюден; в разных странах требования на этот счет могут различаться (удостоверение личности, паспорт, паспорт с визой) – и с самого начала создаются гарантии того, что эти требования будут соблюдаться. Пассажир обретает анонимность лишь после подтверждения своей личности, как бы поставив таким образом подпись под договором. Покупатель в супермаркете, расплачиваясь чеком или банковской картой, так же раскрывает свою личность, как и пользователь платной автотрассы, оплачивающий въезд на нее по карте. В некотором смысле пользователь не-места всегда должен доказывать свою невиновность. Предварительная или заключительная проверка идентичности и контракта ставит на пространство современного потребления штамп «не-места»: в него могут попасть только невиновные. Слова здесь почти не играют роли. Индивидуализация (право на анонимность) возможна только при наличии контроля личности.
Разумеется, критерии невиновности – это установленные, официальные критерии индивидуальной идентичности (те, что указаны на картах и попадают в таинственные базы данных). Однако сама невиновность является одновременно еще кое-чем: пространство не-места освобождает попавшего сюда от его обычных детерминант. Он больше не является никем за рамками той роли, которую выполняет здесь, – пассажира, покупателя, водителя. Возможно, его еще занимают заботы прошлого или уже тревожат заботы грядущего, но его окружение в непосредственном настоящем временно отдаляет их. Становясь объектом мягкой формы владения, которой он отдается в разной степени в зависимости от таланта или убежденности, пользователь «не-места» временно вкушает – как и любой отданный во владение – пассивные радости потери идентичности и более активное удовольствие исполнителя роли.
В конечном счете он сталкивается с образом себя, однако образ этот поистине странен. Единственное видимое лицо, единственный слышимый голос в этом молчаливом диалоге с пейзажем-текстом, обращенным к нему и ко многим другим, – его собственные, это голос и лицо одиночества, тем более тем более озадачивающие, что они отражают одиночество миллионов других. Пассажиры «не-мест» обретают свою идентичность только в пункте таможенного контроля, при оплате транзитной пошлины или на кассе супермаркета. В ее ожидании они подчиняются одним и тем же сводам правил, воспринимают одни и те же сообщения, отвечают на одни и те же призывы. Пространство «не-места» не создает ни отдельной идентичности, ни отношения – лишь одиночество и сходство.
Здесь нет места и истории, если та не оказывается трансформированной в элемент спектакля, чаще всего в форме иносказательных текстов. Тут правит «здесь и сейчас», все подчинено важности текущего момента. Созданные для того, чтобы проноситься сквозь них, не-места измеряются единицами времени. Каждому перемещению сопутствует расписание, график прибытия и отправления, в котором всегда найдется место для возможных опозданий – они всегда переживаются в настоящем времени. Это настоящее время путешествия, материализующееся в рейсах дальнего следования на экране, ежеминутно отражающем продвижение воздушного судна по маршруту. При необходимости командир экипажа дает несколько избыточные пояснения: «По правому борту под нами вы можете увидеть город Лиссабон». На самом деле никто ничего не увидит: этот спектакль – не более чем идея, слово. На автотрассе световые панно указывают текущую температуру воздуха и сообщают полезную информацию о практике использования пространства: «Пробка длиной 2 км на трассе А3». Настоящее время присутствует и в виде новостей в широком смысле: в самолетах читаются и перечитываются газеты; многие компании даже обеспечивают трансляцию тележурналов. Большая часть автомобилей оборудована радиоприемниками. Радио постоянно ведет вещание на сервисных автомобильных станциях и в супермаркетах: последние музыкальные хиты, реклама, новости предлагаются и навязываются случайным посетителям. Все происходит так, будто пространство попало в ловушку времени, будто истории за пределами новостей вчерашнего или сегодняшнего дня не существует и каждая индивидуальная история может черпать свои мотивы, слова и образы лишь в неиссякаемом запасе бесконечной истории, происходящей в настоящем времени.
Находясь под постоянной атакой образов, которыми наводняют пространство коммерческие, транспортные и торговые институты, пассажир не-мест получает одновременно опыт вечно длящегося настоящего и встречи с самим собой. Встреча, идентификация, образ: это он – этот элегантный сорокалетний мужчина, наслаждающийся неописуемыми удобствами под внимательным взглядом блондинки-стюардессы; это он – этот уверенный в себе водитель, ведущий свой турбодизель по неведомым тропам Африки; и этот мужественный мачо, на которого с вожделением смотрит женщина, привлеченная «диким» ароматом его туалетной воды, – снова он. Эти приглашения к самоидентификации, по существу, являются мужскими, поскольку идеал «я», распространяемый ими, по сути своей мужской – так, деловая женщина или уверенная женщина-водитель предстают как обладательницы «мужских» черт. Тон и образы естественно меняются в менее престижных местах, таких как супермаркеты, посещаемые преимущественно женщинами. Тема равенства (вплоть до стирания различий) здесь раскрыта с обратно-симметричных позиций: современные отцы, как пишут «женские» журналы, интересуются ведением хозяйства и уходом за младенцами. Но и в супермаркетах тоже заметны отзвуки современного престижа: медиа, звезды, новости. В конечном счете самым примечательным оказывается то, что можно было бы назвать «перекрестным участием» публичности и различных рекламных механизмов.
Частные радиостанции рекламируют супермаркеты – в супермаркетах висит реклама частных радиостанций. Сервисные автостанции и заправки на курортных направлениях предлагают туры в Америку – и радио сообщает нам об их предложении. Журналы авиакомпаний дают рекламу отелей, рекламирующих авиакомпании; потребители пространства любопытным образом оказываются окруженными эхом и отражениями некой космологии, которая в отличие от космологий, обычно изучаемых этнологами, является объективно универсальной, и одновременно знакомой и престижной. Из этого вытекают как минимум два следствия. С одной стороны, эти образы стремятся к формированию системы; они рисуют мир потребления, который каждый индивид может сделать своим, к чему его постоянно призывают. Искушение нарциссизмом здесь тем более притягательно, что оно, по-видимому, выражает общий закон: чтобы быть собой, поступайте как все. С другой стороны, как и всякая космология, эта новая космология производит эффекты узнавания. В этом и состоит парадокс не-места: чужестранец, потерявшийся в незнакомой стране (случайный приезжий), способен ориентироваться только в анонимной среде автотрасс, сервисных автостанций и заправок, супермаркетов и сетевых гостиниц. Реклама марки топлива служит для него надежным ориентиром, и он с облегчением находит на полках супермаркетов продовольственные, гигиенические и бытовые товары, произведенные международными компаниями. С другой стороны, страны Восточной Европы все еще сохраняют экзотичность в силу того, что еще не имеют возможности полноценно включиться в мировое пространство потребления.
В конкретной реальности современного мира места и пространства, места и не-места переплетаются, проникают друг в друга. Возможность не-места всегда присутствует в любом месте. Возвращение к месту – это прибежище того, кто часто бывает в не-местах (и при этом мечтает, например, о загородном доме, надежно укоренившемся в своей местности). Места и не-места противостоят друг другу (и притягиваются друг к другу) так же, как те слова и как понятия, при помощи которых мы их описываем. Однако модные ныне слова – те, что не существовали еще тридцать лет назад, – принадлежат не-местам. Так, мы можем сопоставить реальности транзита (временные лагеря или транзитные пассажиры) и проживания, жилья; развязки (когда никто не пересекается ни с кем) и перекрестка (места, где все встречаются); пассажира (определяемого пунктом назначения) и путешественника (движущегося по дороге – примечательно, что те, кто ездит обычными поездами французской железной дороги