— Любит летать? — прервал меня Дмитрий, а глаза при этом стали очень грустные.
— Наверное. Он и в армии служил в воздушных войсках что ли… — вспомнила я.
Мужчина отпил сока, который только принесла официантка. Его вопросы меня удивили, и я пыталась понять, какой же смысл он в них видел.
— Знаете, Света… я могу вас так называть? — уточнил он, а после моего утвердительного кивка продолжил: — Я прошу вас всегда поддерживать те увлечения, которые так важны для вашего молодого человека. Просто поверьте мне. Вы сами будете счастливее, если он будет жить так, как велит ему сердце.
В его ответе слышалась затаенная боль. Неужели какая-то женщина в его жизни не поддержала этого печального мужчину в важный момент? Или кого-то, близкого ему? Он говорил мне эти слова очень искренно и чувством, не было и сомнения, что ему известно не понаслышке то, что он пытается донести до меня, и это не просто глупое сотрясение воздуха.
— Конечно, я так и сделаю, — заверила его я. — Любимых людей всегда надо поддерживать несмотря ни на что.
Я сказала это и замерла, вдруг осознавая, что назвала Яна любимым. И это звучало как самое естественное на свете слово, как будто я повторяла его прежде уже с тысячу раз. Оно так легко сорвалось с языка, что я даже не усомнилась в нём. Да, люблю. Да, наверное, всегда и любила. И три дня понадобились не на то, чтобы влюбиться в него, а только чтобы сказать вслух то, что было на сердце.
— Обещаете? — серьезно спросил Дмитрий, словно планировал достать договор и вынудить меня поставить подпись, уж настолько явно прорезались в его тоне несколько угрожающие нотки.
— Конечно. Обещаю, — легко согласилась я. Он мог хоть нотариуса привести, чтобы заверить моё обещание, я бы не отказалась от своих слов.
— Хорошо, — более дружелюбно кивнул головой мужчина и немного посветлел лицом. — Теперь можно поговорить и о моём деде. Насколько я понял, вы уже побывали во Фрунзе?
— Да, мы с Яном, мои парнем, — уточнила я, так как не произносила его имени раньше, — переночевали у Татьяны Ивановны, а на следующий день она даже показала нам дом Бойко и зачем-то отвела на кладбище…
— Надо же, — улыбнулся Дмитрий. — Как интересно. Всё сходится.
— Что сходится? — не поняла я.
— Дед был таким чудаком, — покачал головой Видинский. — Он всегда говорил, что видел свой дом раньше, поэтому, когда увидел его вживую, сразу купил знакомое место. Хоть и не был во Фрунзе до этого. И за год до смерти он начал готовиться. Написал письмо. Подготовил завещание, по которому я и должен был с вами встретиться. Сказал звонить ему каждый день, и если он в течение какого-то дня не будет поднимать трубку, то срочно приехать, потому что его пес будет голодать. Даже перед смертью за свою собаку больше беспокоился, чем за себя. Он понадавал всем странных указаний, и Татьяне Ивановне тоже парочка досталась.
— Как он мог знать, что я приеду? Что вам придется со мной встретиться? — удивилась я.
— А вы не догадываетесь? Вам ничего не показалось знакомым? — пытливо спросил он, словно пытаясь меня на чем-то подловить.
— Нет, — твердо ответила я.
— Так я и думал, — покивал головой Дмитрий в подтверждение своих мыслей. — Всё становится яснее с каждым вашим словом. Вы ничего не помните, но он помнил места, которые не посещал прежде. Значит, вы были раньше.
Я откинулась на спинку, отставив пиалу с мороженым. Весь этот бред начал порядком надоедать. Концы с концами не сходились, Дмитрий, серьезный взрослый мужик, нес какую-то околесицу, добавляя условий к загадке, и при этом ничего по сути не разъясняя. Я положила руки на колени, и легкая шероховатость ткани немного сбавила волну раздражения. Я сосредоточилась и попыталась всё же выяснить что-то более конкретное:
— Я была раньше кого? Или где? Простите, я ничего не понимаю.
— Да-да, ещё рано. Вы помните или считаете, что придумали, некий фантастический мир. Верно? — он начал говорить медленно и более вдумчиво, при этом всё так же не сводя с меня пристального взгляда.
— Да, мне он часто снится. Или же образы возникают, когда я беру кисть, — подтвердила его слова я. Наконец-то он начал вести себя подобающе своему внешнему виду, пытаясь в разговоре подвести меня к какой-то мысли.
— Но образы исключительно фантастические? Или же вам снится пшеничное поле или человек со светлыми волосами?
— Откуда вы знаете про поле? — его слова повергли меня в изумление. Кроме Яна я об этом никому не говорила и не рисовала. — Мне оно не снилось, но этот образ как-то важен. Когда я его представляю, то испытываю определенные чувства. А человек… может быть. В моих мыслях часто присутствует кто-то светлый, дающий надежду… но я никогда не давала ему внешнего описания. Мне казалось, что это что-то вроде второго я, той части, которая меня подбадривает, когда мне грустно. Правда теперь, когда я снова встретила Яна, меня подбадривают его улыбка и глаза.
Я улыбнулась, вспоминая лицо Яна. Его огненные волосы в ярком свете солнца звали в бой, пылали надеждой, а ироничная улыбка легко сменялась теплой и доброй, и больше не нужно было обращаться к чему-то ещё. Я не произнесла вслух этого Дмитрию, но иногда мне казалось, что тот светлый образ, оберегающий меня, — это бог или ангел, нечто сверхъестественное, не поддающееся житейским законам нашего мира. Это живет в моем сердце и одновременно присутствует рядом, и мне не нужно дотрагиваться до него, чтобы верить. Говорят, что бог — это любовь. И я постепенно начинала проникаться этой мыслью, чувствуя каждой своей клеточкой, что истина именно в этом.
— Возможно, вы вспомните это позднее и осознаете в полной мере. Дедушка пришел к этому очень поздно, его вынудили обстоятельства. Кто знает, если бы он не искал оправданий, дошел бы он вообще до этих мыслей? В любом случае, это случилось, и всё детство я слушал сказки. Отец думал, что его папа свихнулся, потому что вдруг ударился в религию, увлекся антропософией, изучал работы Яна Стивенсона, интересовался техникой «регрессия прошлой жизни»… Он боялся, что его настоящая жизнь и то, что он допустил в ней, скажется на нем в будущем или прошлом… Был уверен, что время для переселения душ — весьма относительная координата, так как душа, впервые появившаяся в будущем, вполне может потом возродиться прошлом, что собственно, с ним и произошло. И с вами.
Я замолчала. Дмитрий говорил совершенно невероятные слова. Я, конечно, любила фантастику, но всегда четко разграничивала выдуманный мир и реальный, но получается, что Бойко верил в реинкарнацию.
— Постойте… Вы думаете, что я возродилась в прошлом? Из будущего? Почему вы так решили? — наверное, моё лицо отразило всю степень моего скептицизма, так как вдохновленное выражение лица Дмитрия сменилось более серьезным.
— Видимо, это и чувствовал дед, когда убеждал в чем-то моих родителей. Я тогда допускал возможность всего и одинаково не отдавал предпочтение ни одной из существующих религий, убеждающих в реальности Иисуса или реинкарнации душ… Но дедушка в завещании сказал, что если появится кто-то, кто будет говорить о каких-либо фантастических событиях, сходных с его сказками, или увидит в его рассказах или иллюстрациях что-то очень близкое себе, значит, этот человек — он сам в предыдущем или последующем воплощении. И теперь я ему верю. Я вижу в вас его, хоть вы и не помните своего внука. И я должен отдать вам это, — с этими словами он достал из кожаного, очень основательного на вид портфеля несколько альбомов, в которых мы рисовали на уроках ИЗО в школе, и обычный почтовый конверт и протянул их мне.
Конверт немного пожелтел от времени и оказался заклеен. Поля «кому» и «куда» были написаны на украинском, а маленькая картинка изображала советское знамя и несколько гвоздик. Я смотрела не него, не решаясь открыть, и думая о том, что сказал мне взрослый умный Дмитрий, не склонный верить в сказки. Я подняла голову и посмотрела в его серьезные зелено-карие глаза, смотрящие на меня с затаенной надеждой. Это последний рубеж, я действительно добралась до разгадки этой тайны. Теперь мой ход.
Мири
Голубой костюм абитуриента казался больше не препятствием, а временным неудобством. Совсем скоро он сменится на синий, а нашивка будет представлять меня как курсанта факультета космической биологии направления «внеземная этология». В оставшееся время до учебы я смогу отдохнуть с чистой совестью. Возможно, даже присоединюсь к родителям на Амазонии. Но сначала им нужно обо всём рассказать.
Я села на стул, завязала торчащие во все стороны волосы в строгий пучок и попыталась стереть идиотскую счастливую улыбку с лица, которая отказывалась оттуда уходить. Движение пальцами — галопроектор включен.
Через несколько секунд передо мной появились лица родителей в походной экипировке традиционного для этих целей цвета хаки. Они сидели за столиком у борта туристического катера, и я видела кусочек воды и джунгли вдали.
— Здравствуй, милая, — тепло улыбнулась мне мама. Этот взгляд был мне знаком, она всегда так обращалась ко мне, когда я получала плохую оценку, чтобы показать, что мне не стоит расстраиваться и всё поправимо.
— Привет, мам, пап… Натан, — лицо брата неожиданно появилось в поле моего зрения, видимо, его тоже успели позвать. Они знали, что раз я появилась — последнее испытание окончено.
— Хей, привет, сестричка! — Натан был слишком дружелюбен, что подтверждало мои подозрения о том, что они приготовились меня сейчас утешать.
— У меня есть для вас новости, — лица родителей тревожно вытянулись, а я наконец перестала сдерживать улыбку, которая так и просилась на губы. — Я теперь курсант!
Они словно окаменели. Кажется, родители и не предполагали подобный вариант развития событий.
— Правда? — удивился Натан, первым отошедший от ступора.
— Правда! — я рассмеялась, и они потихоньку стали отходить и тоже начали улыбаться, сначала только глазами, а потом и всеми мышцами лица.
— Мири, это просто невероятно! — мама поцеловала воздух, показывая, как хотела бы меня сейчас потискать.