Путь к освобождению
Мишель, по крайней мере, верно оценивает происходящее. Накопители понимают, каких усилий стоит изменить ситуацию. Беда, однако, в том, что большинство из них совершенно этого не хотят. Они интуитивно понимают, почему собирают вещи, чему служит это поведение. Не забывайте, чувства, питающие компульсивное накопительство, не являются эгодистонными или чуждыми подлинному самоощущению и личности человека, в отличие от больного ОКР. В сущности, они его характеризуют. Вследствие этого «большинство накопителей даже не обращаются к врачу, пока супруг не заговорит о разводе, кто-то из домочадцев не выставит ультиматум или домовладелец не пригрозит выселением», объясняет психотерапевт Терренс Шульман, основатель Центра Шульмана по лечению компульсивного воровства, транжирства и накопительства в Мичигане, пациентам, которые все-таки приходят к нему лечиться: «Дело не в вещах как таковых. Дело в эмоциях, которые за ними стоят. Даже попытка подступиться к решению проблемы требует такой изнурительной борьбы, что у людей руки опускаются, но, потеряв все из-за наводнения или пожара, они испытывают громадное облегчение».
Рецепта избавления от накопительства не существует, однако многочисленные исследования подтвердили эффективность разновидности когнитивно-поведенческой терапии, по крайней мере, частичную и для некоторых накопителей. Когнитивный элемент терапии заключается в том, что клиенту или пациенту объясняют, что такое патологическое накопительство, и учат его постановке целей — сначала скромных, например, к следующему сеансу избавиться от одного предмета или воздержаться от предполагаемой покупки, — а также принципам организации и принятия решений. Этот подход был воплощен в программе «Погребенные в сокровищах», названной так же, как эпохальная книга Фроста и Стекити, изданная в 2007 г. В течение тринадцати еженедельных двухчасовых сеансов участники программы, возглавляемые обученным куратором (необязательно врачом; руководство можно бесплатно скачать в интернете), размышляют, почему хранят тот или иной ненужный предмет (который приносят с собой), обсуждают, что мешает им избавиться от мусора, и другие вопросы. Они нарабатывают навык сортировки вещей, обычно начиная с малого, к примеру, с содержимого кухонного стола. (Это помогает обрести веру в себя, а возможность снова пользоваться собственной кухней, как ничто другое, свидетельствует о прогрессе). Затем учатся бороться с желанием приобретать вещи.
Этот метод испытывается на практике примерно с 2007 г., и результаты настолько обнадеживающие, что ученые приступили к полноценному апробированию. Так, в ходе исследования, проведенного в 2013 г. под руководством Рэнди Фроста и Гейл Стекити, сорок шесть человек, страдающих патологическим накопительством, были случайным образом разбиты на две группы — участников терапевтических сеансов и кандидатов[49]. Лечебное вмешательство включало двадцать пять или более часовых терапевтических сеансов, а также посещение домов пациентов в течение 9–12 месяцев. В ходе терапии, представляющей собой нечто среднее между когнитивной и поведенческой, психологи прежде всего помогали больному понять свои мотивы — многие больные почти или совершенно не представляют причин своего поведения. Врач стремился сформировать у пациента другое, более здоровое отношение к вещам, к самому себе и своим воспоминаниям, заставляя усомниться в том, что расставание с бесполезным предметом — такой уж гнусный поступок и что отдать в дар вещи покойного супруга равносильно предательству любви. Через три месяца 43% пациентов, получавших лечение, продемонстрировали «значительное» или «очень значительное» улучшение по результатам оценки состояния их домов врачами-клиницистами, тогда как из списка ожидания положительной динамики не было ни у кого. (Патологическое накопительство редко проходит само.) В момент проверки кандидаты получали предложение пройти когнитивно-поведенческую терапию. Как сообщили исследователи в журнале Depression and Anxiety, по прошествии следующих двадцати шести недель лечения 71% накопителей добились прогресса, причем у большинства из них положительный эффект оказался стабильным: спустя год значительное или очень значительное улучшение наблюдалось у 62% пациентов.
Натан опробовал когнитивно-поведенческую терапию, во всяком случае, ее неформальную версию, как в составе неофициально действующей группы, так и самостоятельно. Пригласив меня в свою квартиру в Бруклине, он показал мне фотографии, как она выглядела прежде, глядя на которые я удивлялась, как в нее вообще можно было просочиться. Но так было раньше, когда Натан хранил сотни килограммов бумаг, в том числе карандашные записки деда о Холокосте, считая своим долгом написать историю семьи (иначе его родственники, многие из которых были убиты нацистами, снова исчезнут с лица земли), а также шесть, или двенадцать, а может, шестьдесят штук практически всего, от футболок до зубных щеток, чтобы никогда и ни в чем не нуждаться. Натан организовал неформальную группу для страдающих накопительством, собиравшуюся в манхэттенском небоскребе дважды в неделю, и рассказывал о программе, которой следовал сам. Программа помогла ему в течение нескольких месяцев отучиться накапливать вещи (хотя было убийственно трудно сказать «нет» работнику кулинарии, предлагающему шесть бесплатных лоточков с хумусом) и, предмет за предметом, избавиться от барахла.
Поскольку это были по большей части бумаги, Натан дал себе зарок очистить квартиру от скопившихся за десять с лишним лет налоговых документов (у него были не только налоговые декларации, но и вся сопутствующая документация) и купил машину для уничтожения бумаг. Много дней этот демон, грозящий уничтожить его личность, простоял без дела. У каждого, кто пытается избавиться от привычки к накопительству, бывает озарение. Озарением Натана стала следующая мысль: если он сумеет пропустить через машину хотя бы одну страницу декларации, его коллекция станет ущербной, как полное собрание сочинений Шекспира без «Гамлета». «Благодаря этой неполноте, — объяснил Натан, — мне стало проще уничтожить следующую страницу налоговой декларации, затем сопровождающие документы. Когда я покончил с 1997-м г., 1993-й дался легче, и так далее». Демонстрируя кухню, спальню и гостиную, Натан смущался из-за того, что у него по-прежнему остается много бумаг и пластиковых пакетов, десятки папок исторических документов и исследований, аккуратно расставленных на полках стеллажа во всю стену, и десятки футболок во встроенных шкафах. Когда же я заметила, что с хламом, запечатленным на фотографиях, в сущности, покончено и что в оставленных им вещах нет ничего ненормального, он просиял.
Причины накопительства
Спусковым крючком компульсивного накопительства может стать хроническое состояние, как, например, глубокая тоска Бонни из-за того, что ее мечты обратились желтеющими страницами газет. Иногда это острая травма, скажем, потеря супруга или ребенка, побуждающая хранить каждую попавшую в руки вещь, чтобы не уподобиться жестокому мирозданию, способному выбросить из жизни любую ценность. Действительно, исследование, проведенное в рамках подготовки DSM–5, установило, что проблемы многих страдающих накопительством начались со смерти супруга или отъезда из дома детей. Людей у меня отняли — так будь я проклят, если позволю отнять еще и вещи!
Фрост обнаружил, что около половины пациентов вспоминают стрессовое событие, примерно совпавшее по времени с началом собирания и сохранения вещей. Это такие люди, как Патти, откликнувшаяся на мое объявление на Craigslist о поиске страдающих накопительством. Уезжая из родительского дома по окончании колледжа, она купила подержанную машину, куда сложила все свои пожитки. Это была повседневная одежда, книги и электроника, а также ксерокопии практически всех написанных ею писем (по большей части родителям в студенческие годы), призванные составить летопись ее жизни. Однажды машину угнали, и она навсегда лишилась тех вещей. Через несколько лет Патти забыла оплатить ежемесячную аренду складской ячейки, и ее содержимое — опять-таки, одежда, записи, мебель, безделушки, часы, бумаги, лампы — было распродано. После этого, рассказала Патти, ей «стало нравиться хранить вещи и окружать себя ими». Это давало чувство безопасности. Если предмет находится у нее на глазах, можно быть уверенной, что он не пропадет.
У пациентов с патологическим накопительством, вызванным внезапной потерей дорогих людей или вещей, такое поведение обычно начинается позже, чем в случаях, когда пациент не в состоянии назвать травмирующий эпизод. Напротив, у людей с медленно развивающейся компульсивной потребностью в накоплении ее корни можно проследить вплоть до детского возраста. Есть нечто в человеческой природе — атавистические воспоминания о первобытном голоде или внутреннее стремление к обладанию, — побуждающее большинство детей собирать что-нибудь, от дохлых жуков до дорогих кукол или фигурок супергероев. Так поступают почти 70% шестилетних. Даже если потребность ребенка в коллекционировании грозит превратиться в полномасштабное накопительство, до состояния «козьих тропок» он вряд ли дойдет: дети не свободны в своих поступках и не располагают кредитками. Обычно родители ограничивают коллекционное рвение, не говоря уже о патологическом накопительстве, выдвигая старое как мир требование «убрать свою комнату» — и являясь туда с мешками для мусора, если понадобится. Матери роются в школьных портфелях детей в поисках «забытых» домашних заданий, попутно выбрасывая исписанную бумагу и всякий хлам, возможно, не подозревая, что для ребенка это сокровища (Мам, где мой дохлый мотылек?!)
Тем не менее первые намеки на патологическое накопительство нередко просматриваются уже в детстве, в возрасте от восьми до десяти лет. Подобно взрослым накопителям, многим из которых не даются такие высокоуровневые когнитивные процессы, как оценка и принятие решений, дети с низкой способностью к целенаправленной деятельности — это обобщающее понятие включает организацию, планирование и концентрацию внимания — относительно чаще демонстрируют склонность к накопительству. Если вы человек неорганизованный, то не всегда понимаете, что вам нужно, а что является необязательным или лишним. Вы не можете найти книгу или ручку — и покупаете новые.