Нет, Алекс не мог поверить. Папа жив! Он должен быть жив!
– Ты врешь! – выкрикнул он, комкая письмо. – Врешь!
Задыхаясь от горя, Алекс стиснул ладони в кулаки. Так и сидел, сгорбившись, сжавшись в комок. Потом преодолел себя, стал читать дальше – теперь уже с ужасом, потому что понял, что Вета скажет ему еще много страшных, непоправимых слов.
«Так вышло, что я очень сблизилась с твоими родителями. Набралась смелости, пришла к ним сразу же, на второй день, как стало известно, что ты пропал, и с той поры они стали мне родными. Знаешь, как бывает: общая любовь, общая беда…
На похоронах Вадима Викторовича твоя мама сказала, что знает, как помочь тебе вернуться.
«Если ты решишь, что это безумие, я пойму. Только не отговаривай, я все решила».
В самом начале, сразу после твоего исчезновения, мы с твоими родителями побывали у Теаны Ковачевич. Елена Николаевна надеялась, что та знает, как поступить, подскажет какой-то способ вернуть тебя.
Теана – очень хорошая женщина, Алекс. Она постоянно чувствовала свою вину за то, что вместе с коллегами открыла всем доступ в Пространственную Зону, которую считала злом, и жить ей с этим чувством было непросто.
Профессор предположила, что ты смог бы вернуться, будь у тебя проектор и проекция. Но как передать их тебе в Зону? Это ведь невозможно.
И вот, спустя полтора года, уже после смерти твоего отца, Елена Николаевна решила попробовать, а я взялась помочь.
Ты уже, наверное, и сам догадался, что мы делаем: заказываем Комнаты. Несколько раз в год, на протяжении уже долгого времени. Елена Николаевна тратит на это все, что зарабатывает, все свои сбережения.
Нас хорошо знают в «Лучших путешествиях», у них есть готовый шаблон под наш заказ. Проекция, которую мы заказываем, в точности воспроизводит твою комнату, Алекс, ту, откуда ты ушел 31 декабря 2040 года, чтобы отметить праздник.
Каждый раз мы отправляемся туда и оставляем в пиратской шкатулке проекцию для тебя. На ней – место, куда ты мог бы выйти. Мы долго выбирали его, и в итоге остановились на Научной университетской библиотеке. Не читальный зал, а Фонд, где хранятся бумажные книги. Тебе ведь они всегда нравились.
Кроме проекции, мы кладем в сундучок письма. Такие же, как то, которое ты держишь в руках. Одни написаны мной, другие писала Елена Николаевна. Как видишь, я пишу от руки – это мой способ говорить с тобой. Пусть это всего лишь монолог.
Я потеряла счет тому, сколько раз мы с твоей матерью заказывали проекции. Десятки таких комнат – хоть на одну ты все же должен натолкнуться в своих блужданиях. Хоть когда-нибудь.
Да, все это утопия. Думаешь, мы не понимали? Понимали. Даже не так. Это не утопия, а нечто вроде религиозного обряда. Ритуал, в действенность которого давно не веришь, но который совершаешь, потому что не можешь перестать.
Увы, дорогой мой! Наша с Еленой Николаевной идея была призвана, скорее, не вернуть тебя, а не дать твоей матери сойти с ума от тоски и одиночества. Облегчить ее горе. Она (и я вслед за ней) должна была делать хотя бы что-то, направленное на твое возвращение, и от сознания того, что мы не сидим сложа руки, что пытаемся, нам было легче. Это позволило Елене Николаевне выжить, понимаешь?
Если чудо свершилось, и ты читаешь это письмо или одно из десятков писем, что разбросаны по Пространственной Зоне в похожих друг на друга комнатах-клонах, то, наверное, думаешь, что в конце я скажу тебе, где взять проектор, чтобы вставить в него проекцию, которая лежит в конверте.
Но я не могу сказать тебе этого, Алекс, прости! Купить проектор – хотя бы один-единственный, и оставить в одной из проекций, надеясь на невероятное везение, было не по карману ни твоей маме, ни мне.
Знаю, я убила твою надежду.
Сейчас, когда я пишу тебе очередное письмо, за окном октябрь. Завтра у меня день рождения. Мне исполнится сорок восемь лет. В двадцать семь я вышла замуж и вскоре развелась. Знала, что ничего из этого брака не выйдет, так и случилось. У меня есть сын, его зовут Александр, ему девятнадцать. Видишь, как все вышло.
Я смотрю на сына, и мне кажется, что он чем-то напоминает тебя. Это, конечно, только иллюзия; никто, кроме меня, не разглядел бы сходства, но, быть может, моя любовь к тебе попрала законы генетики?
В последние три года я одна делаю то, что мы когда-то начали с Еленой Николаевной. Одна, Алекс. Твоей мамы уже нет, она умерла во сне и похоронена рядом с твоим отцом. Думаю, они обрели покой.
Я первой обнаружила утром Елену Николаевну. Никогда не забуду ее лица: никаких следов мучений, горести, печали. Глаза были закрыты, она улыбалась. Наверное, ей снился ты.
Не знаю, какими словами закончить письмо. Не знаю, тот ли ты человек, которому я его адресую, или давно уже стал другим. А еще не знаю, что было бы со мной, если бы мы встретились, наконец, после стольких лет.
Наверное, я спросила бы тебя:
– Правда ли, что в тот единственный раз, когда мы танцевали с тобой на острове Бару, ты на короткое время, пока длился танец, заинтересовался мною? Правильно ли я прочла по твоим глазам, что нравлюсь тебе? Правда ли, что ты собирался пригласить меня на свидание – или я все это просто выдумала?
Мне не узнать ответа. Прощай, мальчик мой. До встречи в следующем письме».
Глава двадцать восьмая. Последний шаг в Портал
Алекс не знал, сколько уже времени он сидит вот так, уставившись в одну точку. Когда понял, на что смотрит, сердце кувыркнулось в груди.
Портрет, написанный тушью: мама, папа и он сам, пятилетний малыш. Счастливые лица, радостные улыбки. Никто не подозревал тогда, что им уготовано.
Мир перевернулся с ног на голову.
Нет уже ни мамы, ни отца. Вета писала это письмо через четверть века после исчезновения Алекса, и кто знает, сколько еще минуло с той поры, когда она запечатала конверт.
Вполне возможно, что нет уже на свете ни самой Веты, ни ее сына. Быть может, прошли десятилетия, и давно уже пройдена грань, за которой скорбь превращается в историю.
Алекс не мог оплакивать маму. В его сердце она была жива, как и отец, и он не мог похоронить их. Все казалось диким, абсурдным, ненастоящим. Пустота, какая пустота! У его ног разверзлась пропасть, наподобие той, в которую когда-то едва не упала Кайра.
Откровения Веты потрясли Алекса. То, сколько лет она любила его, то, как старалась быть рядом, поддержать его родных, невозможно было до конца осознать, постичь. Человек, которого Алекс едва знал, прожил жизнь с его именем на устах. Чем он заслужил такую преданность и верность?
«Да, Веточка, все правда – в тот вечер я, наконец-то, прозрел и понял, какое ты сокровище. Мне хотелось пригласить тебя на свидание, и я так и сделал бы, если бы вернулся. Алина не стоила твоего мизинца, но слишком поздно я это понял. А теперь уже ничего не исправить».
Одного лишь Вета знать не могла. Алекс медленно, как глубокий старец, встал с дивана, подошел к рюкзаку. Она думала, что их с мамой спасательная миссия заведомо обречена на неудачу. Знала – и все же, как и мама, не прекращала попыток.
Но Вета ошибалась. Алекс вытащил проектор, поставил на стол. Теперь у него и есть и то, и другое; и проектор, и проекция.
Достаточно включить проектор, вставить внутрь тоненькую пластиночку, и через мгновение перед ним откроется Портал. Тот, который выведет его наружу.
Сколько раз Алекс мечтал об этом! Надежда умирала и вновь воскресала, как птица Феникс. Вера жила в душе вопреки всему.
Теперь же Алекс чувствовал лишь опустошение. Не было нетерпения, не бежал по венам адреналин, разгоняя кровь. Тишина, мертвая тишина в душе.
Нет, он не перегорел. Едва обнаружив надпись: «Возвращайся, Алекс», воспрял духом. Но теперь, когда узнал, что никто не ждет его, никто не встретит дома, что привычный ему мир – а вместе с ним родные, друзья – давно канул в Лету, Алекс не мог решить, стоит ли возвращаться.
Ладно, что думать и гадать: как знать, может, проектор уже сломался? Было дело, он швырял рюкзак на землю, ронял его, попадал с ним под дождь.
Алекс скользнул пальцами по поверхности устройства. Пара секунд – и он увидел знакомый неоновый голубовато-розовый свет. Проектор был исправен.
Верхняя часть его после включения сделалась прозрачной – внутри что-то переливалось, мигало.
Алекс вспомнил сотрудника «Лучших путешествий», который надел перчатки, извлекая проекцию из конверта. «Мы не будем миндальничать, – подумал он. – Да и перчаток нет».
На ум пришла неудачная попытка Кайры покинуть Пространственную Зону. Девушка полагала, что у нее ничего не вышло, поскольку она была в мертвой проекции.
«Здесь же не было не то, что материального объекта, но даже и обычного воздушного пространства. Меня со всех сторон окружала Пустота. Ничто», – вспомнились ему сказанные Кайрой слова.
На этот раз все должно получиться.
– Так что же, значит, я выйду? – вслух спросил сам себя Алекс.
И понял, что с самого начала это знал. Как бы то ни было, реальность – его мир. А Пространственная Зона – чуждая, чужая вселенная, в которой он застрял по воле случая. Там в любом случае не может быть хуже, чем здесь.
Алекс вытащил из конверта крошечную прозрачную перламутровую пластиночку и, держа двумя пальцами, ловко пристроил в специальное гнездо.
Два – три нажатия – и… в стене открылся Портал. Совсем не такой, какие отворялись тут, в Пространственной Зоне. В них ступаешь наугад, никогда не зная, что обнаружишь, попадая порой в ловушки.
Этот Портал был точно такой, какой обычно и открывается для заказчика с той, «земной», реальной стороны. Не просто серебряный прямоугольник – призрачное зеркало, подернутое дымкой, а самая настоящая, живая и реальная картина.
С замиранием сердца Алекс увидел высокие, до самого потолка стеллажи, на которых тесными рядами стояли книги. Разноцветные корешки, паркетный пол, фикус в кадке. Еще немного, и он сможет ощутить специфический книжный запах, который всегда любил.