Было ли ей сложно в интернате? И да, и нет… Жизнь со сверстниками- то еще испытание. Никто не бывает так жесток, как подростки. К таким же, как они сами, к взрослым, к самим себе… Последнее, наверное, самое страшное. Полина не жалела себя и не любила. А это, наверное, одна из самых страшных ошибок в жизни человека. Часто мы прикрываемся условностями, жизненными обстоятельствами, долгом и рутиной, но оставаясь один на один с собой, к сожалению, не можем сказать самому себе ничего, кроме длинного списка претензий. И неважно, кто смотрит на тебя в отражение- красавица ли, умница, успешная бизнесвумен или ученая, там на дне ее глаз, огромная нелюбовь к себе… Потому что кто- то когда- то недолюбил, не дал веру в себя, не поддержал тогда, когда это было нужно более всего. Не услышал и не поверил. Мы потом научимся- обрастем панцирем, броней. Будем жестокими и циничными. Сами будем обижать и делать больно. Потому что кто- то очень близкий и важный когда- то обидел и сделал больно.
За шесть лет Полина здорово переросла из маленькой, покорной девочки в строптивого подростка. Теперь каждый, кто пытался нарушить ее личные границы, получал по заслугам. Все, кроме «домочадцев», с которыми хоть и изредка, но приходилось видеться…
Мать и этот «папа Дима»… Её личный демон. Конечно, папой она его так и не назвала. Маме это не нравилось, но изменить что-то она уже не могла. Упустила то время, когда Полю можно было прогнуть, надавить, заставить. Теперь Людмила, глядя на свою дочь, задавалась вопросом, а верно ли она поступила, отправив малышку в интернат. Ведь вернулась она уже не маленькой Полей, а почти взрослой, сложившейся личностью Полиной.
Мать потом часто вспоминала тот день, когда шестнадцатилетняя Полина снова пересекла порог их квартиры, вернувшись насовсем. Был расцвет июня, мягкое, приятное лето. Полина зашла в дом в широких джинсах, телепающихся на талии и белой футболке. Длинные русые волосы небрежно ниспадали ниже поясницы. В сердце матери что- то кольнуло. Сложное, непонятное. С одной стороны, щемящее сожаление, что дочь так быстро выросла без ее участия. Больше у Людмилы детей не было, хоть они и пытались с Димой. С другой- то ли эгоистичная зависть, то ли злость на время, что у Полины все впереди, а у нее… Девочка вообще сильно стала на нее похожа в молодости. И как она раньше не замечала этого сходства? Ей- то все казалось, что Поля- вылитый папаша… Мать Полины потом расскажет, что на какой- то короткий период ей даже показалось, что все у них получится, все нормализуется. Что они смогут быть семьей… Сказки не вышло.
С отчимом они не стали друзьями, как ни надеялась на это Людмила. Полина показала свой характер сразу, стоило ей только пересечь порог дома. Просто прошла мимо, не ответив на приветствие Дмитрия. Отвернулась, чмокнула мать в щеку и сбежала к себе с колотящимся сердцем.
Дмитрий тоже прилично изменился за эти годы. Полина сразу заметила это по костюму, в котором он вернулся с работы, портфелю в его руке и слегка выпирающему животу. А ещё увидела новую иномарку, на которой он прикатил. Отчим заматерел, открыл свой бизнес. Естественно, в этом ему помогла мать. И Полину это задевало, причиняло боль. Потому что они здесь жили в своё удовольствие, а она там в интернате, как безотцовщина. Сирота. Ненужная. Выброшенная. Недостойная счастья. По сути её воспитывали чужие люди в то время, пока мать нянчилась со своим мужиком.
За ужином, как назвала его Людмила – семейным, Полина старалась на них не смотреть. Она, дурочка, ведь даже ждала возвращения домой, но теперь не чувствовала ничего, кроме смущения и обиды. На них. Пустоты. Так бывает. Она накрывает тебя обухом осознания. Безвозвратно. И теперь Поле было понятно- нет. Не будет у нее семьи. Никогда не было и не будет.
– Ну, рассказывай. Как дела? Что там по учёбе? Как с поступлением?– обратился к ней Дмитрий, и Полина глубоко вдохнула, наполняя лёгкие кислородом. Говорить с ним не хотелось. Как и вообще открывать взгляд от тарелки. Возмущало, что он вообще с ней говорит, словно они родственники.
– Ты слышала вопрос? – вмешалась мать, напоминая Полине события шестилетней давности. Что, сейчас тоже ремень достанут? Смешно.
– Слышала, – огрызнулась на мать, и та даже отпрянула как-то. Не ожидала, видимо.
– Ну и? Отвечать-то собираешься, нет? – отчим бросил на неё требовательный взгляд.
– Дела нормально, по учёбе так же. Могу идти к себе? – спросила с издёвкой.
– Иди уже, – пришла в себя Людмила. – Не могла не испортить первый ужин дома.
Полина невесело усмехнулась.
– Взаимно, мам!
А он промолчал. Промолчал, но Поля была уверена, смотрел ей в след. У неё даже спину жгло от этого взгляда.
Понемногу «семейные ужины», как и обеды, и завтраки превратились в раздельные. Полина старалась не пересекаться лишний раз с отчимом, а следовательно и с мамой. Нет, против мамы она ничего не имела в целом. Хоть и помнила те шесть лет, когда так нуждалась в ней, а её не было рядом. И все равно, что- то надломилось внутри. Появилось равнодушие.
Оппоненты бы сказали- подумаешь, всегда можно взять телефон и позвонить. И ведь они созванивались. И денег на Полину мать не жалела. И одевала ее по последней моде. Новейшие телефоны, планшет, наушники, полушубок норковый на пятнадцатилетие… Только Поле эти шесть лет нужно было другое. Чтобы мама касалась её руки, выслушивая, чтобы обнимала хоть иногда. Чтобы ей не пришлось таить все страхи и обиды в себе. А они нарастали. С каждым годом как снежный ком. И Полина понемногу начала замыкаться в себе. Всем и каждому нужен человек, которому можно рассказать свои сокровенные тайны и поделиться переживаниями или даже болью. У Полины такого человека не было.
Наедине сама с собой, даже находясь в шумной компании.
В тот вечер она пришла домой поздно. Тихо открыла дверь, собираясь также тихо добраться до своей комнаты. Мама уже должна была спать. А вот отчим ложился глубокой ночью, подолгу засиживаясь на диване перед телевизором. Он-то Полину и застукал.
– Где шляемся? Первый час ночи!
– Задержалась с друзьями, – бросила ему первое попавшееся в лицо и собралась уйти, но отчим не торопился отпускать. Она врала, конечно, у нее была новая подружка -Маргарита- в университете с их район, у нее она и зависала, чтобы минимизировать присутствие в родном доме.
– Сюда иди, – похлопал по дивану рядом с собой. – Садись. Разговор есть.
Полина вздохнула, присела на самый краешек, неловко одёргивая короткую юбку.
– Это ты в этом со своими друзьями по ночам шарахаешься? – заметил ее прикид и Дмитрий. Полина покраснела, опустила голову. Она так не думала о своем виде. У них так многие ходили. Модно было.
– В чём хочу, в том и хожу, – бросила в ответ, собрав волю к сопротивлению в кулак.
– А мне кажется, ты просто прикидываешься такой. На самом деле ты хорошая девочка, да? – его рука легла на спинку дивана, как раз за её спиной. Полина ощутила дискомфорт. Только бы её не коснулся. Неприятно. А отчим, словно услышав её мысли, придвинулся ближе.
– Не знаю, пожала плечами неопределенно. Не любила она с ним болтать. И уж точно не хотела обсуждать с ним себя.
– А я думаю, ты хорошая девочка, – ей на коленку легла его вторая рука, а та, что была на спинке дивана, съехала вниз, на её плечи.
Полина дёрнулась, но он будто не заметил этого.
– Мне спать пора! – вскочила, освобождаясь от его холодных рук. Захотелось содрать с себя юбку, а вместо неё надеть длинный банный халат. Или и вовсе тёплую пижаму. Но сначала помыться как следует. Места, где касались его руки, неприятно зачесались.
– Ну так и иди спать! А то шляется тут по полночи, – поймала себе в спину, но ни на секунду не остановилась. Только притормозила у двери их спальни. Прикусила губу. Зайти к маме. Разбудить её и всё рассказать? Или это было совсем не то, что она, Полина, себе придумала? Не хотелось как-то воспринимать отчима, как старого извращенца. Это было бы уже чересчур.
К маме не зашла. Не хватило смелости. Но для себя твёрдо решила больше не приближаться к отчиму. Никогда.
Глава 4
Следующий эпизод произошёл в день её восемнадцатилетия. На кухне, где Полина разрезала торт. Мама куда-то отлучилась, а Поля осталась с отчимом наедине. Тот, уже изрядно подвыпив, курил рядом с Девушкой и, оперевшись о кухонный шкаф, внимательно рассматривал её.
Полине не нравился дым от сигарет и взгляд его масляный – тоже не нравился. Как и его присутствие в общем.
– Ну что, Полинка. Взрослая уже, да? Ноги вон от ушей, глазищи блядские. Попьёшь ты ещё кровь у нас с мамкой.
– Я ничью кровь не пью, – огрызнулась по привычке и отвернулась к торту. Хотела было сказать, что он единственный упырь в доме, но не хотелось вновь скандала. Хотя бы ради себя самой стоило промолчать.
Он прикоснулся, неожиданно подкравшись. Взял её руку с ножом и начал им нарезать торт. Его пропахшее сигаретами дыхание обожгло кожу шеи и ушной раковины. Кровь застучала в висках Полины. С отвращением она ощутила, как его губы коснулись ее мочки.
– Вот так надо, – вторая рука сместилась на бедро- и Полина вскрикнула, отталкивая его.
– Только попробуй ко мне ещё раз прикоснуться! – выставила вперёд нож, испачканный кремом.
– Тихо-тихо, что ты разоралась. Я только показал, как надо нарезать торт. У тебя же руки из жопы растут.
– Ага, и ноги от ушей! Так ты, кажется, сказал?! Ещё раз прикоснёшься ко мне, я всё маме расскажу! – пригрозила, сама не веря своей смелости. Зато теперь сомнений не осталось. На диване – это была не случайность. Это было специально, как и сейчас с гребанным ножом. Он приставал к Поле. Грязно и бессовестно, зная, что где-то рядом ходит жена. Фу! Какая мерзость!
– Так, что у вас тут за ор опять?! – Людмила появилась на кухне, и Полина, испугавшись, опустила нож.
– Да дочку твою учу торт резать. Ни на что не способна, – едва не сплюнул от горечи и раздражения отчим. Бедняга, умаялся тут всех учить.