— Эй, раненый, слышь, приехали. — Сашка обернулся к своему спасённому.
Но тот лежал, открыв рот, и остекленевшими глазами смотрел в утреннее небо.
— Отмучался, Саша, — я положил ему руку на плечо. — Ты старался, сделал всё, что мог.
— Ему и восемнадцати ещё не было, пацан.
— Не переживай. Это чужая война.
Из дома выскочил Витька. Не было на нём бинтов. Только грязный, как все мы.
— Жив, старый пень! — я заорал, спрыгивая с брони.
Мужики последовали моему примеру. Обнимались. Все живы, ни царапины, ни контузии! Чудо, да, и только.
— А я после боя сюда сразу рванул.
— Мы так и поняли, где тебя искать-то! Где Аида?
— Работает. Там у неё столько работы! Столько раненых!
— Мы вот тоже одного везли, но не довезли. Умер пацанчик.
— А, вон давайте его к стене, туда убитых складывают. Кто раненый был, да не вытянул.
Мы с прыгнули с брони, взяли убитого за воротник и единственную целую ногу, и понесли к медпункту. Руки его раскинулись и в такт движению качались, обрубок ноги тоже качался. Казалось, друзья несут пьяного друга домой. Вот только его жена не будет нас ругать, а он уже никогда не будет оправдываться, почему же так напился.
Когда я был в бою, то как-то не думал о мёртвых, обшаривая их ещё тёплые тела в поисках боеприпасов, а сейчас меня мутило. Вроде ничего он мне не сделает, не вскочит, не укусит, но что-то во мне протестовало, комок тошноты подкатывал к горлу.
Я старательно отворачивал лицо, отводил глаза от мёртвого тела. Несколько часов назад он мог убить меня, или кого-нибудь из мужиков, что сопя, молча тащили это обмякшее, уже грузное тело. Вряд ли он так бы надрывался. Сашка его защищал. Теперь шмыгал носом. Хотел совершить благородный поступок, могли самого прибить, но не побоялся, дёрнулся против вооружённой толпы. А итог? Труп, который мы тащим пятьдесят метров. Вот уже и стена дома. Тут уже похоронная команда, совершает предварительные приготовления к погребению.
Под стеной аккуратно были разложены пять тел, запястья рук у них были связаны, нижняя челюсть подвязана. Нет, не люблю я покойных. Не для меня эта работа, вот так с ними возится. Кому-то надо, но только не мне. Позывы рвоты усилились.
Все трупы были в земле, в грязи. У всех были пулевые отверстия. У одного, лежавшего у стены, была выворочена правая лопатка, видимо, выходное отверстие от осколка. Я отвернулся.
Завидев нас с ношей, они поспешили навстречу, но когда поняли, что парень с «другой» стороны, заорали, чтобы его убрали.
После боя, нервов, мы все были страшно злые, заведённые, поэтому и ответили соответственно:
— Заткнитесь и занимайтесь чем надо. Мы пока воевали, вас там не видели. Вопросы? Вперёд, юноши!
Они что-то стали нам объяснять на азербайджанском, но мы лишь махнули рукой и пошли в сторону БМП. Закурили. Комок тошноты вроде унялся. Но затем поднялся и меня начало рвать.
Я опёрся обоими руками на «нос» БМП. Выворачивало наизнанку долго, мучительно, казалось, что с рвотными массами выходят все органы. Кровь в голове пульсировала, выдавливая глаза, разрывая голову на мелкие осколки, в глазах потемнело.
Вроде ничего не ел, но всё что-то продолжало выходить. Во рту была горечь. Желчь. С меня лил пот. Так продолжалось минут пять. С трудом я прекратил. Встал, долго не мог отдышаться и прийти в себя. Мужики меня поддерживали.
— Ничего, Олег, бывает. Сами еле сдержались, но у тебя, видать, желудок слабый.
— Ага, что-то не то съел, — пытался я острить.
— Это не переваривается. Это война, — поддерживал меня Сашка.
— Куда мы?
— Да вот домик рядом свободный, там и обоснуемся.
Я поднял голову. Хороший двухэтажный каменный дом, с крытой верандой по всему второму этажу. Видны следы войны. Стёкол во всём доме нет, двери выбиты взрывом, на петлях болтаются обрывки дерева. На стенах выбоины от осколков. Забор во многих местах проломлен. Везде толстый слой пыли. От некогда богатого сада остались лишь несколько чудом уцелевших деревьев.
Внутри дома всё перевёрнуто. Были здесь мародёры. Выключатели выломаны с кусками штукатурки, люстры вырваны с «мясом». Большей части мебели нет. По всему дому раскиданы фотографии, какие-то бумаги, письма. Из всей уцелевшей мебели остался лишь стол на кухне, две табуретки. Для жилья мы выбрали комнату на втором этаже. Из соседних брошенных домов притащили топчаны, диваны, стулья, кое-как подмели, забили окно, чтобы не дуло, сверху прошлись куском толи.
На улице послышался рёв машин. Мы вышли. На двух УАЗиках ехал комбат со своей свитой. Завидев нас, остановился. Важный, но в стельку пьяный. Модаев и Мишка тоже навеселе.
— Круто вы приезжаете. Бой уже часа четыре назад как окончен, — не выдержал первым Володя.
— Когда хочу, тогда приезжаю! — пьяно возразил комбат.
— Как всё прошло, мужики? Рад вас видеть живыми! — Мишка бросился к нам.
— Хреново. На учениях всё было проще. А вы чем занимались?
— К родственнику комбата заехали. Потом приехал посыльный, сказал, что мы победили. По этому поводу ещё немного посидели. Отправили посыльного к Гусейнову. Наверное, скоро сюда приедет.
— М-да, хорошо быть командиром в этой армии. Сиди, пей. А потом принимай и отправляй гонцов. Нужно точно будет остаться здесь, такими темпами я за пару лет министром обороны стану. Тьфу! — Сашка сплюнул под ноги.
— Но-но! Не плюйся мне тут! — Модаев начал хорохорится.
— Заткнись, пацан, — Сашка ещё раз плюнул под ноги и не оборачиваясь пошёл в дом.
— Да, я вас!.. — начал начальник штаба, но ему не дал закончить Витька. Подошёл сзади.
— Слышь, блоха на побегушках, пока мы тут победу тебе доставали, ты сидел и водку жрал, поэтому увянь, сука штабная. Всё понял?
— Я с вами ещё разберусь!
— Ну-ну, попробуй. Будешь сам воевать за всех нас, а мы будем в тылу водку жрать. Пшёл вон отсюда, — я не выдержал и тоже встрял.
— Ничего, командарм приедет, я всё ему расскажу! — пригрозил Серёга, направляясь к машине.
Комбат тупо, мало что понимая, смотрел на нашу перебранку и тоже потопал за Серёгой. Мулла не выходил из машины, лишь сверкал стёклами очков.
— Не круто ли вы с ним, а, мужики? — Мишка остался с нами.
— Да пошёл он! Козёл вонючий. Что-нибудь интересное узнал?
— В принципе ничего. Только пили. Комбат молчал, Серёга ему дифирамбы пел, какой комбат умный и дальновидный и вообще, какой он мудрый армейский командир. Чмо!
— А ты что?
— А я что? Тоже пришлось пить. Но не так как комбат, мне с ним тягаться рано. А то бы помер давно от разрыва печени.
— Когда Гусейнова ждут?
— К вечеру. Они тут в школе разместились, команду дали, чтобы всех пленных в подвал школы складировали.
— Как ни школа — так тюрьма. Скоро тут никого не останется, кто грамоте обучен, все либо пленники, либо палачи.
— Пусть делают, что хотят, только бы удрать поскорее.
— Что-то нашей охраны не видно, может поубивало? — Витя покрутил головой.
— Во время боя видел недалеко от себя, а потом потерялись. В роты пойдём?
— На хрен. Ротные у них есть, пусть командуют, комбат есть, пусть сами оборону продумывают. Хватит, наработались на этих шакалов. Надо будет — пригласят. А ты, Миша, извини, но тебе там надо быть. Ты наши глаза и ушки. Извиняй, брат.
— Ох, ребята, если бы вы только знали, как мне всё охренело! Противно! Сидишь, молчишь, поддакиваешь, а с таким бы удовольствием в рожу дал одному и второму. А муллу с Модаевым, будь моя воля, на полоски бы распустил. Более зловредных уродов не видел. Может, хватит?
— Нет, Миша, иди. Тут от тебя пользы чуть. Самое главное, чтобы комбат тебе доверял, а остальные шакалы — пустое место.
— Не король делает свиту, а свита короля, — Мишка важно поднял палец вверх.
— Иди, не умничай. Ты наши документы добудь, а потом мы дадим тебе пострелять из пистолета, только маме не говори.
— Да пошли вы. Где школа?
— Прямо по этой улице, через два квартала свернёшь направо и упрёшься в неё.
Послышался грохот бронетехники. Из-за угла вывернула БМП. Остановилась рядом с нами.
— Это наш караул пожаловал, — пояснил Володя, глядя на наши недоумённые рожи, — не нам же самим охраняться.
— Неслабо.
— Ну что, Виктор, у тебя чего новенького? — я взял своего друга, и мы пошли на веранду второго этажа, уселись на обломки мебели и закурили.
— Всё нормально. Аида страшно рада, что я живой!
— Ну, ещё бы! Я тоже рад, хоть я и не твоя жена. Просто люблю тебя, чёрта такого! Как у неё самочувствие?
— Вроде всё хорошо. Сделала она ещё раз анализы. Точно беременна.
— Кого хочешь-то?
— Сына, конечно. Будет дочь — пойду на второй заход.
— Ну-ну, не перестарайся! Ей сейчас покой нужен и усиленное питание. Я сильно в этих делах не разбираюсь, просто по логике вещей так должно происходить, а не на войне торчать. Родится опять какой-нибудь военный, или того хуже — Пиночет, она же переживает и за тебя и за происходящее. Может получиться какой-нибудь урод или очень больной ребёнок.
— Спасибо, утешил.
— Пожалуйста, мне для тебя ничего не жалко. Увози её отсюда.
— А как?
— Каком кверху. Гусь сегодня приедет, поговори с ним, объясни что к чему. Мало ли докторов что ли во всём Азерстане? Найдут другого, только смотри, не домогайся!
— Нет, ты что, я очень люблю Аиду.
— Зарекался козёл в огород не ходить!
— Как мужики себя показали?
— Отлично, хоть в огонь и в воду. Жить-то здесь будешь?
— Нет, конечно. У Аиды.
— Здесь недалеко, если что — шуми, прибежим, поможем.
— Спасибо, ладно, мне пора.
Витя ушёл к своей жене. М-да, ситуация, надо что-то думать, чтобы её отсюда вытащить, желательно отправить на Большую землю, к Витькиным родителям. Заодно и весточку передаст всем родителям да близким, а те пусть уже думают, как нас отсюда вытащить. Неплохая идея, ай, да Пушкин!.. Гуд бай, Америка!