– Ума не приложу, зачем вам это надо, доктор Фрейзер.
– Может, я просто представитель вдохновленной общественности. – Она опустила глаза и улыбнулась. – Честно говоря, мне просто хотелось применить свои методы на практике. Пока мне удавалось экспериментировать только со старыми уголовными делами. Теперь я хочу взяться за текущее происшествие.
Ребус откинулся на стуле; вертя в пальцах ручку, сделал вид, что внимательно изучает ее. Когда он поднял глаза, то увидел, что доктор Фрейзер внимательно изучает его. Как-никак, она все-таки психолог. Он положил ручку на место.
– Это не игрушки, – проговорил он, – и здесь не лекционный зал. Четыре женщины мертвы, а маньяк бродит где-то на свободе, и мы сейчас заняты тем, что пытаемся отличить реальные следы убийцы от ложных. С какой стати мы должны уделять вам время, доктор Фрейзер?
Она зарделась, а ее скулы покрылись густым румянцем. Похоже, он застал ее своим вопросом врасплох. Ребусу тоже было нечего добавить, так что на какое-то время в комнате воцарилась тишина. У него пересохло во рту, а горло словно залили смолой. Где же чай?
И вдруг она заговорила:
– Все, что я хочу, это ознакомиться с материалами по делу.
Ребус не смог удержаться от сарказма:
– Всего-то навсего?! – Он похлопал рукой по внушительной стопке бумаг на лотке «для входящих». – Тогда нет проблем, это займет всего пару месяцев.
Она проигнорировала его слова, роясь в портфеле, а затем достала оттуда тоненькую оранжевую папку.
– Вот, – сухо проговорила она, – просто прочтите это. Это займет у вас всего двадцать минут. Это один из составленных мной портретов… Американский серийный убийца. Если вы скажете, что это не поможет вам ни идентифицировать преступника, ни попытаться понять, когда он нанесет очередной удар, будь по-вашему, я сразу же уйду.
Ребус взял папку. О, боже, подумал он, только не психология! Отношение… Подключение… Мотивация. Ребус был сыт по горло этой ерундой еще со времен учебного семинара для старших офицеров. И все-таки он не хотел, чтобы она уходила, не хотел, чтобы весь Отдел убийств потешался над ним за его спиной, не хотел оставаться один в этой комнате. Ребус взял папку, достал аккуратно переплетенный реферат объемом страниц в двадцать пять и начал читать. Она внимательно наблюдала за тем, как он читает. Может, ждала какого-нибудь вопроса? Ребус читал, высоко задрав подбородок, чтобы она не заметила складок обвисшей кожи на шее, и широко расправив плечи, чтобы его не слишком мощная грудь казалась хоть чуточку шире, поминая недобрым словом родителей за то, что не кормили его как следует, когда он был ребенком. Он вырос тощим как щепка, и когда в один прекрасный день начал набирать вес, то за счет жира на животе и ягодицах, а не за счет мускулатуры на руках и на груди.
Ягодицы. Грудь. Руки. Ему стоило больших усилий разбирать написанное, сознавая, что ее тело находится в поле его зрения, прямо над верхней кромкой листа. Он даже не знает, как ее зовут, а возможно, никогда и не узнает. Он нахмурил брови, сделав вид, что погружен в глубокие раздумья, и прочел первую страницу до самого конца.
К пятой странице он заинтересовался, а к десятой пришел к выводу, что, безусловно, здесь что-то есть. Конечно, много умозрительного, сознайся, Джон, все построено на догадках, но все же из некоторых моментов она смогла сделать весьма впечатляющие выводы. И он догадывался почему: она мыслила иначе, нежели детектив. И все же, как ни крути, они плыли в одной лодке и иногда их идеи соприкасались. В худшем случае это будет еще один тупик. А в лучшем… Он сможет в полной мере насладиться обществом приятной женщины во время своего пребывания в Лондоне. Да, именно, обществом приятной женщины! Это напомнило ему о необходимости позвонить своей бывшей жене и договориться о встрече. Он быстро пробежал глазами последние страницы.
– Хорошо, – проговорил он, закрыв реферат, – очень интересно.
Она оживилась:
– И полезно?
Он помедлил с ответом:
– Возможно.
Но она, видимо, ожидала услышать нечто большее.
– Этого достаточно для того, чтобы разрешить мне поохотиться на Оборотня?
Он медленно, раздумчиво кивнул, и ее лицо осветилось улыбкой. Ребус не мог не улыбнуться в ответ. В тот самый момент раздался стук в дверь.
– Войдите, – сказал Ребус.
Это был Флайт. В руках он держал поднос, залитый чаем.
– Кажется, вы заказывали напитки, – сказал он. Потом бросил взгляд на доктора Фрейзер и остолбенел. Выражение его лица привело Ребуса в восторг. – Боже мой, – произнес Флайт, переводя глаза с женщины на Ребуса, а потом снова на женщину. Он явно не сразу сообразил, что должен как-то объяснить свое поведение. – Они сказали мне, что ты тут не один, но они не… То есть я не… Я не знал… – Он запнулся и застыл с открытым ртом, потом поставил поднос на стол и только тогда повернулся к доктору Фрейзер. – Я инспектор Джордж Флайт, – представился он, протягивая руку.
– Доктор Фрейзер, – отвечала она, – Лиза Фрейзер.
Когда их руки встретились, Флайт бросил многозначительный взгляд в сторону Ребуса. Ребус, чувствуя, что постепенно осваивается в столице, весело, не спеша ему подмигнул:
– Вот вам и «боже мой».
Уходя, она оставила ему две книги. Одна, «Мышление серийного убийцы», представляла собой сборник статей нескольких ученых. Туда входила работа под названием «Скрепляя сделку: варианты мотивации поведения серийного убийцы». Автор – Лиза Фрейзер, Лондонский университет. Лиза. Очень милое имя. Хотя никакого упоминания о докторской степени. Другая книга, написанная гораздо более тяжелым языком, была перенасыщена картами, графиками и диаграммами. Называлась она «Случаи массовых убийств». Автор – Джеральд Кью Макноти.
Макноти? Это, должно быть, какая-то шутка. Но на обложке было написано, что профессор Макноти, будучи канадцем по происхождению, преподает в Колумбийском университете. Ребус никак не мог взять в толк, какое имя могло скрываться за инициалом «Кью». Остаток рабочего дня он провел в офисе, листая книги, уделив особое внимание эссе Лизы Фрейзер (которое он прочел дважды) и главе в книге Макноти, называвшейся «Виды увечий». Он выпил кофе, чаю и две банки апельсиновой шипучки, но, несмотря на это, когда он начал читать, у него пересохло во рту. Погружаясь с головой в эти ужасы, он чувствовал себя перепачканным грязью, от которой будет не так-то просто отмыться. Когда он вышел в туалет в четыре пятнадцать, в главном офисе уже никого не было. Но Ребус этого не заметил. Его мысли бродили где-то далеко-далеко.
Флайт, оставивший его наедине с самим собой практически на весь день, вернулся к шести часам.
– Как насчет того, чтобы пропустить стаканчик? – Ребус покачал головой. Флайт присел на краешек стула. – Что-то случилось?
Ребус махнул рукой в сторону книг. Флайт прочел название той, что лежала сверху.
– Да уж, – сказал он, – не самое приятное в мире чтение, как я погляжу, верно?
– Дело не в этом. Просто это… Зло.
Флайт кивнул:
– Не вешайте нос, Джон. Иначе им все сойдет с рук. Если все так ужасно, мы станем бояться взглянуть правде в глаза, и тогда он будет уверен, что убийство сойдет ему с рук. Или кое-что похуже…
Ребус поднял голову:
– Что может быть хуже убийства?
– Много чего… Что скажете о парне, который пытает и насилует шестимесячного ребенка, снимая все это на видео, чтобы потом продемонстрировать таким же извращенцам?
– Вы шутите, – едва слышно выдавил Ребус, сознавая, что Флайт говорит серьезно.
– Это случилось три месяца назад, – продолжал тот, – мы не поймали ублюдка, но в Скотленд-Ярде осталась кассета – и другие интересные вещицы. Вы когда-нибудь видели порнофильм с педофилами в главных ролях? – Ребус устало покачал головой. Флайт наклонился к нему так, что их головы почти соприкасались. – Не обижайтесь на меня, Джон, – тихо проговорил он, – это делу не поможет. Вы в Лондоне, а не у себя в Шотландии. Здесь даже на втором этаже автобуса средь бела дня небезопасно, не говоря уж о тропе у берега реки, когда стемнеет. И никто этого не видит. Лондон одаривает нас шкурой носорога и временной слепотой. Но мы – вы и я – не можем позволить себе оставаться слепыми. Однако вполне можем позволить себе пропустить стаканчик время от времени. Так вы идете?
Он уже был на ногах и нетерпеливо потирал руки. Лекция закончена. Ребус кивнул и медленно встал.
– Только недолго, ладно? – сказал он. – У меня встреча сегодня вечером.
На встречу пришлось добираться в переполненном метро. Он посмотрел на часы: половина восьмого. Неужели час пик никогда не кончится? В вагоне пахло уксусом и чем-то затхлым. Трое юношей слушали музыку в стереонаушниках; однако это персональное развлечение превратилось в общественное: рев музыки перекрывал грохот несущегося поезда. Ребуса окружали абсолютно пустые лица. Флайт был прав, говоря о временной слепоте. Они закрывают глаза, чтобы не видеть то, что их окружает, чтобы избежать столкновения с монотонностью, клаустрофобией, невыносимой агонией происходящего.
Ребус был изнурен и подавлен. И все же он был туристом, и поэтому даже эти чувства следовало смаковать. Вояж в подземке вместо скучной поездки в такси. К тому же его предупреждали, что таксисты дерут безбожно, и он, сверившись с путеводителем, выяснил, что искомая улица находится в двух шагах от станции метро.
Так Ребус путешествовал по подземелью, изо всех сил стараясь не выглядеть полным идиотом, не глазеть на музыкантов и попрошаек, не задерживаться в битком набитом туннеле, чтобы разглядеть рекламный плакат. Какой-то бродяга вошел в вагон и, когда двери закрылись и поезд тронулся, начал что-то бессвязно бормотать, но его аудитория застыла в немом оцепенении, не видя его в упор, пока на следующей остановке он, обескураженный, не вывалился на платформу. Сквозь шум двигателя Ребус услышал его голос из соседнего вагона. Жутковатая это была пьеса; и актером в ней был не бродяга, а пассажиры – погруженные в себя, равнодушные, безучастные. Интересно, а что они сделают, если на их глазах начнется драка? Или если какой-нибудь здоровяк стащит кошелек у туриста? Скорее всего, ничего. В этой среде не было ни добра, ни зла; здесь был абсолютный духовный вакуум, а для Ребуса это было страшнее всего.