– Какая топорная работа… – сказал он и посмотрел на Изабель Пенни, которая делала зарисовки в блокноте. – Пенни, ты сегодня потрясающе выглядишь. Не помню, говорил ли я уже тебе об этом?
Она снова улыбнулась, покраснела, но ничего не ответила. Казнс обернулся к Ребусу, не обращая внимания на Лизу Фрейзер.
– Это имитация, – проговорил он со вздохом, – но имитация грубая и неумелая. Он, несомненно, узнал обо всем из газет, которые дали подробные, но неточные описания убийств. Я полагаю, что это неудавшаяся кража со взломом. Он запаниковал, принялся искать нож, а потом решил, что если совершит убийство в стиле нашего друга Оборотня, это может запросто сойти ему с рук. – Он опустил глаза на труп. – Не очень умно с его стороны. Что, стервятники уже слетелись?
Ребус кивнул:
– Когда я приехал, там толпилось около дюжины репортеров. Сейчас, наверное, их стало вдвое больше. Мы оба знаем, что они хотят услышать, так?
– Полагаю, они будут слегка разочарованы. – Казнс посмотрел на часы. – На ужин возвращаться теперь нет смысла. Мы уже пропустили портвейн и сыр. Чертовски изысканный стол. Какая жалость. – Он махнул рукой в сторону трупа. – Вы хотите его осмотреть? Или можно заворачивать?
Ребус улыбнулся. Юмор патологоанатома был черен, словно его костюм, но сейчас любая шутка была уместна. В комнате вдруг явственно запахло сырым мясом и подгорелым соусом. Он покачал головой. Пора выбираться отсюда. Но как только он выйдет наружу, он будет вынужден преступить закон. Флайт возненавидит его за это. Скорее всего, все его за это возненавидят. Но это ничего. Ненависть – это чувство, а если нет чувств, то что тогда? Лиза уже выскочила в коридор, где ее неловко успокаивал офицер полиции. Когда Ребус вышел из комнаты, она потрясла головой и выпрямилась.
– Я в порядке, – сказала она.
– В первый раз всегда так, – ответил Ребус. – Идем, я попробую сыграть с Оборотнем психологическую шутку.
Толпа на улице значительно разрослась – к репортерам и операторам присоединились любопытные. Полицейские решительно сдерживали натиск, сомкнув руки. Как только они вышли, посыпались вопросы: эй вы, там! Можно узнать, кто вы такие? Это ведь вы были у реки, не правда ли? Ваше заявление… что вы можете сказать… Оборотень… Это ведь Оборотень? Это… Всего несколько слов…
Ребус, сопровождаемый Лизой, подошел вплотную к толпе. Один из репортеров склонился к ней и спросил, как ее зовут.
– Лиза. Лиза Фрейзер.
– Вы тоже принимаете участие в расследовании, Лиза?
– Я психолог.
Ребус громко откашлялся. Они разом успокоились: словно свора голодных собак, понявших, что сейчас им кинут кость. Он поднял руки, и все замолчали.
– Короткое заявление, господа, – сказал Ребус.
– Можно вначале узнать, кто вы такой?
Но Ребус покачал головой. Это не имеет никакого значения, верно? Они и так скоро о нем узнают. Сколько полицейских из Шотландии работает по делу Оборотня? Флайт знает, Кэт Фаррадэй – тоже, а репортеры скоро сами все пронюхают. Это не важно. И тут один из них, будучи не в силах сдержаться, спросил:
– Вы поймали его? – Ребус попытался разглядеть смельчака в толпе, но его окружали лица, на которых застыл один и тот же молчаливый вопрос: это был он?
И тогда Ребус кивнул.
– Да, – сказал он с нажимом, – это был Оборотень. Мы поймали его. – Лиза посмотрела на него, вытаращив глаза.
На него обрушилась лавина вопросов. Репортеры истерически вопили, пытаясь перекричать друг друга. Цепь полицейских по-прежнему сдерживала натиск, и никто не догадывался, что можно просто обойти их. Ребус отвернулся и увидел Казнса и Изабель Пенни – они стояли на крыльце дома с застывшими лицами, не веря собственным ушам. Он подмигнул им и пошел вместе с Лизой к ожидавшему его такси. Водитель сложил вечернюю газету и засунул ее под сиденье.
– Вы прямо-таки взбудоражили эту ораву, шеф, – заметил он. – Что вы им сказали?
– Ничего особенного, – ответил Ребус, откидываясь на сиденье и улыбаясь Лизе Фрейзер. – Я просто пустил утку.
– Пустил утку!
Вот, значит, каков Флайт в гневе.
– Пустил утку!
Казалось, он не в силах поверить собственным ушам.
– Ты называешь это «уткой»? Кэт Фаррадэй из сил выбивается, пытаясь успокоить этих ублюдков. Это чертовы стервятники! Половина из них уже готова напечатать этот бред! А ты, оказывается, всего лишь пустил утку? У тебя крыша поехала, Ребус.
Ага, значит, снова «Ребус»? Ладно, переживем. Ребус вспомнил, что они договорились поужинать сегодня вечером, но, учитывая обстоятельства, сомневался, останется ли их договор в силе.
Незадолго до этого Джордж Флайт допрашивал убийцу. Щеки Флайта пылали, распустившийся галстук сбился на сторону, половина пуговиц на рубашке была расстегнута. Он возбужденно мерил шагами пространство их маленького кабинета. Ребус знал, что за закрытой дверью их подслушивают со смешанным чувством ужаса и радости: ужаса перед гневом Флайта, радости – оттого, что этот гнев вымещается исключительно на Ребусе.
– Это уже слишком, – сипел Флайт; он, по-видимому, уже дошел до точки кипения. – Да кто дает тебе право…
Ребус ударил рукой по столу. Его терпение лопнуло.
– Я скажу тебе, кто дает мне право, Джордж. Сам факт существования Оборотня дает мне право делать все, что я считаю правильным.
– «Считаю правильным»! – взвился Флайт. – С меня довольно! Подсунуть газетчикам кусок такого дерьма!.. И это ты считаешь правильным? Ради бога, только не говори мне о том, что ты «не считаешь правильным»!
Ребус тоже перешел на крик:
– Он бродит где-то рядом и смеется над нами до упаду. Потому что, похоже, он предвидит каждый наш ход! И опережает нас!.. – Ребус понизил голос. Флайт наконец прислушался к его словам, а как раз этого он и добивался. – Нам необходимо, чтобы он вышел из себя, Джордж, чтобы он высунул голову из щели, в которой прячется, с намерением посмотреть, что же, черт возьми, происходит. Нам нужно, чтобы он разозлился. Не на мир. На нас. Потому что как только он высунет голову, тут-то мы ее и откусим. Мы уже и так раздразнили его: он, дескать, и голубой, и людоед, и прочее. Теперь мы расскажем всем, что он пойман… – Ребус заговорил еще тише, приближаясь к своему главному доводу: – Не думаю, что он сможет смириться с этим, Джордж. Правда. Мне кажется, он попытается наладить связь с внешним миром. Может, через газеты, может, напрямую с нами. Просто чтобы проявить себя.
– Или убьет снова, – продолжил Флайт, – и таким образом проявит себя.
Ребус покачал головой:
– Если он убьет снова, мы сохраним это в тайне. Ни слова не просочится в прессу. Полная информационная блокада. Дело не получит никакой огласки. Так что все по-прежнему будут уверены, что он пойман. Так или иначе, он будет вынужден выдать себя.
Ребус был абсолютно спокоен. Флайт тоже успокоился; он потирал ладонями раскрасневшиеся щеки и подбородок, глядя в пространство, обдумывая слова Ребуса.
Ребус ни секунды не сомневался в том, что его план сработает. Быть может, придется подождать, но рано или поздно он все равно сработает. Первое правило воздушных десантников: если не удается определить местонахождение врага, заставь его выдать себя. К тому же это был их единственный шанс.
– Джон, а что, если огласка его не волнует? Есть она или нет ее – ему без разницы? – тихо спросил Флайт.
Ребус пожал плечами. Он не знал ответа на этот вопрос. Он опирался лишь на собственный опыт и интуицию.
Наконец Флайт покачал головой.
– Возвращайся в Эдинбург, Джон, – устало проговорил он, – просто возвращайся в Эдинбург.
Ребус уставился на него, не мигая, в ожидании продолжения. Но Джордж Флайт просто подошел к двери, открыл ее и захлопнул за собой.
Ну вот и все. Ребус вздохнул и с шумом выпустил воздух. Возвращайся в Эдинбург. Не об этом ли они мечтали со дня его приезда? Лейн? Лэм и все остальные? Может, и Флайт тоже. Даже сам Ребус. Он же говорил себе, что вряд ли сумеет им помочь. И поскольку он ничего не сделал, почему бы и вправду не отправиться домой?
Ответ был прост: это дело буквально схватило его за горло и теперь уже поздно отступать. Оборотень, бестелесный, безликий, прижал лезвие ножа к его уху, готовый в любой момент полоснуть. А потом еще сам Лондон… С ним тоже кое-что связано. Рона. Сэмми. Сэмми и Кенни. Ребус напомнил себе, что так и не разобрался с этим парнем.
И Лиза.
Прежде всего, конечно, Лиза. Он высадил ее из такси у ее дома. Она была бледна, но повторяла, что уже в норме, настаивая, чтобы он поехал один. Он непременно позвонит ей, чтобы узнать, как она себя чувствует. Что? И сказать ей, что он уезжает? Нет, он не станет плясать под дудку Флайта. Он открыл дверь и вышел в Отдел убийств. Флайта там не было. Все с любопытством посмотрели на него, оторвавшись от своих бумаг, телефонов, настенных карт и фотографий. Он же, напротив, не смотрел ни на кого, а тем более на Лэма, который поглядывал на Ребуса и ухмылялся, закрывшись папкой.
Он обнаружил Флайта в коридоре: тот о чем-то оживленно беседовал с дежурным сержантом, который затем кивнул и удалился. Ребус увидел, как Флайт устало прислонился к стене и принялся снова растирать лицо. Он медленно приблизился, давая ему несколько мгновений покоя и тишины.
– Джордж, – сказал он.
Флайт поднял глаза и вымученно улыбнулся:
– Ты никогда не сдаешься, верно, Джон?
– Прости меня, Джордж. Мне нужно было посоветоваться с тобой, прежде чем пускать такой слух. Наложи на него свое вето, если хочешь.
Флайт издал короткий невеселый смешок:
– Слишком поздно. Уже передали по местному радио. Другие радиостанции тоже времени даром не теряют. К тому же материалы уже в печати. К полуночи история появится во всех новостях. Это твой снежный ком, Джон. Ты пустил его с горы. И нам сейчас остается только стоять и смотреть, как он становится все больше и больше. – Он ткнул Ребусу пальцем в грудь. – Кэт тебя просто по стенке размажет. Все шишки на нее повалятся. Ей придется извиняться, из кожи вон лезть, чтобы снова завоевать их доверие. – Флайт зачем-то покрутил пальцем и ухмыльнулся. – А если кто-то и может это сделать, то только инспектор Фаррадэй. – Он посмотрел на часы. – Да, пора возвращаться в комнату для допросов. Мой ублюдок, наверное, уже заскучал.