Обито ощутил присутствие Зецу. Двухцветный вырос из пола и сообщил паническим голоском Белого:
— У нас проблемы!
****
Труп Нагато лежал на земле. Джирайя выдохнул. Все закончилось. Однако боль осталась, как он и опасался. Исправлять эту ошибку было слишком поздно, и ее исправление не принесло удовлетворения и не облегчило боль.
Все закончилось. Где-то неподалеку находился поисковый отряд, за спиной ожидала разрушенная Коноха. Ему же осталось только закончить одно дельце и возвращаться обратно.
Джирайя подозревал, что после гибели Цунаде Шестым изберут его, но мысль эта тут же угасла, едва появившись. Ему было все равно. Даже не хотелось пререкаться со старейшинами. Ему вообще ничего не хотелось.
— Джирайя-чан, эти глаза нужно уничтожить, — сказал Фукасаку.
— Да.
Он знал.
Сжав в потной горячей ладони рукоять куная, Джирайя направился к трупу Нагато. Теперь можно было не опасаться. Пейн не мог извлекать души. Джирайя присел над мертвым телом ученика и занес над его лицом кунай.
Риннеган. Глаза бога. Людям нельзя было давать силу богов. Они не могли совладать с ней, удержаться и не захлебнуться в безумии.
Что-то пробило его сердце со спины. Джирайя почувствовал тяжесть в груди и промахнулся мимо глаза Нагато. Кунай пробил щеку и застрял, упершись во что-то твердое.
От кончиков пальцев подступал холод. Джирайя не понимал, что происходит. Жабы на его плечах обеспокоенно квакали, а он четко понимал только две вещи: первая — для него все кончено, вторая — нужно уничтожить глаза. Он вытянул кунай из щеки Нагато и замахнулся снова, но острие вонзилось в землю. Голова его мертвого ученика исчезла в воронке искаженного пространства. Осталось лишь бесполезное тело с оборванной шеей. Жуткое зрелище.
— Мама, уходи! — закричал Фукасаку.
— Но ты…
Джирайя, давясь кровью и борясь с непослушным организмом, активировал колючую защиту. Защититься самому и защитить старейшин, вот, что было нужно. Но в таком состоянии он не мог действовать так же быстро, как и прежде, а их соперник был шустер.
— Уходи, сказал! — рявкнул старейшина прямо в ухо и захлебнулся последними словами.
На плечах происходило какое-то щекотное движение. Правое засаднило, и с него в смятую траву упало крошечное тельце Фукасаку.
— Папа! — в отчаянии воскликнула Шима.
Джирайя развернулся и ударил кунаем наугад, туда, где ощущал присутствие врага. Он увидел оранжевую маску и шаринган в глазке. Рука с кунаем прошла сквозь тело в черном плаще с красными облаками и вышла наружу.
Мадара.
— Все кончено, — сказал низкий мужской голос из-под маски.
Глава 145. Когда пройдет боль
145
«Я хочу знать, просто хочу знать, будем ли мы тем, кто мы есть, когда пройдет боль?»© Б. Гребенщиков (Аквариум)
Невероятно трудно было разделять поток чакры и направлять часть на Бьякуго, а другую — на лечение стольких раненых. Чакры не хватало. Голова кружилась, но Сакура всякий раз делала над собой усилие и продолжала лечить. Она не могла отвлечься от операции. Если бы отвлеклась — шиноби бы умер. Но в то же время никак не получалось избавиться от мыслей…
Почему прервался призыв Кацую-сама?
Медицинская техника погасла.
Сакура вытерла тыльной стороной ладони лоб. Она вся вспотела и дрожала. Прикусив палец, Сакура призвала частичку Кацую, совсем маленькую, на большее сил не хватало.
Слизень огляделся кругом и воскликнул:
— Сакура-сан!
— Кацую-сама! Цунаде-сама…
Рожки слизня поникли.
— Цунаде-сама убита…
Ее слова отозвались в сердце болезненным эхом. Остатки сил, которые Сакура выдавливала из себя просто потому, что от нее этого требовал долг медика, разом покинули ее.
Все это время мысль о том, что надо всем стоит Цунаде-сама, на которую стоит равняться, поддерживала Сакуру. Но теперь ее душило отвратительное ощущение беспомощности, словно стрелка компаса, направляющая ее по жизни, отвалилась и рассыпалась.
Сакура вытерла кулаком скопившиеся слезы.
В вестибюль ввалились двое одинаковых мальчишек. Правый наступал на конец своего синего шарфа и спотыкался. Оба волокли с собой бесчувственного Какаши-сенсея.
— Э-эй… — воскликнул правый.
— …помогите, корэ! — подхватил левый.
****
Блуждая по душным зарослям Мёбоку, Наруто наткнулся на какую-то гору. Эта странная гора с округлой вершиной вздымалась, будто дышала, и он вдруг понял, что это не гора, а брюхо гигантской жабы. Расцветка была знакомая.
— Эй! Жабий Босс!
Гамабунта не отвечал. Спал?
Наруто подобрался поближе. Жабий Босс был весь изранен. По его одежке растекалась кровь.
Над головой мелькнула крупная тень — какая-то очередная жаба. Она была намного меньше Босса, где-то размером с Гамакичи. Жаба приземлилась неподалеку, опустила на землю чемоданчик, раскрыла и принялась обрабатывать раны Босса.
Наруто стало страшно. Гамабунта явно вернулся из боя. Кроме него самого призывать жаб мог только отшельник-извращенец, а значит, Жабьего Босса так изранили в Конохе.
— Да что же это… — пробормотал Наруто вслух. — Как же… Что там происходит, даттэбайо?!
Он схватился за голову.
Что творилось в Скрытом Листе, если Жабьего Босса так потрепали? А что с Сарадой, Сакурой-чан и с остальными?
— Э-эй!!! Верните меня назад! Слышите? Верните!
Жаба-медик продолжала суетиться вокруг Босса, игнорируя его вопли. Наруто крепко сжал кулаки и решительно направился по влажным джунглям Мёбоку обратно к Жабьему Мудрецу. Ему все это осточертело.
«Даже если тебя вернут, ты ничего не сделаешь», — сказал вдруг голос внутри.
Наруто умолк и прислушался к самому себе. Зеленый влажный рай исчез. Кругом расстелилась тьма.
Он обернулся. Из клетки с толстыми прутьями на него глядел Кьюби — его проклятие и персональный демон.
— Чего тебе?
Кьюби растянул губы в злобной улыбке, обнажая белые клыки.
— Если бы ты был полезен, тебя бы не спрятали на Мёбоку.
****
Наруто нахмурился и спросил с угрозой:
— Поговорить захотелось?
Кьюби продолжал скалиться. Мальчишка делал вид, что оскорбление его ничуть не задело, но Лис понимал, что это не так. Он ощущал чувства Наруто: ярость и ненависть. Правильные чувства. Из них можно было мостить дорожку к его воле.
Шестнадцать лет терпения. Шестнадцать лет кропотливой работы. У него почти получилось, но Четвертый заново восстановил печать, и она больше не протекала. Полтора десятилетия подготовки пошли прахом. Приходилось все начинать заново.
Йондайме Хокаге, будь ты проклят.
Кьюби сверлил взглядом Наруто.
— Без моей силы ты — ничто. А моей силы Коноха боится. Вот почему тебя заперли.
От Наруто повеяло свежей дозой ярости.
Кьюби сознательно расшатывал его веру. Если сердце джинчурики полно ненависти, он чаще будет использовать его силу. А чем чаще они будут сливаться, тем быстрее удастся расшатать печать. Курама чувствовал: нового пришествия Йондайме Хокаге можно было не опасаться.
— Ты вернешься назад, когда будет слишком поздно что-либо исправить. Увидишь труп девчонки из Учиха и целую деревню, тебя ненавидящую. Потому что разрушение пришло в Лист из-за тебя.
— Из-за меня?
К злости Наруто добавились страх и растерянность, и Кьюби с наслаждением впитал их.
— Это наверняка «Акацуки». Ты им нужен.
Наруто вскипел.
— Это не я им нужен, — заорал он, указывая на него пальцем. — Это ты им нужен! Все из-за тебя, чертов Лис!
Курама осклабился.
— Для Конохи мы — все одно. И то, что ты сейчас кричишь мне, будут кричать тебе. Как тогда в детстве, помнишь?
— Замолчи!
Джинчурики фонтанировал гневом, страхом и чувством вины. Курама добился своего.
Где-то на дне очерствевшего сердца Лису тоже было страшно. «Акацуки» и правда пришли за ним, и он предпочитал оставаться внутри своего джинчурики, а не становиться игрушкой какой-то тупой организации.
Легкие нотки страха сменялись сердитой самоуверенностью.
Им бы не удалось меня захватить. Жалкие людишки… Они испытали бы на себе всю мощь моего гнева.
А здравый смысл подсказывал: «Ты бы не смог показать свою истинную силу. Йондайме Хокаге отобрал половину твоих сил шестнадцать лет назад, а совсем недавно восстановил подточенную временем печать. Проиграл бы Наруто — проиграл бы и ты».
В толстой пуповине негативных эмоций, связывающих их с Наруто, натянулась и зазвенела тонкая нить страха. Джинчурики пугала даже не собственная гибель. Он опасался за своих близких, тогда как Кьюби переживал исключительно за себя и в глубине души надеялся, что Конохе все-таки удалось отбиться.
****
Шима потерянно озиралась. Лес, опасность, умирающий муж и теплое плечо Джирайи как-то резко сменились до боли знакомым помещением. От привычного влажного воздуха на мгновение дышать стало легче, но в следующую же секунду горло сжало спазмом.
Шима развернулась и увидела Оогама Сеннина. Голубой помощник протирал его морщинистую шею листочком, а Мудрец держал в лапах шар и за чем-то наблюдал.
— Ты… ты, зачем ты вернул меня?!
— Я вернул не только тебя… — печально откликнулся Мудрец, ничуть не обидевшись на ее бестактное обращение.
Он кивком головы указал на пол. Шима вскрикнула. На полу лежали Фукасаку и Джирайя. Она бросилась первым делом к мужу, приподняла ему голову, прощупала пульс. Лапы дрожали. Это знакомое лицо с седыми кустистыми бровями и мелкой бородкой.
Он ведь не мог так глупо погибнуть. Правда? Не мог.
Вот только пульса почему-то не было.
— Нет. Нет-нет-нет. Очнись, папа. Очнись!
— Мне жаль, — повторил Мудрец.
Шима бросилась к Джирайе. Пол испачкался от его крови. Кругом уже суетилось несколько медиков. В отличие от нее, они сработали оперативнее и сразу попытались оказать мальчику помощь, но…
Один из синекожих медиков покачал головой.
Шима обошла Джирайю и заглянула ему в лицо. Мальчик глядел на ступени трона Оогама Сеннина каким-то чужим и печальным взглядом. Его глаза были влажными от слез.