— Вот нам бы такие, — причмокнул языком усач, — а то все ноги стопчешь, пока ночной обход сделаешь.
— Ты слышал, как он ревет? — осадил его второй стражник. — Скорее весь город перебудишь, чем поймаешь кого.
— А что, есть кого ловить? — полюбопытствовал я из праздного интереса.
— Да почитай и некого, воровства у нас почти не бывает, на всю жизнь ведь позор, а деться с острова некуда. Порой молодежь бузит, да иногда выпьет кто лишнего и в драку лезет. Ничего особенного до вчерашнего дня и не было.
— А вчера что у вас приключилось? — заинтересовался я.
Стражник зачем-то оглянулся, словно собираясь поведать мне страшную тайну, и ничего не сказал.
— Может, я конунга позову или Фрею? — спросил у него молодой. — Скажу, что чужеземец пришел.
— Меня Эдди зовут, — протянул я руку стражникам.
Они осторожно по очереди ее пожали.
— Что ж не позвать, позови кого-нибудь, чего парню ждать, — решил старший страж порядка, — а ты, Эдди, если уж так хочешь чего узнать, то спрашивай у конунга, ну или Торбьорна. А мы люди простые, нам лишнего болтать не положено. Ну что ждешь? Беги, зови! — прикрикнул он на молодого.
Тот стремительно сорвался с места.
Не прошло и двух минут, как из дома выбежала Фрея.
— Что стоишь? Поехали, — скомандовала она вместо приветствия.
— Поехали, — пожал я плечами и уселся за руль.
Через мгновение она уже была у меня за спиной. В реве мотора было почти не слышно, что кричал мне вслед выскочивший из дома совета Торбьорн.
— Езжай туда! — прокричала мне на ухо Фрея, указывая рукой на одну из улочек.
Я последовал ее указанию. Улочка оказалась совсем короткой, и, миновав несколько домов, мы выкатились за город. Брусчатка кончилась, и трясти стало меньше. Я немного сбавил скорость, и мы неторопливо покатили по проселочной дороге, с обеих сторон окруженной полями то ли овса, то ли пшеницы, то ли еще чего-то полезного, в чем я совершенно не разбираюсь.
— Мне кажется, Торбьорн был недоволен тем, что мы уехали, — обернулся я к Фрее.
— Он всегда чем-то недоволен, — состроила гримаску дочь конунга. — Отец считает, что я должна вести себя достойно девицы на выданье и дочери конунга, и поручил Торбьорну за мной присматривать.
— А ты девица на выданье? — Я ухмыльнулся и, к своему удивлению, мгновенно получил вполне ощутимый подзатыльник.
— Я еще не решила, а отец может думать что угодно. Останови.
Я остановился перед развилкой, и облако бурой пыли мгновенно нагнало нас и окутало плотной завесой. Фрея чихнула. Я собирался было пожелать ей доброго здравия, как и сам, не удержавшись, громко чихнул. Пыль понемногу оседала. Я слез с квадроцикла и осмотрелся по сторонам. От города мы отъехали уже километров на десять, и он был еле виден вдали за полями. Уходившая влево полоска дороги через несколько сотен метров упиралась в озеро, на берегу которого копошилось несколько десятков человек.
— Рыбаки, — объяснила мне Фрея, — вернулись с утренней ловли и сейчас повезут улов в город. Поедем по другой дороге, но только теперь я буду управлять квадрой. Учи!
К моему удивлению, процесс обучения надолго не затянулся. Квадрик — это, конечно, не машина, все проще, однако у меня был печальный опыт обучения знакомых девушек вождению квадроцикла. То ли питерские девушки были слишком интеллигентны, то ли Фрея так сильно хотела овладеть этой премудростью, но у нее все получилось гораздо быстрее. Не успел я закончить свой рассказ о том, какую ручку надо нажимать, а какую поворачивать, как Фрея завела двигатель.
— Ты со мной?
Я едва успел заскочить на сиденье, как квадрик рванул с места. Вы замечали, что, когда за рулем не вы сами, а кто-то другой, всегда кажется, что этот кто-то управляет машиной не самым лучшим образом? Резко газует, еще более резко тормозит, не соблюдает дистанцию. Сейчас была именно такая ситуация, за одним лишь исключением. Мне ничего не казалось. Отчаянная девчонка вела квадроцикл с бешенной скоростью, в самый последний момент притормаживая на поворотах. Нас спасало то, что движение на этом участке дороги было не очень оживленным, говоря по-простому, кроме нас, там никого не было. После того как пару раз мы еле разминулись со здоровенными валунами, я почувствовал, что рубашка стала мокрой от пота. Радовало, что штаны пока оставались сухими, хотя под ними тоже все потело.
— Помедленнее! — крикнул я, но белокурое создание, вцепившееся в руль, никак на мой призыв не отреагировало. — Не гони так.
Я неуверенно похлопал Фрею по плечу, она обернулась, и в этот момент квадрик налетел на камень. Нас подбросило в воздух, а затем изрядно тряхануло при ударе о землю. Не знаю, как Фрея сумела удержать квадроцикл на дороге, однако скорость она сбавила. Я обернулся, берег озера и поля остались уже далеко позади, город темнел неясным пятном возле синего гигантского блюдца, которым отсюда выглядело озеро. Мы поднялись еще немного по пологому склону огромного холма, заросшему невысокими соснами. Наконец мы взобрались на самую вершину. Фрея заглушила двигатель, и мои ноги с наслаждением коснулись земли. Наверное, так утром чувствовал себя Альбер, слезая с квадроцикла, хотя я так не гнал. Впрочем, клясться не буду. Скорость за рулем и на пассажирском сиденье ощущается по-разному.
— Люблю это место. — Фрея уселась прямо на траву и повернула лицо к солнцу, едва видному из-за пелены облаков.
— Далековато от города, пешком не находишься. А что здесь особенного?
— Лес, — односложно отозвалась дочь конунга и, видя мое непонимание, объяснила: — У нас почти нет лесов. Население Гонду’руса постепенно увеличивается, домов все больше. Их надо отапливать. Почти все леса на острове были вырублены. Еще сто лет назад был принят закон, запрещающий топить печи для обогрева в светлое время года. Зимой топить разрешалось, только когда на перевале замерзали лужи. В самой долине вода никогда не замерзает, даже если выпадает снег, то он сразу же тает.
— Да уж, без тепла — это не жизнь, — согласился я, — вам надо высаживать деревья, в Исландии тоже так делают.
— Он тоже так говорил, — кивнула Фрея.
— Он — это кто?
— Первый человек с Большой земли, живший на острове.
— Мартин Йенсен?
— Да, Мартин. Говорят, он жил у нас целый год. Это было еще до моего рождения, но люди до сих пор о нем вспоминают. Он многому научил нас.
— Он умер года три назад, кажется, уже совсем был старик.
— Да, люди с вашей базы говорили нам об этом. Отец и Торбьорн потом весь вечер пили за его бессмертную душу. Хотя Торбьорну все равно, по какому поводу пить, лишь бы пить. Потому он и не стал конунгом. Ты знаешь, что его отец был конунгом в то время, когда люди с Большой земли приплыли на наш остров?
— Отец начальника стражи? Нет, не знал. Но ведь должность не передается по наследству?
— Не передается, — согласилась Фрея, — после смерти конунга собирается большой совет, из членов которого избирается новый конунг. Однако сын умершего всегда считается первым кандидатом, если члены совета не видят у него явных недостатков.
— Так Торбьорн, наверно, был сильно обижен на то, что его не выбрали?
— Кто знает? — Она пожала плечами, по которым были рассыпаны светлые кудри. — Трудно судить о том, что было еще до твоего рождения. Но говорят, что Торбьорн всегда любил выпить в мужской компании да посоревноваться со стражниками в искусстве владения мечом. Остальное его мало интересовало. На место конунга тогда больше всех претендовал Ульрих Дикий.
— Дикий? Нормальное такое прозвище.
— Да, по вине этой дикости он и не стал вождем и до сих пор не может успокоиться из-за своего поражения. Вообще Ульрих очень умен, весь его род пользуется большим уважением. Однако у него с молодых лет бывают приступы ярости, когда с ним опасно спорить.
— Он кого-то убил?
— Убил? Нет, — Фрея отрицательно покачала головой, — у нас почти не бывает убийств. Подобное случается раз в десять, а то и двадцать лет.
— И что делают с убийцей, если поймают?
— Сажают в лодку.
— В смысле? — не понял я.
— Убийцу сажают в лодку, дают небольшой запас еды и питья и одно весло. Затем лодку с преступником в сопровождении двух лодок, в которых сидят несколько молодых сильных гребцов, выводят в открытое море, туда, где сильное течение мгновенно увлекает его куда-то на север. Сопровождающие преступника лодки, несмотря на то что в каждой по четыре сильных гребца, с трудом возвращаются на берег.
— А преступник?
— Кто знает? Ни один из них не вернулся. Скорее всего, они погибают в море от холода или жажды. В одиночестве.
— Да уж, печальная участь. Лучше не попадаться.
— Лучше не совершать того, за что можно попасться, — не согласилась Фрея.
Некоторое время мы молчали, каждый погруженный в свои мысли. Божья коровка, покружив надо мной и, очевидно, посчитав меня достаточно миролюбивым, села мне на руку. От нечего делать я стал считать черные точки у нее на крылышках. Один, два… восемь. Китайцы говорят, что восемь — это счастливое число. Интересно, есть ли у меня счастливое число?
— А что, вчера на острове что-то случилось?
Букашка приподняла крылышки и через мгновение унеслась куда-то вдаль.
— Откуда ты знаешь? — Фрея резко обернулась ко мне. Лицо ее выражало настороженность.
— Да слышал случайно, как стражники что-то обсуждали, но ничего толком не понял.
Фрея задумалась, не уверенная, стоит ли говорить со мной на эту тему.
— Вчера утром убили одного человека, — она говорила медленно, так, словно еще продолжала сомневаться, — его звали Алрик. Ему отрубили голову.
— Голову? — Я мгновенно вскочил на ноги и непроизвольно огляделся по сторонам, словно ожидал, что убийца собирается сейчас проделать нечто подобное и со мной. — Вы его уже посадили в лодку? А голову нашли? — Вопросы вылетали из моего рта один за другим.
— Пока ничего не нашли, ни голову, ни убийцу, — Фрея тоже встала, — точнее, даже убийц.