— Непонятно, как нам все успеть за одну ночь. — Свен задумчиво разглаживал седую бороду.
— Значит так, — принял решение Готфрид, — ты, Свен, беги к Торбьорну, пусть встает с горшка и тащится сюда. Надо собрать стражу, всех до единого. Фрея, распорядись послать гонца к архивариусу, мне нужна эта карта здесь, и как можно скорее.
Свен настолько быстро, насколько позволял ему огромный живот, вышел из зала.
— Архивариус пусть тоже идет сюда, нам понадобится его помощь, — молодой человек вновь вскочил на ноги, — а мы с Фреей можем начать делать метки, вот только, — молодой человек взглянул на запястье левой руки, — мне надо предупредить моего товарища, что я задержусь. Можно воспользоваться твоим квадроциклом? — обратился он к Фрее.
Улыбка озарила ее лицо.
— Так и быть, дам покататься. Держи ключ. Только не долго!
Глава 6
— Держи ключ. Только не долго!
Ее пальцы коснулись моей руки, и я на миг ощутил себя восьмиклассником. Повернув голову так, чтобы конунг не мог видеть моего лица, я чмокнул губами воздух, изображая поцелуй.
Смех Фреи разлился по залу звонкими колокольчиками.
— Пошли, я покажу, где стоит квадра.
Квадроцикл одиноко скучал на заднем дворе, сплошь утыканном какими-то хозяйственными постройками.
— А вот это у нас тюрьма, — Фрея с улыбкой указала мне на приземистый каменный амбар с мощными железными решетками на узеньких оконцах, — она обычно пустует.
— Ждет свою жертву. — Я усмехнулся, заводя двигатель.
— Разве те, кто туда попадают, жертвы? — неожиданно серьезно спросила Фрея.
— Всякое бывает, — пожал я плечами, — иногда ведь может попасть и невинный.
— Только не у нас!
Фрея распахнула одну створку ворот. Этого вполне хватало, чтобы мог проехать не такой уж широкий квадрик, и я с оглушительным ревом выкатился на площадь. Арки собора с любопытством смотрели на меня, очевидно удивляясь, куда можно спешить на острове, где спешить некуда и незачем.
Быстро проскочив городскую улицу, я выкатился на свободное пространство и помчался еще быстрее. Мои часы показывали пять минут шестого. Гартман опять будет недоволен.
К моему удивлению, на развилке у блокпоста стоял не только квадроцикл профессора, но и остальные машины. Вся компания и присоединившиеся к ним стражники собрались в кружок вокруг моего уважаемого руководителя и что-то внимательно слушали. На мое шумное приближение никто даже не отреагировал. Почувствовав легкий укол ревности, я заглушил мотор и прислушался. Гартман как раз добрался до кульминации истории, которую я уже слышал во время пьянки на «Звезде Шанхая».
— Сижу я, значит, в этой котловине, и так мне хорошо. Водичка тепленькая, гейзер булькает помаленьку. Немного тухлыми яйцами попахивает, но не сильно. Так я разомлел, что даже глаза закрыл от удовольствия. И тут слышу, кто-то рядом со мной в воду плюхается, да так неаккуратно, мало того что все лицо мне обрызгал, так еще и в бок толкнул. Я человек незлобливый, но ведь во всем должна быть взаимность. Я тоже этого наглеца так локотком легонько по ребрам двинул.
Гартман выставил вбок локоть правой руки, окружающие одобрительно загудели.
— И этот, который рядом со мной плюхнулся, как заныл, мне аж противно стало. Все удовольствие ушло. Открываю глаза, поворачиваю к нему голову, смотрю, а он тоже на меня смотрит, аж глаза выпучил. Мама дорогая, это же медведь. Я с перепугу как заору на весь Йеллоустон. Не знаю, как я из трусов не выскочил, но из гейзера выпрыгнул в одно мгновение. А самое смешное, что мишка от моего крика тоже перепугался, да как сиганет из лужи. В общем, бежал он быстрее меня, хорошо, что в другую сторону.
— Очевидно, медведь был совсем молодой, — заметил Мартенс, американский коллега профессора, — в начале самостоятельной жизни без матери они достаточно пугливы.
— Наверное, — согласился Гартман, — мишка был не очень здоровый, хотя с его коготками он бы меня одолел. Явился — не запылился? — поприветствовал меня профессор.
— Да, но я на минуту. — Я потянул Гартмана за рукав, мы отошли на несколько метров в сторону. — Я сейчас опять уеду, скажите Зиверсу, чтоб шум не поднимал. Часам к десяти буду.
— Парень, ты опять чудишь? — Гартман недовольно нахмурился. — Говори, что случилось.
Я как мог вкратце обрисовал ему ситуацию.
Выслушав меня, Гартман помрачнел еще больше. Он в задумчивости разминал рукой свою могучую шею.
— Ты перед кем выслуживаешься? Перед конунгом или его смазливой дочуркой? На мой взгляд, ты лезешь туда, куда лезть вовсе не обязательно, — высказал он свое мнение.
— Возможно, но я уже пообещал, что вернусь.
— А, тогда конечно, — усмехнулся профессор, — ты же хозяин своего слова. Только, знаешь, я не удивлюсь, если Зиверс завтра тебя запрет под замок.
— Не запрет, если вы ему все нормально объясните. У вас же дар истории сочинять. А к десяти я буду. Черт возьми, я пацаном позже домой возвращался.
— Ладно, — неожиданно согласился профессор, — без четверти десять я буду ждать тебя здесь. Если опоздаешь, больше ко мне не обращайся.
— Я понял, буду как штык.
— Езжай, штык. Кстати, где твоя рация? Я тебя несколько раз сегодня пытался вызвать.
— Рация?
До меня медленно дошло, что вчера, отдав квадроцикл Фрее, я забыл забрать брошенную в один из закрепленных на багажнике кофров рацию. Я открыл сундучок. Рация была на месте. Я тут же закрепил ее на поясе. Гартман с ироничной улыбкой наблюдал за мной. Кивнув профессору, я двинулся в обратный путь.
— Седьмой канал! — крикнул он мне в спину.
Я высоко поднял руку в знак того, что услышал его.
Когда я вернулся в зал приемов, то застал там только конунга и бледного, держащегося за живот Торбьорна. Готфрид одним небрежным движением руки отпустил приведшего меня стражника, а другим, столь же небрежным, предложил мне сесть, что я и сделал.
— Ты, значит, это все придумал? — Торбьорн впервые смотрел на меня с уважением. — Если постараться, то все можно успеть за вечер, — тут он скрючился, лицо его перекосило страдание, — только, наверное, без меня. Отпусти, Готфрид, — взмолил он конунга, — не дотерплю.
— Иди, от тебя пользы сейчас все равно не будет, — с досадой махнул рукой конунг.
В зал вбежала Фрея, неся целую кипу здоровенных кусков кожи.
— Метки будем из кожи делать, так быстрее всего, — объявила она нам, вывалив все это богатство на стол, — держи ножницы.
Резать листы кожи на десять тысяч квадратиков — это явно не княжеское дело. Очевидно, именно так решил конунг и, одобрительно подмигнув мне, покинул зал приемов. Мы с Фреей остались одни. На второй сотне квадратиков у меня начала болеть рука, на четвертой я уже натер мозоль. Ближе к тысяче я просто перестал чувствовать свою руку. Радовало одно: стопочки нарезанных кусочков возле Фреи росли гораздо быстрее, чем у меня. Вырезать все пять тысяч мне явно не придется.
— Тысяча готова. — Фрея положила ножницы на стол и начала разминать затекшие пальцы.
Я увидел красные пятна мозолей на ее руке.
— Отдохни, я сам все нарежу, — вырвалось у меня.
Фрея рассмеялась:
— Конечно, нарежешь, только не скоро. А времени совсем немного, если хотим все успеть.
— Ты можешь начать подписывать. — Я продолжал изображать рыцаря, втайне надеясь, что мне не придется одному махать ножницами.
— Подписывать нам поможет архивариус.
Фрея вновь взялась за работу. Я старался не отставать.
Когда я накромсал уже три тысячи кожаных кусочков, а Фрея перевалила за четыре, в зале появился Альбер. Под мышкой он аккуратно держал свернутую в рулон карту города. Оценив наши страдания, архивариус мгновенно включился в работу. Любезно оставленные конунгом ножницы стремительно замелькали в его тонких длинных руках. Вскоре с первым этапом изготовления меток было покончено. И тут оказалось, что ко второму этапу я перейти не могу. Пока Альбер извлекал из своего мешка принесенные перья и банки с чернилами, я тупо рассматривал свою правую руку. Чем дольше я на нее смотрел, тем больше во мне росла уверенность, что это рука не моя, во всяком случае, я ее абсолютно не чувствовал. Все попытки хотя бы пошевелить пальцами заканчивались безуспешно. Указательный палец пострадал сильнее всего. В том месте, где он постоянно соприкасался с железным кольцом, кожа на нем слезла и выступила кровь. Наверняка это было сущей безделицей для средневекового островитянина, а именно такие меня и окружали, но мне казалось, что я получил настоящее боевое, ну или, как минимум, трудовое ранение.
— Пойдем-ка со мной. — Фрея коснулась моего плеча.
Следуя за ней, я вышел из зала, прошел через какой-то темный коридор и оказался в небольшом помещении, похожем на кухню, во всяком случае, все полки в этой комнате были заставлены разнообразной посудой. Фрея взяла в руки горевшую в углу масляную лампу, присела на корточки. Вскоре в очаге начали потрескивать дрова, запахло дымом. Вода в котелке нагрелась на удивление быстро, я даже не успел задремать.
— Иди сюда. — Фрея попробовала воду пальцем, высыпала в котел какое-то измельченное сено. — Суй руку в котелок. Да не бойся ты, не кипяток.
Я опустил руку в котел. Вода действительно была горячей, но терпеть было можно. Я почувствовал, как кровь прилила в расширившиеся от тепла сосуды. Вода в котле начала краснеть.
— Сейчас сварюсь ведь. — Держать руку уже не было сил, и я выдернул распаренную кисть.
— Так гораздо лучше. — Фрея придирчиво осмотрела мою руку.
Пока я отмокал, она успела изготовить желто-зеленую кашицу из листьев неизвестного мне растения. Именно эту неаппетитную массу она осторожными движениями нанесла мне на рану, а затем ловко перевязала ее куском мягкой ткани.
— Спасибо тебе. — На мгновение я задержал ее руку в своей ладони.
— Здесь не за что благодарить, — она мягко высвободила руку, — надеюсь, твой совет действительно поможет моему отцу, и завтра мы поймаем убийцу. Так что если кого и надо благодарить, так это тебя.