Очевидно, я сам уже надоел Ладвику, и он решил меня выпроводить.
— Завтра ты сможешь увидеть и другие наши реликвии, Альберу найдется чем удивить, — Хранитель вышел во двор, провожая меня, — к сожалению, сейчас он не сможет проводить тебя, но я думаю, ты уже неплохо освоился и сможешь найти дорогу к вашему поселению. Погода сегодня благоприятствует пешим прогулкам.
— Нет проблем, — я улыбнулся как можно шире, — дорогу я знаю. К тому же я хочу еще заскочить к конунгу, поговорить с ним о вчерашних поисках преступника.
— Вот как? — Хранитель удивленно приподнял брови. — Ты разве не знаешь, что поиски преступника оказались безрезультатны? Мне даже кажется, было бы лучше, если бы вчерашнего дня вовсе не было. Все стало слишком запутано. Человеческим умом понять это невозможно.
— Не думаю, что все так сложно. Из всех ответов правильным чаще всего оказывается самый простой. Если преступника не нашли, значит, его не было на площади. Либо он был, но его недосмотрели.
Ладвик с грустью смотрел на меня.
— Когда-то я тоже верил, что на все вопросы есть простые ответы. Сейчас я думаю, что на некоторые вопросы ответов вовсе не существует.
Не попрощавшись, он пошел через двор. Мы с Альбером молча смотрели ему вслед, пока Хранитель не скрылся в доме.
— До завтра, Альбер!
— Всего доброго, Эдди, — отозвался, склонив голову, архивариус.
В здание совета меня не пустил стражник, сказав, что внутри никого нет. Я попытался узнать, где находится дом конунга. Стражник угрюмо посмотрел на меня.
— Те, кого конунг хочет видеть, знают, где он живет. Он что, приглашал тебя в гости?
Спорить было бессмысленно, особенно мне не понравилась рука в кожаной перчатке, опустившаяся на рукоять меча. Перчатки у меня не было, меча тем более, а дискуссия предполагает некоторое равенство сторон. Я побрел через площадь по направлению улицы, ведущей из города. Я уже почти пересек всю площадь, когда где-то вдалеке послышался знакомый рев мотора. Я остановился и обернулся. Рев, издаваемый квадроциклом, становился все громче, и через несколько мгновений Фрея, стремительно влетев на площадь, остановилась возле здания большого совета. Шлема на ней не было, но с учетом того, что автоинспекцию в Гонду’русе еще не учредили, штрафов ей можно было не бояться. Да и в любом случае, папенька все равно бы отмазал.
— Фрея! — заорал я на всю площадь и что было сил побежал в сторону белокурой красотки, уже соскочившей с квадроцикла. — Фрея!
Стражник неодобрительно посмотрел в мою сторону, но что значил для меня его полный неприязни взгляд, когда сейчас на меня смотрели совсем другие глаза. Ее глаза! Она смотрела на меня и улыбалась, и от этого мне хотелось бежать к ней еще быстрее. Хотя, может быть, ей просто было смешно смотреть на то, как я переваливаюсь с боку на бок. С рождения у меня одна нога короче другой. Совсем немного, разница около сантиметра. При ходьбе я совсем немного прихрамываю, но это мне не мешает, я даже никогда не носил ортопедическую обувь. А вот бегаю я смешно. Не знаю почему, но левой ногой, которая длиннее на несколько жалких миллиметров я загребаю так, словно она больше правой сантиметров на десять.
— Привет! — задыхаясь, я хватал ртом воздух. — Очень большую площадь построили. Мне казалось, она меньше.
— Это, милый друг, для того, чтоб весь народ на ней собраться мог да портки скинуть, — изрек стражник, — жаль, ты сам не пришел вчера, тоже б задницу оголил.
— Осборн! — возмущенно воскликнула Фрея. — Что ты болтаешь?!
— Что, Осборн? — и не подумал отступать стражник. — Это же он все удумал — народ собрать да голышом выставить. Ладно, с этого толк какой был бы, а без толку зачем людей позорить?
— Так это с позора тебя так разобрало, — взъярилась моя защитница, — а я думала с бражки. Ничего, Торбьорн поправится, вправит мозги и тебе и всем остальным.
Упоминание Торбьорна подействовало на стражника успокаивающе. Он что-то недовольно пробурчал себе под нос, но вслух больше ничего говорить не стал.
— Отец здесь? — спросила у него Фрея.
Стражник отрицательно покачал головой. Она в одно мгновение запрыгнула на квадроцикл.
— Ну, чего ждешь? — вопрос явно был адресован мне.
Квадроцикл рванул с места быстрее, чем моя задница коснулась кожи сиденья. Чтобы не упасть, я уцепился одной рукой Фрее за плечо. Мы стремительно проскочили вереницу домов и вырвались из города. Я не знал, куда мы несемся, но мне это было безразлично. Развевающиеся волосы Фреи щекотали мое лицо, и все, что я хотел сейчас, — это прижаться к ее волосам лицом, уткнуться в них и не шевелиться. Самые правильные решения — это самые простые решения. Я обхватил сидящую передо мной Фрею руками за пояс и прижался лбом к ее затылку. Я почувствовал, как она вздрогнула. Больше всего я боялся, что дочь конунга просто-напросто гвазданет мне затылком по носу, и на этом романтическая часть нашей поездки будет закончена. Так оно и вышло. На очередном валявшемся посреди дороге булыжнике квадрик тряхануло, и я, получив мощный удар по носу, заколотил Фрею по спине. Притормозив, Фрея обернулась. На лице ее отразился испуг.
— Ничего, главное, что очки целы. — Я попытался изобразить улыбку.
— У тебя кровь льет из носа, — Фрея коснулась моей щеки, — мы совсем рядом с озером. Там умоешься.
Квадроцикл вновь двинулся вперед. Каждая неровность отдавала болью в разбитом носу. Я почувствовал, как струйка крови подобралась ко рту, и облизал губы. Мы вновь остановились.
— Слезай, — скомандовала Фрея, — тебе надо немного полежать, а когда кровь застынет, умоешься в озере.
Я послушно лег на траву, закрыв глаза и закинув руки за голову. Фрея уселась рядом со мной.
— Что ты делал на площади? — услышал я ее голос.
— Хотел поговорить с твоим отцом.
— Не лучшая идея. После вчерашнего все злы и растеряны.
— И винят во всем меня?
Фрея долго молчала.
— Отцу сейчас очень тяжело. У него много противников в совете, а из-за убийства Алрика их стало намного больше.
— Не все ли ему равно, он же конунг?
— Конунг — это не царь. Считается, что верховная власть принадлежит большому совету, который собирается раз в году. В течение года регулярно собирается малый совет, на котором обсуждаются все вопросы, которые надо решить. Конунг отвечает за порядок на острове, но он не правит.
— Скажу тебе, это не худший вариант, вот когда правит, но не за что не отвечает, вот это беда.
Фрея словно меня не услышала.
— Малый совет может потребовать досрочно созвать совет большой. Большой совет имеет право выбрать нового конунга. Но такого не было никогда за всю историю. Отец не переживет такого позора. — Мне показалось, что голос ее дрогнул.
Я открыл глаза. Ну так и есть! Не показалось. Фрея сидела рядом со мной, поджав ноги и обхватив руками колени. По щекам ее вовсю текли слезы. Хорошая мы парочка: один в крови, другая в слезах. Я приподнялся и сел рядом с ней, упираясь коленями в каменистую землю.
— Фрея… — Я провел рукой по мокрой щеке.
Неожиданно она схватила мою руку и с силой прижала ко рту. Что это было — больше поцелуй или укус, понять было невозможно, так звереныш цепляется зубами в любимую игрушку и держит, не отпуская. Я чувствовал, как ее зубы впиваются в мою кожу. Осторожно, чтобы не напугать, другой рукой я ласково коснулся ее волос.
— Фрея…
Она уткнулась лицом мне в шею, я чувствовал, как пульсирует сдавленная лбом яремная вена. Я наклонился и поцеловал ее волосы. Она не пошевелилась. И тогда я обеими руками обнял ее и изо всех сил прижал к себе. Так мы сидели неподвижно довольно долго. Я чувствовал себя счастливым и готов был сидеть так целую вечность. Не готовы были мои колени, в которые впивались довольно острые прибрежные камни. А еще они жутко затекли, и мне надо было срочно если не встать, то хотя бы выпрямить ноги.
— Фрея!
— Ты это уже говорил, — промурлыкала она, прижимаясь ко мне еще крепче.
— У меня все лицо в крови, я испачкаю тебе волосы. Мне надо умыться.
— Наверняка уже испачкал. — Она явно не собиралась меня выпускать из рук. Я был ее трофеем, ее добычей. Кто знает, кем я был для нее в эти минуты?
— У меня затекли ноги, и, если я сейчас не встану, они просто отвалятся. И ты будешь всю жизнь за мной ухаживать.
— Вот еще, — она толкнула меня кулачками в грудь, — мой мужчина должен быть сильным, и это он должен обо мне заботиться.
— Ясно, идеи феминизма сюда еще не добрались. Это радует.
Я с трудом поднялся, немного помассировал колени и, спотыкаясь, побрел к озеру, чтобы смыть с лица уже давно засохшую кровь. Подойдя к воде, я присел на корточки, чем немало расстроил мои несчастные колени. Вода в озере действительно была необыкновенно теплой, вот где можно купаться круглый год. Как следует смыв кровь, я пошел назад к Фрее. Она по-прежнему сидела на земле, зажмурившись, подставив лицо солнцу, удивительным образом нашедшим прореху в разбросанном по небу стеганном одеяле облаков. Я встал так, что моя тень падала ей на лицо.
Фрея открыла глаза и улыбнулась мне:
— Ты стал гораздо красивее.
— Еще красивее? — изумился я. — Тогда тебе надо немедленно закрыть глаза, иначе можно ослепнуть от такой красоты.
Я быстро присел, и солнце ударило ей в глаза. Фрея со смехом зажмурилась. Я потянулся к ней и легким касанием поцеловал ее в губы. Фрея вздрогнула, но не отстранилась, и тогда я поцеловал ее по-настоящему. Или, быть может, это она меня поцеловала? Мы впились друг в друга, словно два вампира, так, словно мы пытались доказать один другому, кто любит сильнее, кто сильнее требует к себе любви. Когда мы наконец смогли разорвать этот бесконечный поцелуй, я хватал губами воздух и не мог надышаться, словно рыба, выброшенная на берег, беспомощно хлопая жабрами. Я снял очки и сунул их в чехол, который всегда носил в кармане куртки. Когда ты постоянно носишь очки и вдруг снимаешь их перед кем-то, возникает ощущение, что наконец ты показываешь человеку свое настоящее лицо. И ты с волнением ждешь, а понравится ли оно, твое настоящее лицо.