— А-а, я выгляжу как полная дура, а-а!
— Ну не переживай ты так, — начал я гладить девушку по плечу, — ты же знаешь, что это игра. А на самом деле ты не такая.
— Но другие подумают…
— А тебе не всё равно, что подумают другие? — я развернул её к себе, посмотрел в глаза, — послушай, то, что ты показываешь сейчас, это маска. Это твоё оружие и твоя защита. Никто не должен знать, какая ты на самом деле, потому что тогда он узнает твои слабости и сможет их использовать против тебя. Научись менять маски, подстраиваться под людей, показывать то, что они ожидают увидеть, а не то, что есть на самом деле и тогда ты сможешь ими манипулировать, управлять и всегда быть на шаг впереди, извлекая выгоду для себя.
— Правда? — недоверчиво посмотрела она на меня.
Я кивнул:
— Правда, вон, Николя не даст соврать.
— Я? — здоровяк аж вздрогнул.
— Конечно, — я позволил себе улыбнуться, — я ещё в школе заметил, что тебе не нравится унижать других, да и в целом, ты не жаждал стать болдаром. Но такое поведение неизбежно бы вызвало вопросы и тебе приходилось изображать то, что для других было естественным поведением. А потом ты обратил внимание на меня и решил мной прикрыться, потому, что став подручным, ты, как бы, ответственность за своё поведение перекладываешь на своего патрона. А с этой стороны тоже было всё в порядке — так как я тоже не любитель устраивать публичные представления.
— Э-э, босс… — протянул Валуа, с глупым видом чеша затылок.
— Ладно, хватит играть, — я рассмеялся, — ты себя выдал, когда попал на жёлтый факультет. Обычный тупой здоровяк так бы не смог.
— Я просто копировал вас, — вновь попытался увильнуть тот.
— То есть, натянул очередную маску — покивал я с улыбкой, повернулся к Анюре, — видишь, как полезны маски. Благодаря одной из них, наш здоровяк смог обмануть систему.
Та неуверенно кивнула.
-Ладно, — произнёс я, — заканчиваем антракт, пора переходить к основному действию.
Мои помощники тут же потянулись на выход, а я немного задержался, буравя спину Николя задумчивым взглядом. Почему-то мне показалось, что во время нашего разговора он был чересчур напряжён. Впрочем, я действительно раскрыл его школьную тайну. Может, конечно, этого не следовало делать, но слишком зримый и близкий пример был, когда я объяснял Анюре про маски, вот я и не удержался.
Впрочем, сорвав одну маску, я не был уверен, что под ней не оказалась ещё одна. Помню один мой старый знакомый, ныне покойный, утверждал, что у него есть десять масок. Врал конечно, я в своё время насчитал двенадцать и, по моему, это был не предел.
С другой стороны, Валуа был мне предан, что доказывал делом, а право на личные тайны имеет каждый. Поэтому решил не суетиться. Захочет — сам, когда-нибудь, раскроет. А нет, так нет.
В следующий наш выход мы почти столкнулись с ректоршей стремительно пересекавшей коридор в сопровождении невысокого пухлотелого мужчины, который был академским завхозом.
Кладенец почти бежала, словно стремясь оторваться от назойливого сопровождающего, но тот, необыкновенно проворно семеня своими коротенькими ножками, от неё не отставал, продолжая донимать занудным голосом.
— Светлана Иосифовна, сделайте что-нибудь с новым преподавателем дуэлей. Третий сломанный стул за неделю. И знаете, у меня складывается ощущение, что он сам им подпиливает ножки. Безобразие же, Светлана Иосифовна. Мы так никаких фондов не напасёмся. Хорошо ещё у меня этих стульев… эм-м, немного…
Тут пухлый резко сменил тему, не желая распространяться, сколько у него ещё стульев, скорчив рожу, неприятным голосом произнёс:
— А ещё, Светлана Иосифовна, от всех стульев ужасно воняет куревом. Не представляю, что творится в аудитории и чем дышат его студенты. Запах такой, что лошадь сдохнет ещё на подходе. Боюсь, кабинет после Юпитера Фёдоровича будет проще вырезать из здания целиком и в таком виде выкинуть куда-нибудь подальше. Желательно не в Байкал, а то там половина рыбы передохнет и нас экологи палками забьют. Светлана Иосифовна… Светлана Иосифовна!..
— Карлсон Свантессонович, — со вздохом ответила ему Кладенец, — господин Угрюмый слегка эксцентричен, признаю, но вы сгущаете краски. Да и не видела я, чтобы он курил.
— Тогда он заставляет курить студентов, — упрямо возразил завхоз, — и пилить стулья.
— Не выдумывайте ерунды, — женщина остановилась с легким раздражением взглянула на собеседника, — вот зачем, скажите на милость, ему бы это делать?
Я знал ответ на этот вопрос и даже, внутренне, восхитился так живо воплотившим практически, мои предложения, мужчиной, но сообщать Кладенец, с чьей подачи Угрюмый это делает, посчитал преждевременным. Не стоит сразу всем раскрывать свои таланты.
Поэтому, когда они проходили мимо, только с лёгкой улыбкой произнёс:
— Исполать, Светлана Иосифовна.
— Здрав будь, Рассказов…
Тут она притормозила вновь, расширившимися глазами повторно, только уже внимательней оглядев меня и моих спутников.
— Рассказов, это что?
— Что, что? — я приподнял одну бровь, придав лицу недоумённо-вопросительное выражение.
— Ваша одежда!
— А что с ней?
Ректорша помотала головой, возвела очи к потолку, пробормотала:
— Ну почему всё сразу и одновременно?!
Затем опустила взгляд вниз и с выражением отчаяния на лице, махнула рукой:
— А-а, чёрт с тобой Рассказов. Только не жалуйся мне потом, что тебя побили или ограбили.
— Не буду, — с лёгкой улыбкой кивнул я.
— Светлана Иосифовна, — нетерпеливо дёрнул ту за рукав завхоз, — стулья!
— Карлсон Свантессонович! — Кладенец стала медленно звереть, — ещё раз напомните мне про эти стулья, и следующий я надену вам на голову!
Они вновь рванули дальше по коридору, а я довольно потёр руки. Теперь можно всем говорить, что у меня на прикид персональное разрешение самой ректора.
Троицу с Горшковым, Ивановым и Эмой, мы удачно встретили на большом перерыве, сразу после обеда. Они стояли и что-то обсуждали меж собой, причём выражение лица девушки было недовольным, а у обоих парней виноватым.
— Вы что, — услышал я её полный экспрессии голос, — не хотите быть отличниками? Любые занятия важны.
— Но Эма, — попытался возразить Горшков, — мне как-то слабо вериться, что пляски с бубном действительно на что-то влияют. Я не видел ещё ни одного духа.
— Это потому, что ты неправильно камлаешь, — в голосе девушки послышался упрёк, — ты не вдыхал дым волшебной травы.
— Эма, это обычная конопля, — со вздохом ответил парень, сжав покрепче метлу и оперевшись на неё.
— Нет же, Ираклий Афиногенович сказал, что это волшебная трава, а он шаман в двадцатом поколении. Ты что, не веришь преподавателю?
Полный возмущения голос девушки взлетел к потолку.
— Эма, — вновь чуть тише переспросил Горшков, — ты реально никогда раньше не видела конопли?
— Мне мало интересна какая-то там ваша обычная трава, — упрямо вздёрнула носик та.
— Но…
Но, что хотел на это возразить Гаврила, мы не узнали, потому, что в этот момент они увидели нас.
Глаза молчавшего до этого Иванова расширились, а взгляд стал бегать с меня на Анюру и обратно.
— Эй! — немедленно воскликнула адептка красного факультета, проследив за взглядом своего товарища, нет-нет, но залипающем в декольте Светловой, — это нельзя, это нарушение, как можно в таком ходить!
Словно бык на красную тряпку, Эма набросилась на Анюру, перечисляя все, по её мнению, смертные грехи совершённые Светловой:
— Распутство, безнравственность, попрание устоев!
— Тише, тише, притормози, подруга, — осадил я девчонку, вставая между ней и слегка растерявшейся Светловой, — если самой нечего показать, так сиди молча, а я, в эти сиськи, — я ткнул большим пальцем себе за спину, — вложил слишком много денег, чтобы прятать их под одеждой.
Эма сначала побледнела, затем покраснела до самых кончиков волос, но только набрала полную грудь воздуха, чтобы высказать мне всё, что думает, как я, с лёгкой улыбкой, добавил:
— И да, я гетеросексуальный, цисгендерный, мизогинный, шовинистичный белый мужчина, исповедующий патриархат. Слава Хью Хефнеру.
Горшковская подружка замерла, молча раззевая рот, затем смертельно побледнела, хватаясь за горло, засипела, словно разом потеряла способность дышать, глазами по полтиннику глядя на меня.
Всё, она мне была больше не противник. Теперь ход был за Гаврилой, который, по моему разумению, должен был вступиться за одногруппницу, тем самым зародив конфликт между нами. Но его, неожиданно, обогнал мой старый знакомец Такаюки. Вот только начал он не с того. Вместо того, чтобы накинуться на меня, он тоже сконцентрировался на моей невесте.
— Как ты могла! — упрёк в его голосе по отношению к Анюре был упрёком как минимум законного мужа, не меньше, — лечь под нож, дать себя изуродовать, свою естественную красоту, в угоду этому ублюдку?!
— Хм, — я повернулся к Светловой, что сама начала потихоньку краснеть, — а по-моему весьма симпатично получилось.
На самом деле лишний объём не самой большой груди Анюры добавлял искусно скрытый пушап, делая визуально ту на два размера больше. Но знать этого Иванову не стоило.
— Мудак! — бросил мне в лицо оскорбление парень, — думаешь, раз помолвлен с нею, так можешь делать с её грудью что хочешь?
Гаврила немедленно уставился на своего товарища, опять произнёсшего двусмысленность с эротическим подтекстом. Правда, сам Такаюки её вновь не увидел, оставив Светлову краснеть ещё больше, а меня саркастически хмыкать.
— Не только с грудью, — лениво произнёс я, демонстративно подув на ногти левой руки, — добавь сюда гиалуронку в губы и ботокс в лоб. Ну а в планах ещё, ягодичные импланты и гименопластика, конечно же. Не люблю себе ни в чём отказывать, а традиции аристократов, понимаешь, требуют чтобы жена была девственницей.
От последней фразы, произнесённой с ленцой, Иванов буквально позеленел.