Николя напрягся, поморщился. Задумался о чём-то, затем, секунд через пять, обернулся, проверяя нет ли кого поблизости и оветил:
— То, что ты делаешь, босс, вся эта наркота, это плохо босс. У меня брат старший от неё сторчался и помер.
— Соболезную, — спокойно ответил я, затем добавил, — но с наркотиками, особенно психотропами, самая большая беда, что изначально это препараты для лечения психических, в основном, болезней, которые начали употреблять здоровые люди, зачем-то. Если бы это так и оставались больничные препараты, никакой проблемы бы не было. Это как с анаболиками. Они были призваны лечить дистрофию, но затем кто-то подумал, а почему бы с их помощью не преодолеть физиологический предел объёма мышечной массы и понеслось. И теперь имеем, что имеем.
— И всё-равно, это плохо, — убеждённо заявил здоровяк.
— Спрос рождает предложение, — покачал головой я, — проблема не в самих наркотиках, проблема в людях. В головах. В лени элементарной. В нежелании прилагать усилия чтобы получать дофаминовое вознаграждение от собственного организма, а желание получать его на халяву, не прилагая усилий. На мой взгляд, это тоже элемент естественного отбора. Если ты слаб волей, если ты не хочешь прилагать усилия для получения вознаграждения — ты должен быть отсеян, так как не несёшь пользы, не работаешь на развитие человечества как вида. Разум, мой друг, это наше эволюционное преимущество, но если его не развивать дальше, то эволюция остановится и ветвь развития станет тупиковой, а это гарантированно приводит к вымиранию всего вида. Поэтому извини, но поддавшиеся наркотикам, чей разум не может критически оценивать весь будущий вред, это слабые люди тормозящие эволюцию и соответственно, виду не нужные.
— Любая человеческая жизнь важна, — стиснув зубы, вымолвил Валуа.
— Не для вида и не для эволюции, — покачал я головой, — это как в игре с адаптивным уровнем сложности, чем легче тебе игру проходить, тем сильнее игра начинает прохождение усложнять, добавлять врагов, усиливать их. Так с болезнями, мы победили одни, но появились другие. Мы создаём антибиотики, а бактерии постепенно вырабатывают к ним резистентность и это заставляет нас искать новые антибиотики и способы борьбы. Пойми, на любую нашу хитрость эволюция придумает свою, этот процесс не остановить. Когда ты находишь лайфхак или баг и думаешь, что смог её обмануть, она просто смеётся тебе в лицо и кардинально меняет игровые механики. И человеческие жизни, а вернее смерти, всего лишь естественный элемент этого движения, естественный процесс развития вида. Слабые умирают, сильные идут дальше.
— Это… это… это не по человечески, — выпалил парень совсем уж по-детски наивный аргумент.
— Не по человечески, — кивнул я, — но эволюции нормы морали не ведомы. Да и в целом, она не какой-то заведомо проработанный план, схема, порядок действий, это игра случайностей. Меняются условия, меняются внешние факторы, и вот уже вид, который ютился на задворках этого мира, внезапно становится доминирующим. Если вдруг окажется, что в будущих условиях преимущество за неграми, значит в перспективе населять Землю будут негры. Если за азиатами — то азиаты. Если самым эволюционно эффективным будет смесь негров с азиатами, значит через какое-то количество времени планету будут населять негро-азиаты.
— Да, и почему же тогда у нас сейчас такое разнообразие рас? Почему, в ходе истории не осталась исключительно какая-то одна?
Я взглянул на Валуа, затем усмехнулся:
— Эх, Николя, с точки зрения эволюции, мы перестали быть обособленными ветвями человечества, соединившись в один многообразный вид, совсем недавно. Дай эволюции время и уверяю, через сто тысяч лет расы будут совсем другими. Там, впрочем, и сам вид человека может измениться. В общем, не забивай себе голову лишними размышлениями.
Здоровяк постоял набычившись, затем буркнул:
— И всё же, важна жизнь каждого человека.
После чего, развернулся и отошел обратно к креслу в котором сидел, тут же закрывшись ото всех своим журналом.
— Для этого самого человека, — негромко добавил я, — только для него самого.
Я постоял ещё, вновь прокручивая наш разговор в голове, затем почесал макушку и недоумённо пожал плечами:
— И с чего он решил, что я делаю наркоту? Всего-то раз препода удивил, но он нас просил.
Махнув рукой, решил не обращать на Валуа внимание. Станет старше, пройдет этот юношеский максимализм, огрубеет характер, разовьётся некоторый фатализм, и он поймёт меня. Вот тогда, возможно, мы этот разговор с ним и продолжим. А пока у меня были дела поважней.
Глава 28
— Рассказов? Проходи быстрее, только тебя ждём, — произнёс Угрюмый, когда я показался в дверях спортзала.
Почему-то именно его маг выбрал для первой встречи командой первокурсников.
Оглядев собравшуюся честную компанию, я только глубокомысленно подвигал бровями. Врио препода по магическим дуэлям продолжал разработку Горшкова и ко, поэтому меня встретили три насупленных взгляда студентов красного факультета.
Вернее один насупленный — Гаврилы и два откровенно враждебных — Иванова и Эмы, до сих пор не знаю, как у нее фамилия.
— Преподаватель! — немедленно воскликнула последняя, тыкая в мою сторону тонким острым пальцем, — он что, тоже будет с нами?! Он… он… — она замешкалась, ища аргументы, видимо понимая, что одних эмоций будет маловато, — он же с жёлтого факультета!
— И? — хмуро поинтересовался Угрюмый, скрещивая руки на груди.
Он стоял между нами, с непроницаемым лицом переводя взгляд с меня на остальных студентов. По его реакции нельзя было понять, как он относиться к заявлению девушки, поэтому та чуть сбавила напор, но всё-равно, упрямо наклонив голову, произнесла:
— Все самые сильные болдары попали на боевой факультет, а жёлтые, как известно, ботаники и заучки с намного более слабым даром. Он будет самым слабым звеном.
Юпитер Фёдорович остался непроницаем, а вот Гаврила покосился на бывшую подругу с некоторым удивлением, видимо, в его понимании, ботаником и заучкой был кто угодно, но только не я, как и слабым звеном.
Это заметил и маг, но вновь осекать ту не стал, буркнул:
— Как бы то ни было, он член команды. Решения принимал не я, а комиссия во главе с ректором.
— А, ну всё понятно, — презрительно поджав губы покивал Эма, — пролез по блату? Или денег заплатил?
Это она произнесла уже в мою сторону. На что я только улыбнулся и ответил:
— Нет, ты что, натурой отдал.
Девушка, вспомнив свою неудачную попытку отдаться натурой мне, тут же зло и страшно завращала глазами. Волосы у нее на голове приподнялись и зашевелились, словно змеи Медузы Горгоны. Так, что даже оба её одногруппника опасливо стали отодвигаться в стороны.
— А ну прекратили! — рявкнул, вмешиваясь, Угрюмый.
Встал между нами.
— После турнира хоть глотки друг-другу перегрызите, а до этого, чтобы я подобного больше не видел! Вы команда и должны работать сообща.
Убедившись, что все притихли, он добавил:
— И в первую очередь знать возможности друг-друга.
Мы были в спортивной форме, и маг первым делом погнал нас бегать вдоль стены по залу. Первым Иванова, следом за ним Горшкова, потом меня и замыкающей Эму. Та вновь попыталась что-то вякнуть против, но была тут же заткнута преподом. Он хлопнул в ладоши, и мы побежали. Сам Угрюмый остался посередине зала, следя за нами и указывая на ошибки.
— Не части Такаюки, — говорил он, — шаг шире делай, беги размеренней, иначе быстро устанешь. Мы не на скорость бежим, важна выносливость на дистанции.
— Гаврила, молодец, только руками ритмичнее, ритмичнее, и поднимись на стопе.
— Эма, отлепись от Рассказова, держи дистанцию.
И только меня он демонстративно игнорировал. Умно. Лёгкими штрихами он показал, что не слишком доволен моим попаданием сюда, но если бы стал открыто проявлять негатив то это, конечно, одобрили бы Иванов с Эмой, но не одобрил бы Горшков. Значит фокус внимания именно на нем.
Круг, затем второй, потом третий, мы упорно бежали по залу, а Угрюмый и не думал командовать стоп.
Первой ожидаемо сдулась Эма, проповедование феминизма и вегетарианства не заменят физических тренировок.
— Я больше не могу, — задыхаясь прошептала она, отваливаясь и оседая на скамейку у стены.
— Не можешь, точно не можешь? — грозно вопросил ту Угрюмый.
Буквально насильно заставил пробежать её ещё круг. Затем, когда та вовсе упала, растянувшись на полу, кивнул:
— Теперь вижу, что больше не можешь. Хотя, ради приличия, могла бы и проползти с десяток метров.
Следующим к Эме присоединился Гаврила. Видимо там, где он до этого обучался и жил, ему не требовалось серьёзно бороться за свою жизнь.
Но боролся он до конца. Когда ноги уже не шли, двигался на четвереньках, когда устали и руки, продолжал ползти по пластунски. Поэтому Угрюмый его весьма искренне похвалил.
Ну а мы с Ивановым, как два воспитанника “Последнего пути” продолжали свой бег. Он питаясь ненавистью ко мне, а я на замешанном энергетическо-витаминном коктейле, из тех, что запрещены в бездарском спорте. Но мы же маги, и на нас запреты не распространяются. Поэтому я вкинул последовательно мельдоний, триметазидин, адамантилбромфениламин, фонтурацетам, меклофеноксат, эпинефрин, эфедрин, адрафинил, эпоэтин-альфа и бефунгин.
Как одним местом чуял, что нам тест на выносливость устроят. А дышать как загнанная лошадь, чувствуя жжение в легких и ломоту с тяжестью в мышцах, при этом жутко потеть мне совсем не улыбалось. Поэтому фарма была наше всё.
Будь я обычным человеком, от такой смеси ноги бы протянул, но у магов чуточку иной метаболизм. Плюсом магия огня делала меня весьма устойчивым ко многим негативным воздействиям, таким как отравления и болезни.
Вот поэтому бежал я легко и непринуждённо, буквально паря над устилающими пол спортзала крашенными досками. Каждый раз, когда Такаюки оглядывался на меня, я сдержанно улыбался ему, отчего лицо парня мгновенно перекашивало от злобы. Впрочем, разок он засмотрелся дольше обычного, не вписался в поворот и со всего маху врубился в стену. Без особых, правда, для себя последствий. Только посыпалась отбитая штукатурка, да Угрюмый выматерился в голос и сказал, что вычтет стоимость ремонта из нашей стипендии.