– Ну зачем же вы так, ваш сын вовсе не должен… и вы не должны…
– Ой, да соседи же, мы вам, а вы нам, если что, хотя что уж вы-то нам… Да, половичок я ваш постирала, в машинку кинула, а то совсем он у вас запачкался, кинула в машинку, просушила и обратно…
Здыхлик слушает и смотрит в окно.
Приходит отец. Он, оказывается, уже приходил, пока Здыхлику было совсем худо, и вот пришел снова. Они долго сидят с мамой на кухне, и виноватым голосом говорит уже папа, а у мамы интонации жесткие, стальные. Папа заходит к Здыхлику, гладит его по голове и («У меня, кстати, тут для тебя кое-что есть, старик») дает ему кошелек. Настоящий, по правде, взрослый кошелек, солидно пахнущий новой кожей, благородно коричневый, а внутри – ого, сколько денег, и они тоже как-то по-особому пахнут. Сытостью и независимостью. Школьными пирожками и яблочным соком, конфетами и мороженым, и даже теплыми ботинками на меху, вот чем они пахнут.
Хватит ли денег из нового кошелька на ботинки, Здыхлик так и не узнает, потому что окажется, что папа снабдил деньгами также и маму. Мама водит ошеломленного Здыхлика по магазинам. Они приходят домой, карикатурно обвешанные пакетами и коробками, в которых прячутся немыслимые богатства: новое пальто, новая обувь – пресловутые зимние ботинки и самые крутые кроссовки, спортивный костюм. Толстая куртка, набитая пухом. Жесткая рыжеватая шапка. А еще мальчиковые трусы, полосатые и клетчатые, а еще горы целых, недырявых и не вытертых на пятках носков. А еще большая синеватая курица, брикет сливочного масла, два килограмма картошки и цветастый торт. «Будем готовить обед!» – радостно кричит мама. Здыхлик совсем не голоден, потому что мама сводила его в кафе, где Здыхлик порывался заказать пирожок с яблоками и сок, но мама потребовала у прилизанного официанта котлет, пирожных и колючего лимонада, а потом умиленно смотрела, как Здыхлик ест и пьет, а потом заказала еще и мороженого – разложенного по прозрачным вазочкам, посыпанного тертым шоколадом. Здыхлик не голоден, нет, но он послушно чистит черную картошку, вырезая подгнившие места («Ух, как это здорово у тебя выходит, вот так сын!»), пока мама раскочегаривает старую духовку и натирает курицу солью.
Когда зима становится особенно нервной и ветреной, Здыхлика выписывают. «Освобождение от физкультуры – две недели, – буркает толстая тетка, пододвигая к Здыхликовой маме желтоватые бумажки, исчирканные медицинской тайнописью. – Печать в регистратуре не забудьте». Здыхлик подпрыгивает от счастья, мама звонко чмокает его в стриженую макушку, отчего толстая тетка злобно колышется и начинает выкрикивать что-то, звучащее как пиратские проклятия. Здыхлик и мама выскакивают из кабинета и долго смеются, прислонясь к стене и держась за руки, после чего вприпрыжку сбегают вниз по лестнице.
Они отправляются в одно и то же утро – Здыхлик в школу, мама в лабораторию, где у нее первый рабочий день на старой должности Они выходят из дома вместе, улыбаются друг другу и расходятся в разные стороны.
Юджин. Дискотека
Поутру Наташка просыпается какая-то вялая, непохожая на себя. Муля вьется вокруг нее, как ночной мотылек возле гаснущей, но еще горящей свечки, а мама всплескивает руками и скорбно заявляет, что у Наташки наверняка температура, – но градусник, чуть не насильно засунутый в Наташкину подмышку, ничего такого особого не показывает, и Наташку оставляют в покое.
Юджину жалко Наташку. Хоть и противная, а все-таки сестра, живой человек, а он ее вчера вот как. С балкона кукарекать заставил – это ж надо додуматься. Может, она от этого так сникла. А может, еще от чего.
Наташке с утра в школу, и она нехотя собирает портфель. Юджин мог бы еще поваляться, но копошащиеся девчонки, хоть и стараются не шуметь, а все-таки шумят, да и Наташку ему до такой степени жалко, что не до валянья. Он идет вместе со всеми на кухню, ест серую овсянку, пьет чай.
– Мулечка, а мы тебя только нынче ждали, – зевая говорит мама. – Что ж у тебя, уроков нет больше в этом году?
– Меня мама отпросила, – застенчиво объясняет Муля.
Мулина мама всегда, когда приезжает в гости к дедушке с бабушкой, отсылает Мулю к Юджиновым и Наташкиным родителям. Оно и правильно – что ей делать со стариками. А тут все-таки Наташка. Ну и Юджин.
– Наташенька, может, и мне тебя отпросить? – заискивающе спрашивает мама.
На такое невиданное предложение Наташке следует вскочить, попрыгать бешеной лягушкой, обнять маму раза четыре и что-нибудь уронить со стола. Но Наташка бурчит непонятное себе под нос и отворачивается к окну.
Юджину становится совсем не по себе. Сестра, можно сказать, на глазах помирает!
И он делает то, чего бы ни за что не сделал, будь она прежней прыгливой козой.
– А на дискотеку-то со мной пойдешь? – небрежно спрашивает он. – Вроде как вчера договорились!
Наташка медленно поворачивает к нему голову. Смотрит мрачно.
(«Не сработало. Эх!»)
Долго-долго смотрит исподлобья. Подрагивают уголки рта. Ползут вверх, ползут – и вдруг…
– Да! Да! Пойду! – хохочет Наташка. Вскакивает, прыгает по кухне, размахивает ложкой, как дирижерской палочкой, и вопит что есть силы: – На взрослую дискотеку! На взрос-лу-ю дис-ко-теку!
(«Сработало. Эх!»)
– Мулю-то возьмете? – улыбается мама.
Ох, лучше уж Мулю. Эта хоть тихая. Поставить ее где-нибудь, она там и простоит, как статуя.
– Пойдешь, Муль? – спрашивает Юджин.
– Я не знаю, – жалко улыбается Муля. – Я танцевать не умею…
– Все умеют! Все умеют! – вопит Наташка.
Вот ведь блин, думает Юджин, наблюдая за Наташиными прыжками. Сам себе могилу вырыл. Как на меня посмотрят, когда я заявлюсь с этими малолетками.
– Вы уж того, принарядитесь, – говорит он. – Начало в шесть.
Когда Наташка, напевая что-то дикое, уносится в школу, а родители уходят трудиться, Юджин шаркает в комнату и падает на постель, но снова заснуть ему не удается. На улицу идти нет настроения, и он – зря, что ли, видик выклянчил – ставит себе какой-то фильм наугад. Фильм оказывается крутым боевиком с тем самым культуристом, который висит у Юджина над кроватью. Как ни странно, к нему присоединяется Муля – садится на краешек дивана и молча смотрит до конца это недевочковое кино.
– Понравилось? – спрашивает Юджин.
– Ага…
– Еще посмотрим?
– Я бы позанималась, пока никого нет… – извиняющимся тоном говорит Муля.
Муля в своем городе учится в какой-то очень крутой музыкальной школе и занимается даже на каникулах. Возит везде за собой свою скрипку, и в лес, и на речку. И ей все время кажется, что она кому-то мешает. Вообще-то правильно кажется. Играет, играет одно и то же сто раз, замучаешься слушать.
– Ну я тогда на каток, – говорит Юджин.
На катке уже ледовое побоище – ребята бегают с клюшками. То что надо! Юджин тут же присоединяется к игре. Его команда безбожно проигрывает. Потом к ним присоединяется Санек, и игра почти выравнивается. А потом все вдруг как один собираются с поля.
– Куда? – кричит мокрый насквозь Юджин. – Рано!
– Как рано, – удивляется пыхтящий Санек. – Дискотека скоро. Все идут. Ты, что ли, не идешь?
– Бли-и-ин, – тянет Юджин.
– Что? Не хочешь?
– Да я сестру обещал взять. И еще одну… родственницу.
– Красивая? – азартно спрашивает Санек.
– Кто? Муля? Ты что! – хмыкает Юджин. – Она мелкая совсем.
– Ну и что, – со знанием дела говорит Санек. – Мелкие с годами вырастают. Вон твоя сестра вырастет – будет красавица. Точно.
– Ну и танцуй с ней, – фыркает Юджин.
– Не, – мотает головой Санек. – Я подожду. Пока красавицей станет. Слушай, я зайду к тебе, а? А то завтра отец приедет…
– А, за видиком, – кивает Юджин. – Давай, пошли.
Мокрые, заснеженные, они вваливаются в прихожую. Их встречает ухмыляющийся отец Юджина.
– Вы туда лучше не ходите, в зал, то есть, – подмигивает он. – Там дурдом.
– А видик забрать? – хором возмущаются мальчишки.
Но видик забрать оказывается не так-то просто. По залу бегает полуодетая Наташка – в трусах и майке. На голове у нее какие-то тряпичные бантики. Появление Санька вместе с братом ее смущает не меньше, чем тиканье часов.
– Мама купила мне капроновые колготки! – сообщает она в пространство.
– Ты что, с этими загогульками на дискотеку пойдешь? – интересуется Юджин, отсоединяя видик от телевизора.
Наташка не удостаивает его ответом.
– Эх ты, деревня, – снисходительно говорит ему Санек. – Это ж завивка. У меня сеструха такие же на ночь накручивала. Пока замуж не вышла. Сейчас химию делает в парикмахерской.
Пока Юджин запихивает видик в сумку, Наташка натягивает колготки и платье.
– Теперь краситься буду! – заявляет она в пространство. – Мне мама помаду дала.
– Я пропал, – вздыхает Юджин.
И тут из его с Наташкой комнаты, спотыкаясь, выходит Муля.
Спотыкается она потому, что на ней туфли Юджиновой мамы. Тощенькие серенькие волосы превратились в упругие кудряшки – наверное, тоже накрутила их на тряпочки. На ней широкий пестрый свитер и, о боже, короткая юбка. Ножки тоненькие, как палочки. Коленки словно у жеребенка.
Видит Юджина с Саньком, ахает и убегает, спотыкаясь, обратно в комнату.
– Ну, эта красавицей не вырастет, – мудро говорит Санек. – Хотя, я слышал, бывает такое: сначала гадкий утенок, а потом – о-го-го!
Юджин в общем согласен с Саньком, но сейчас ему почему-то становится обидно за Мулю.
– Что бы понимал, салага, – говорит он.
– А ты что, втюрился? – хехекает Санек. – Она ж тебе родня! Кстати, кто она тебе?
– Э-э-э… не помню. Мам! – кричит Юджин. – А Муля нам с Наташкой кто?
Мама высовывается из комнаты, в которой только что исчезла Муля.
– Троюродная тетка, – сообщает мама.
– Фига! – изумляется Санек. – Это как так вышло-то? Ты смотри не говори никому. Тетка – это ну очень смешно. Путь будет сестра двоюродная.
– Троюродная…
– Да пофигу.
– А вы, мальчики, разве не будете переодеваться? – спрашивает мама.