Мальчики озадаченно рассматривают друг друга. Штаны у обоих от колен до щиколоток мокрые от снега.
– Да надо бы, – говорит Юджин.
Проводив Санька, Юджин суется было в свою комнату, но туда нельзя – там мама красит Мулю.
– Да что ж такое, – рычит он, принимая из маминых рук джинсы, рубашку и носки. Всё, включая носки, тщательно отглажено, но это не примиряет Юджина с реальностью, и он, громко ворча, идет переодеваться в туалет.
Выходя из дома, Юджин чувствует себя самым несчастным человеком на свете. Слева от него подпрыгивает непривычно кудрявая Наташка, время от время вытягивая губы трубочкой и скашивая глаза к носу: у нее на губах помада, и Наташка таким образом пытается посмотреть, не стерлась ли она. Слева на тоненьких ножках вышагивает Муля, и лицо у Мули такое страдальческое, как будто ее не ведут на дискотеку, а собираются в скорейшем времени при большом скоплении народа повесить на сосне. А впереди – школа, а в школе переоборудованный под танцы спортзал, где уже наверняка настроили технику, где уже начинают собираться пацаны и девчонки, куда некоторые приходят парами и куда он, Юджин, явится в обществе наипротивнейшей в мире младшей сестры и своей, как ему нынче напомнила мама, троюродной тетки.
Ну супер.
Пока девочки переобуваются в коридоре, Юджин делает отчаянную попытку от них улизнуть. И это ему почти удается – он ныряет в спортзал, где уже играет музыка, и крутится под потолком зеркальный шар, и Вован Пузырьков по прозвищу Ушан уже колдует с магнитофоном, и кто-то уже танцует, и девчонки пришли, и он идет бодреньким шагом, как будто так и надо, в самый дальний угол – но не тут-то было.
– Женя! – кричит от входа Наташка. – А ты когда со мной потанцуешь?
Стены, кажется, обваливаются. А, нет, это не стены, это грохает хохотом весь зал.
Ушан, ухмыляясь, ставит медляк.
И вот весь зал – и уже прибывшие, и те, кто входит, – смотрит, как Юджин, путаясь в собственных ногах, танцует с крошечной пигалицей в дурацком пышном розовом платьице.
– А девчонка-то ничего! – вопит кто-то.
Зал снова грохает.
Потом Ушан ставит что-то ритмично ухающее. Наташка отцепляется от Юджина и кидается выделывать кренделя ногами.
Юджин отходит к стенке.
– Юджин! – доносится до него. – Девушку себе по возрасту подобрал?
Это одноклассницы, чтоб их. Жабы недоразвитые. Теперь точно ни одна с ним не пойдет танцевать. Разве что под дулом пистолета.
Кто-то незнакомый, кажется, из выпускных классов, хлопает Юджина по плечу.
– Познакомишь с красоткой?
– Это моя сестра, – пытается оправдаться Юджин.
– Ну нормально, – тянет старшеклассник под общий гогот. – На дискач все крутые чуваки сестер приводят. Чем меньше, тем лучше. В идеале вообще грудных.
Кажется, на него уже показывают пальцами. И на счастливую Наташку, самозабвенно пляшущую в центре зала.
Ах так.
Ладно.
Юджин напрягается изо всех сил, смотрит вокруг и говорит про себя страшным голосом:
«Чтобы никто из вас, придурки, больше не смеялся надо мной и моей сестрой!»
В животе у него начинает противненько крутить, а звук словно бы кто-то выключает. А когда звук снова появляется, Юджин уже не слышит всеобщего гогота. Только бумкающую музыку. Все вокруг танцуют, группками и поодиночке. И никому нет до него, Юджина, дела.
Он прислоняется к стене, в голове у него вертится что-то пропеллерообразное.
Работает, блин. Работает! И даже не пришлось обзывать себя киборгом-убийцей и обещать всем повырывать сердца.
А может, всем им просто надоело надо мной ржать?
Надо еще раз проверить…
– Юджин! – доносится со стороны группки одноклассниц. – А ты на танец только сестер приглашаешь?
Это Оля Хмыгина. Все мальчишки за ней охотятся, а она только хихикает. И не то чтобы даже хорошенькая, а просто приехала из гэдээра, отец военный. Носит прикольные шмотки. Дарит девчонкам мелкие туземные монетки. Челка с начесом. Глаза подводит. Эта уж точно с кем попало танцевать не пойдет.
Ну вот и проверим.
– Ушан, медляк поставь! – орет Юджин не своим голосом.
«Ушан, ставь медляк, или я тебе уши отгрызу!»
Бум-бумная песня обрывается на середине. Ушан ставит что-то жутко занудное и не по-нашему.
«А теперь, Хмыгина, иди сюда и пригласи меня!»
Не должно получиться. Не должно. Это же Хмыгина. Она же… такая. Это даже если Барышев, золотой Макс из выпускного, подойдет, и то она фыркнет и пошлет куда подальше, и еще недели две все вспоминать будут, в каких выражениях она его послала…
Оно и не получается. Медленное и чужое колышется в голове какими-то марсианскими звонами, и вокруг клубится туман.
Юджин закрывает глаза. А когда открывает, видит прямо перед носом разноцветное лицо Хмыгиной, которое в дискотечной мигающей полутьме кажется раскрашенным под хохлому.
– Юджин, – неуверенно говорит Хмыгина. – Потанцуй со мной.
И вот он уже обнимает ее жесткие бедра, а она кладет ему руки на плечи, и оба по-идиотски качаются и топают в такт. Как два дурака.
Не, ну так не может быть, точно. Это странно как-то.
– Странно как-то, – говорит Юджин.
– Что я тебя приглашаю, а не ты меня? – горячее дыхание Хмыгиной обжигает Юджину ухо. – Да разве от тебя дождешься, дурак… Состариться можно, пока ждешь…
Вот ё-пэ-рэ-сэ-тэ, как говорит папа Юджина, сталкиваясь с особо досадной проблемой. Это значит, не я ей приказал. А она сама со мной хотела… Блин, я что, ей нравлюсь?! Нет, она ничего, конечно… Только тощая и ржет противно… И что, я теперь должен с ней… Стоять! А как же моя сила повелевать? Как же – «я, киборг-убийца, приказываю…»? Это всё, значит, туфта?
Хмыгина как-то странно хмыкает и теснее прижимается к Юджину. В голове у него удивительным образом пустеет. От хмыгинских волос, взбитых до состояния сладкой ваты, одуряюще пахнет чем-то цветочно-конфетным. Юджин неуверенно смыкает руки на ее спине.
– Классная песня, да? – говорит Хмыгина.
– Вещь, – соглашается Юджин, хотя понятия не имеет, подо что они танцуют.
– А ты вообще что слушаешь?
– Да так, – солидно морщится Юджин. – Всякое там.
– А мне можешь кассетку записать? Какой-нибудь сборничек типа.
Записать… Это ж надо выпрашивать у Санька такой магнитофон, который сразу на две кассеты и записывает еще. Это надо думать, какие ей такие выбрать песни, чтобы она не хмыкала, мол, старье и вообще лажа, а чтобы прямо в осадок выпала от его, Юджиновой крутости. А чем ее удивишь, вот чем?
– Да запросто, – небрежным тоном говорит Юджин. – Вообще легко. Хоть завтра.
– Мощь! – выдыхает Хмыгина. – Может, завтра тогда пересечемся где-нибудь? Ты мне кассету отдашь…
Ух ты.
– Д-давай, – выдавливает Юджин неожиданно мерзким фальцетом.
Хмыгина дергается, отстраняется, заглядывает ему в глаза.
– Ты, может, не хочешь?
– Хочу, – быстро отвечает Юджин. – Очень.
– Ладно, – успокоенно шепчет Хмыгина и снова прижимается к нему. – Я тебе телефончик оставлю, звякнешь, как время будет.
Блин! Простая такая. Как будто все такие продвинутые, как она. С телефонами в квартире. Это ж к автомату бежать… Или Санька уламывать, чтобы позвонить дал.
– Без проблем, – очень взрослым голосом говорит Юджин и, холодея от собственной наглости, проводит ладонью по хмыгинской твердой спине.
И тут песня заканчивается, сменяясь задорно прыгающим.
– О, класс! – визжит Хмыгина. – Давай подрыгаемся! С утра мечтала подрыгаться!
Отлепляется от Юджина и начинает выделывать конечностями невероятные зигзаги.
Юджин, пытаясь сохранить непроницаемое лицо, переминается с ноги на ногу и что-то такое делает руками. Я как дурак, думает он. Как лысый ежик. Как макака с красной какой. Но Хмыгина не хмыкает, не смеется, не косит глазами, не поворачивается к подружкам. Наверное, все в порядке.
Юджин собирает волю в кулак и улыбается Хмыгиной.
– Тоже заметил? – хихикает она. И дергает головой.
Юджин оборачивается в сторону ее дергания. Ох ты ж елки. Там стоит Муля. Стоит и покачивается, и поводит подбородком, и зачем-то крутит кистями рук. Типа ну очень старается танцевать. Сзади нее группка старшеклассников. Показывают на нее пальцами и беззвучно ржут, как онемевшие кони. Один с глумливой мордой повторяет ее движения. А лицо у Мули такое жалкое. Будто так и ждет, что ее сейчас привяжут к позорному столбу, а потом подложат соломы и подожгут. И это она еще тех старшеклассников не видит.
А ведь она музыкант, просверкивает у Юджина в голове что-то вроде бегущей строки. Она так на скрипке шпарит, закачаешься. То-то и тренируется сто раз на дню. Конкурсы там у нее какие-то. Лауреат, вот! Ее, говорят, даже по телику показывали. И еще, говорят, сама музыку сочиняет. Чего вы ржете, придурки, можете так, а?
– Угробище вообще, – звенит Хмыгина. – Приперлась еще…
– Это моя сестра, – не глядя Хмыгиной в глаза, говорит Юджин. – То есть тетка. Троюродная.
– Так это ты ее привел, что ли? – ржет Хмыгина.
Прямо как кобыла.
– Она со мной, да, – выдает Юджин, чувствуя себя смертником, который сам себе роет могилу.
– И она тебе типа нравится?
Юджин молчит. В ушах у него пляшет и притоптывает чужая громкая музыка.
– Ну и танцуй с ней!
И Хмыгина исчезает, как ее и не было. Юджин бестолково озирается. Ага, вот она. Где ей и положено быть – в группке крутых парней. Задирает руки к потолку, извивается, ржет, сверкает своими побрякушками, хлопает нагуталиненными ресницами. Ну и вали туда, лошадь, с тоской думает Юджин. Ну и не надо. И пожалуйста. Не больно-то и хотелось.
Группка, словно сговорившись, оборачивается к Муле, смотрит на нее и, как по команде, начинает хохотать.
Даже в дискотечной полумгле видно, как Муля краснеет. У нее темнеют лицо и шея. Она вдруг начинает казаться жутковатой и красивой – как героини страшных фильмов. Кажется, вот сейчас еще потемнеет лицом – и пойдет крошить народ почем зря.