– Ты идешь? – заглядывает в лицо какая-то девушка.
Яся ее знает – сокурсница. Тоненькая, яркая, рыжая. Очень красивая Странно, что она спрашивает. Странно, что она так смотрит – приподняв брови, призывно улыбаясь. Так полагается смотреть на чертовски симпатичного молодого человека, с которым у тебя что-то было. А не на Ясю.
Она явно чего-то ждет. И явно в чем-то перед Ясей неправа. В чем? Вспомнить бы…
Яся пожимает плечами.
– Ладно, тогда в столовой увидимся, – девушка встряхивает волосами и уходит.
Яся берется за свой рюкзак. Она точно знает, что это ее рюкзак, хотя выглядит он незнакомым – слишком большой, стильно потрепанный, украшенный значками и заклепками. А главное, и руки у Яси чужие. Длинные широкие пальцы, короткие блестящие ногти, крупные ладони. Это мужские руки. Самое удивительное, что саму Ясю это нисколько не удивляет. Она затягивает тесемки рюкзака, лихо закидывает его за спину и выходит из аудитории размашистым, слегка пружинистым шагом. Очень приятно вот так идти – не торопясь и в то же время быстро.
Пройти вслед за всеми в столовую, взять поднос, нагрузить его по полной программе – пара мисочек с салатами, второе, компот, булочка. Улыбнуться буфетчице: нет, супа не нужно, спасибо. С запоздалым интересом ощутить, как в ушах затихает отзвук твоего собственного голоса – мягкий теплый баритон с обволакивающими обертонами. Подсесть за столик к сокурсникам – сутулому парню в тяжелых очках и двум щебечущим девушкам. Краем глаза увидеть, как та, рыжая, смотрит в твою сторону – разочарованно.
– Так ты с нами? – заглядывает ему в лицо та, что посветлее волосами и посимпатичнее лицом. – Билеты точно будут, я узнавала.
– Да я вроде… – Яся поневоле смотри на рыжую. Та уже отвела взгляд. Лицо как у статуи из музея.
Светленькая брезгливо морщит лобик:
– Ой, ну я же тебе говорила, у нее точно другие планы.
Почему-то становится трудно дышать.
– Не веришь, маму мою спроси. Ну? Идешь?
Спокойно, спокойно.
Кивнуть, улыбнуться, слегка повести плечом.
– Конечно.
– Здорово!
Девушки хлопают в ладоши – обе. Вторая тоже ничего, особенно когда веселая. Похожа на лисичку. Парень обрадовался не меньше их, закивал, разулыбался:
– Пойдем! Будет весело. В пять у памятника, как в прошлый раз, а там уже отправимся…
– А почему не сразу после лекций? – сглотнув тяжелую слюну, спрашивает Яся.
Парень удивленно моргает через очки:
– Так ведь рано будет!
– Можем погулять.
– Слушайте, народ, а правда, зачем ждать вечера? – оживляется Лисичка. – Мне вообще нет резона домой ехать, мне ж только туда и обратно получится.
– Супер! Гуляем! – радуется светленькая.
Не торопясь доесть котлеты и пюре – вкусно. Запить булочку компотом. Отнести поднос на дальний столик, мимоходом глянув на свое отражение в оконном стекле – широкие плечи, белокурые волосы, прямой твердый нос, этакий Зигфрид на новый лад. Куда теперь? На лекцию?
Мимо глаз мелькает что-то похожее на темную занавеску.
Яся сидит напротив старшей дочери. В руке держит ложечку с протертыми овощами. Дочь как-то очень внимательно смотрит ей в глаза.
Что это было?
– Ам, – тихо подсказывает дочь. И открывает ротик. Яся машинально сует ей ложку. Дочь сосредоточенно чавкает, глотает, снова, как хорошая девочка, открывает рот. Яся кормит дочь. Когда последняя порция овощей съедена, из комнаты как по команде доносится плач. Яся высвобождает девочку из креслица, вытирает ей личико сухим концом пеленки, сует чашку с соком и бежит кормить младшую – пока соседи не начали стучать в стену.
Соберись, соберись. Да, ночь была та еще. Но это еще не повод вырубаться среди бела дня. Впереди двухчасовая прогулка, приготовление ужина и немножко уборки.
К ужину появляется Юрек. Большой, широкий, веселый Юрек. К нему тут же бежит старшая, топочет толстенькими ножками, с визгом виснет на папе. Младшая тоже тянет к нему ручки, оживленно гугукая. Маме они так не радуются. Как радоваться тому, что есть всегда? Столу, потолку. Воздуху, которым дышишь. Мама – как ежедневная каша. Папа – как тортик.
Яся улыбается. Яся ждет, пока Юрек разденется и вручит старшей законный гостинец («Волшебные конфеты!»), позволяет младшей перебраться на руки к любимому папочке, идет накрывать на стол.
– Что с тобой происходит?
Юрек стоит в дверях столовой. Смотрит пытливо, сверлит глазами. Что он имеет в виду, неясно, однако встревожен явно не на шутку.
– А что со мной происходит?
– Я сам не пойму. Ты совсем какая-то неживая. Устала?
Яся улыбается.
– Да перестань ты кривиться! Кого ты обманываешь? Сама смеется, а из самой как будто жизнь высосали, только чуть-чуть оставили, чтобы хоть как-то двигалась. Мне не нужна жена-зомби.
У Яси начинают дрожать губы.
– Ох ты ж господи. Я не в том смысле. Я хочу, чтобы ты…
– Я все стараюсь делать правильно… как могу…
– Да сделай ты хоть раз в жизни что-то неправильно! – кричит Юрек. – Ты-то сама хоть чего-нибудь в жизни хочешь?
«Хочу. Хочу, чтобы ты меня взял на ручки, как свою старшую дочь, и крутил по комнате, и чтобы мы смеялись каким-нибудь глупостям, как маленькие…»
– А где маленькая? – спрашивает Яся тревожно.
– Она вроде сонная была, я ее в кроватку положил.
– Куда? Ты что! Ребенку же есть пора!
Яся срывается с места. Юрек останавливает ее, резко разворачивает, вглядывается в глаза.
– Скажи, а если бы я пришел домой и заснул, ты бы стала меня расталкивать? Мол, вставай, муж, сейчас ужин по расписанию?
– Нет…
– Ну так сядь и успокойся.
– А если…
– Сядь, а?
Яся садится.
Юрек ест так, что на него поневоле засматриваешься. Красиво и много. Яся плохо помнит бабушку; чуть ли не единственное, что осталось о ней в Ясиной памяти – коричневая морщинистая рука, в которой качается ложка с лапшой; ложка неумолимо приближается к Ясиному рту, и гремит голос: «Кто хорошо ест, тот хорошо работает!» Сразу видно, Юрек хороший работник. Его бы нанял самый строгий хозяин. Но Юрек сам хозяин и сам нанимает людей.
Старшая влюбленно смотрит на папу и так же энергично работает вилкой, как и он. Такая же крепенькая, широколицая, с чудесной улыбкой. И ест сама. Ясе стоит немалых усилий заставить дочь кушать самостоятельно, а папа всего лишь подает ей пример. Яся, хоть убей ее, так не сможет. Яся заталкивает в себя кусок за куском, и то лишь потому, что нужно вырабатывать молоко для младшей.
Давай, Яся, еще кусочек. Кусочек за дочку.
Яся цепляет вилкой кусок курицы в соусе. Не хочется есть. Совсем не хочется.
– Готовишь ты все-таки отменно! – басит Юрек, накладывая себе на тарелку очередную гору еды.
Яся зажмуривается.
Вокруг Яси полутемное и довольно душное помещение. Гремит музыка. Подпрыгивают какие-то люди, размахивают руками – танцуют. Яся сидит у стойки бара и лениво потягивает сладковатую пузыристую жидкость через гнутую соломинку. Яся облокотилась на стойку. Ясе хорошо и спокойно.
– Пойдем танцевать!
Та блондиночка, с которой сидели за одним столом после лекции, она еще уговаривала куда-то пойти вместе. Уже хлебнула чего-то хмельного, вся извивается, пышет жаром, чуть касается плечом, грудью. И ты туда же, детка. И ты туда же.
– Я пока здесь побуду. Посижу, выпью. Устал немного.
«Детка» не обижается. Но и отступать не намерена. Бодренько вскарабкивается на высоченный стул, щелкает бармену пальцами:
– Мне вот того же, что и у него.
Деловито прибулькивает соломинкой, весело косится, строит смешные рожицы. Забавная. Почему бы нет, собственно. Выпить с ней на брудершафт, почувствовать ее сочный чмок, дать себя вытащить к толпе танцующих.
Стучит, звенит, бежит по жилам музыка, подогретая коктейлем, мышцы дергаются ей в такт. А я, оказывается, умею танцевать. Может, даже неплохо танцую.
Легкий шелест, взмах черной занавески. Яся сидит за столом. В руке вилка с куском курицы. Соус накапал на скатерть.
– Что с тобой? – тихо спрашивает муж.
– Не знаю, – машинально выдает Яся. – А что со мной?
– Ты секунд двадцать сидела как неживая. Не реагируя на раздражители.
«Двадцать секунд? Я была в этом, как его, бар-не-бар, минут пятнадцать, не меньше! Вернее, был…»
– Прости, я, кажется, спала, – виновато тянет Яся. – Я что-то сегодня, правда, как зомби. Не выспалась. Закрываю глаза и сразу сон вижу.
– Слушай, мать, а иди-ка ты в постель, а? – все так же тихо, непривычно тихо говорит Юрек.
Яся морщит лоб, жалко улыбается.
– Мне маленькую кормить, скоро проснется. Она же голодная уснула…
– Мама, читать! – кричит старшая, размахивая своей пластмассовой вилочкой. – Книжку читать!
– И книжку старшей читать, – послушно повторяет Яся.
Юрек качает головой.
– Иди в постель. Мелкая проснется – я сам тебе ее отнесу, покормишь и опять заснешь.
– Читать! – вопит старшая требовательно.
– Сегодня папа тебе почитает, – Юрек треплет старшей волосы. – Мама очень устала.
Старшая визжит от счастья, с обожанием глядя на папу.
В постель. Неужели можно? Правда? Наскоро умыться – натянуть ночную сорочку – и под одеяло, щекой на прохладную подушку? Наслаждаясь краденым комфортом, ворованным отдыхом, контрабандным бездельем? Завтра, завтра я буду милой женой и доброй мамой, а сегодня я просто сплю…
Из комнаты доносится плач. Яся судорожно вскакивает и несется ему навстречу.
Достать из кроватки. Положить на пеленальный столик. Снять грязный подгузник, сложить по возможности аккуратно, свернуть цилиндриком, закрепить липучками.
– Дай-ка сюда, – гудит сзади Юрек, перехватывая не в меру ароматный цилиндрик.
Младшую – орущую, недовольную, грязненькую – срочно в ванную. Кстати, не купали же ребенка! Вот позорище-то, эх ты, мать еще называется, спать она собралась, посмотрите на нее, малышку искупать забыла!
– И это дай-ка сюда, – снова гудит Юрек, уже успевший благополучно утилизировать подгузник. Ловко перехватывает девочку. Та моментально замолкает.