Словарный запас ограничен, речь маловыразительная. Читает медленно, при чтении допускает ошибки. Прочитанного не понимает.
Письменные буквы знает не все, письмо под диктовку невозможно.
Способен выполнять элементарные арифметические действия при помощи педагога и наглядного материала. Прямой и обратный счет в пределах 10. С понятием состава числа не знаком.
Интеллектуально снижен до умственной отсталости.
Рекомендуется обучение в коррекционной школе.
Характеристика на воспитанницу
Эмма Хольцфеллер. Доставлена сотрудниками опеки и попечительства. Адаптационный период протекал тяжело. Девочка демонстрировала агрессию, самоагрессию, отказывалась идти на контакт со взрослыми.
Неконтактна. В группе сверстниц держится особняком, не принимает их помощи, не отвечает на вопросы. Отмечается нарушение зрительного контакта. На попытку тактильного контакта реагирует агрессивно. Эмоциональный фон настроения нестабилен, поведение девочки нуждается во внешнем контроле. Отмечаются частые эмоциональные всплески (может заплакать).
Благодаря успешно проведенной медикаментозной терапии, а также сеансам психотерапии девочка не представляет опасности для сверстников и может находиться в коллективе.
Отмечается сильное отставание в росте. В свои шесть лет девочка ростом с трехлетнего ребенка.
Способна сосредотачиваться на задании в течение 7–10 минут. Нуждается в помощи педагога. При выполнении задания часто отвлекается, уходит в себя. Очень плохо понимает обращенную речь, даже на уровне обихода. В свободной деятельности сидит на месте и молчит. Свои желания и чувства выражает жестами.
Речевая активность резко снижена. Самостоятельно речью не пользуется. Словарный запас преимущественно номинативный. Обобщающими понятиями не владеет даже в рамках обиходно-бытовой ситуации («игрушки», «мебель», «посуда» и так далее). Грамматический строй речи находится на начальной стадии формирования. Звучание речи неразборчиво, нарушены тонус и подвижность языка, нарушено звукопроизношение: искажено произнесение свистящих и шипящих, наблюдается горловой ротацизм. Грубо нарушено фонематическое восприятие.
Счет от 1 до 10 сформирован недостаточно. Не может выполнять даже простейшие арифметические действия.
Навыки чтения и письма отсутствуют.
Интеллектуально снижена до умственной отсталости.
Рекомендуется обучение в коррекционной школе.
Здыхлик. Будь моей совестью
– Я думал, вы меня больше не позовете.
Ясмин улыбается. Насмешливо.
– Думал или надеялся?
– Боялся.
– Ясно. Хочешь сопроводить меня в одно место? Тебе будет интересно.
– Как в тот раз? – морщится Здыхлик. – Я уже понял, не надо мне больше показывать… таких.
– Не буду, не буду. Я тебе покажу себя. Свою худшую часть. Если не боишься.
– Боюсь вообще-то. И ничего не понимаю, если честно.
– Ты, кажется, интересовался, как я съезжаю с горки. Прогуляемся немного? Помоги мне надеть пальто.
Идут пешком. Ясмин натягивает шарф на подбородок.
– Никогда не любила это время года. Календарь утверждает, что уже весна, на улице же черт знает что.
– А долго еще?
– Пару минут идти. А пока мы идем, позволь тебя спросить. Как бы ты определил сущность своих, скажем так, необычных умений? Или моих, неважно.
– Ну не знаю. Что-то волшебное?
– А что такое волшебство?
– Что-то необычное…
– Этак мы с тобой ни до чего не договоримся. Вас в школе не учат избегать порочного круга в определении?
– Ну сами тогда скажите.
– Ну сама… Мне так думается, это что-то вроде гипертрофированной воли. Ты так сильно чего-то хочешь, что оно случается. А также умение представить желаемое в деталях. А ты как думаешь?
– Не знаю, не думал как-то.
– А зря. Думать полезно. Пришли, нам сюда.
За столиком кафе их уже ждут. Толстый, солидного вида господин, чью благочинность несколько нарушает отчаянно рыжий цвет остатков волос, сухо здоровается с Ясмин и, не глядя на Здыхлика, вопросительно кивает в его сторону.
– Студент, – бросает ему Ясмин. – Стажируется.
После чего оба, видимо, решают, что Здыхлику на сегодняшний день их внимания достаточно.
Разговор, который они ведут, ставит Здыхлика в тупик. Он ожидал чего угодно, но не такого. Двое, сидящие рядом с ним за столом, обсуждают вещи самые прозаичные, максимально не колдовские. Вроде бы Ясмин убеждает, даже просит, даже чуть ли не умоляет Толстого сделать так, чтобы какой-то девочке назначили операцию. А Толстый на своих толстых пальцах доказывает ей, что сделать этого никак нельзя.
– Вы не понимаете, – скучным голосом говорит Толстый. – На подобные заболевания сейчас нет квот. И еще несколько лет точно не будет. Операция возможна, но только если родители сами изыщут необходимые средства.
– Это неподъемная сумма для их семьи, – тихим, страшно тихим голосом отвечает Ясмин Толстому. – Служащие из глубинки. У них все сбережения ушли на диагностику. И на оплату съемной квартиры в нашем недешевом городе.
– Я-то чем могу помочь? – удивляется Толстый. – Вы кем меня считаете, уважаемая? Я чиновник, а не бог. Работа ведется, законы пишутся. Это дело не быстрое. И потом, вы сами должны понимать, что всех не вылечишь.
– Я этого не понимаю, – еще тише говорит Ясмин.
Толстый тяжело вздыхает. Здыхлик вдруг отчетливо видит, что Толстому ужасно хочется почесать брюхо. А еще хочется выпить хорошего пивка, а не давиться горьким кофе. А еще хочется поехать на недельку за город. А не вести этот невыносимо скучный, никому не нужный и немного стыдный разговор с надоедливой черноволосой теткой, которая упорно отказывается понимать самые простые вещи.
– Умрет ведь девочка, – говорит Ясмин.
– Вот только не надо, ладно? – говорит Толстый.
Оба замолкают.
Здыхлик молча задается вопросом, зачем его сюда притащили. Он физически ощущает серую скуку Толстого и черную ненависть Ясмин.
И еще чувствует, что вот-вот что-то случится.
– Что ж ты, Ежик, из хирургов-то ушел, – неожиданно выпаливает Ясмин. – Хороший ведь был специалист. Блестящий. А сейчас кем стал?
У Толстого на толстом лице отображается восторженный ужас. Он задирает куда-то на середину лба толстенькие рыжие бровки, вытаращивает на Ясмин бледненькие глазки и выдает сдавленный полувопль:
– Яська?!
Здыхлик захлебывается кофе, коротко булькает в чашку. На него никто не смотрит.
– Эк ты изменилась! Это же ты, да?
– В некотором роде, – цедит Ясмин.
– Не может быть! Ну как ты, где ты?
– Где я? Я сижу здесь, рядом с тобой, и уговариваю тебя побыть человеком.
– Ну зачем ты так, – добродушно басит Толстый. – Я не человек, что ли? Смешная ты все-таки. Как была смешная, так и осталась.
– Значит, ты человек?
– Еще какой!
– А что такое человек в твоем понимании?
Толстый улыбается, даже хихикает. Он явно расслабился и повеселел. Ему больше не скучно.
– Ну, допустим, это такое существо, которое говорит и ходит. И немножко думает. Как тебе формулировочка? Нет, ну надо же, Яська!
Ясмин отчетливо темнеет лицом и страшно улыбается.
– А если у тебя в твоей рыжей голове внезапно лопнет один маленький сосудик, – шепчет она, – ты, согласно только что высказанному определению, останешься ли человеком?
Толстый, хихикнув еще пару раз, вдруг теряет свою улыбочку и принимается багроветь начиная с шеи. На широком лбу выступают большие капли пота. Он открывает и закрывает рот, как большая бледная рыбина.
«Не надо, не надо! – мысли у Здыхлика мелькают быстро-быстро. – Не надо, пожалуйста, это же ужас! Пусть ничего не лопается, давление подскочит, и будет с него! И пусть он, когда его отпустит, хоть что-нибудь поймет, пусть пожалеет эту девочку, ну пожалуйста!»
Здыхлик видит, как к Толстому подбегает официант, как вокруг снуют какие-то люди. Все это происходит почему-то без звука. Потом и свет куда-то пропадает, но тут же включается вновь. Толстый из-за стола пропал. Рядом со Здыхликом сидит Ясмин, тяжело дышит, держит его за руку.
– Вот видишь, ты даже почти не отключился, – устало говорит она.
– А где этот? Толстый? – вздрагивает Здыхлик.
– Неотложка увезла. Да не трясись так, спас ты его.
– Я? А как это?
– Я знала, что его не прошибешь, – Ясмин кривится, как от кислого. – И знала, что сорвусь, не выдержу. Так что я тебя настроила побыть моим антагонистом. Чем-то вроде маленькой, но очень упрямой совести.
– То есть вы меня использовали! Не хуже, чем тот, который балуется со временем!
– Все мы время от времени друг друга используем, – пожимает плечами Ясмин. – Вопрос только, с какой целью. Ладно, давай уходить потихоньку, проводишь меня в офис. Только встать помоги, хорошо? А то что-то мне нехорошо. Выматывают меня такие вещи.
Здыхлик, покачнувшись, встает, протягивает Ясмин руку. С третьей попытки надевает на нее пальто.
– Гляди, смотрят все, – шепчет ему Ясмин. – Наверняка думают, что мы с тобой слегка перебрали.
Ясмин смеется.
Красавица. Клуша и смерть
Уж и долго Клуша жила на свете, пришла Клуше пора помирать.
А ни за кого у Клуши так сердце не болит, как за деточку ненаглядную, за хозяйскую дочку. Уж ведь всем девка вышла. И науки все изучила лучше профессоров с бородами. И хороша, ай, хороша. Жила бы в деревне, женихи бы все пороги оттоптали, проходу бы не давали, хоть конвой нанимай. Тут-то батюшка с матушкой разве пустят кого на порог. А и верно делают, разве такой девке какой жених подойдет, не иначе как весь раззолоченный да в каменьях. И душа-то у ней голубиная, ни в жизть никого не обидела. Чистый ангел небесный, а нету у нее радости, вот всё для счастья есть, чего только и пожелать можно, а счастье-то, где оно? Нету. А всё это черное проклятие виновато. А тьфу на него.