– Милая моя, это вы не представляете, сколько я себе могу представить, – глухо говорит господин.
– Думаю, они вообще не пустили бы меня, если бы не моя… если бы не…
– Если бы не ваша сверхъестественная внешность, вы хотели сказать.
– Ну… да.
– Ясмин знала, что делает, когда направляла туда именно вас.
– Да, наверное. Она вообще многое знает заранее. Может, знала и то, что я в какой-то момент не смогу перестать туда ходить.
Господин берется за бокал и невесело улыбается.
– Выпейте немного вина, Талия, и рассказывайте. Вы, верно, думаете, что мне ничего неинтересно, кроме вас, и себя, любимого, разумеется. Уверяю вас, вы жестоко ошибаетесь.
Талия делает пару глотков.
– Там есть два ребенка, – говорит она. – Мальчик и девочка. Брат и сестра. Их не так давно привезли в детдом. Представляете, у них родители живы! Знаете, я всю жизнь думала, что детский дом – это для тех детей, у которых нет родителей. Автокатастрофа какая-нибудь, несчастный случай – ну нет родителей, погибли. Константин Моисеевич, у большинства детей в этом доме родители живы! Они живут на свете, ходят в магазины, едят, пьют…
– Преимущественно пьют, – господин поднимает левую бровь.
– Ну да, возможно. А как же дети? А дети живут в этом доме! Где с ними обращаются хуже, чем со скотом!
– Талия, милая, много ли вы имели возможностей убедиться, как именно обращаются со скотом? Ну-ну, не обижайтесь. Вы начали рассказывать о двух детях.
– Да, брат и сестра. Я узнавала, их как раз забрали у родителей-алкоголиков. Их держат врозь, потому что там мальчики и девочки живут порознь. Но как же они тянутся друг к другу! Они используют каждую возможность, чтобы хотя бы увидеться, подержаться за руки, а ведь за такое там могут жестоко наказать. Они друг для друга – всё.
– Как вы для меня.
– Да что вы сравниваете! Это настоящая любовь, не какая-нибудь страсть, мол, хочу, и подайте мне это, и гори всё синим пламенем. Что вы в этом понимаете. Вообще кому я всё это рассказываю.
Талия берет бокал и допивает. У нее дрожат руки.
– Простите меня, – тихо говорит господин. – Продолжайте, пожалуйста.
Талия несколько раз судорожно вздыхает.
– Я один раз видела, как они сидели под лестницей и он ей рассказывал какую-то историю. И знаете что… Мне говорили, что не стоит привязываться к какому-то конкретному ребенку, что нельзя выделять кого-то, и я сама знаю, что это неправильно. Но этих детей я бы, если бы могла, непременно забрала бы оттуда первыми. Это очень плохо, что я так чувствую?
Господин, качая головой, подливает вина девушке, а потом себе.
– Про хорошо или плохо – это к Ясмин, не ко мне, – говорит он. – Я судить об этом не хочу и не буду. Я мог бы вам сказать, что, если бы вы решились быть со мной, я не стал бы препятствовать никакой вашей деятельности, включая усыновление сирот. Но знаю, что вы меня отвергнете, – по крайней мере сейчас. Так?
Талия кивает.
– Тогда я скажу иначе. Если вам понадобится любая моя помощь, будьте уверены, что я вам ее окажу. Безвозмездно. Ясмин права, я жуткое чудовище, но иногда надо же и мне побыть человеком.
Эрик и Эмма. Сказка на ночь
В сером-сером доме черные-черные окна. Только в некоторых горит желтый-желтый свет. Внутри дома много-много комнат и длинные-длинные коридоры. В комнатах темно. В коридорах кое-где горят тусклые лампочки.
В доме четыре этажа. С этажа на этаж ведут лестницы.
Под одной из лестниц сидят мальчик и девочка.
– Эрик.
– Чего?
– Расскажи про ту принцессу.
– Спать надо идти. Вдруг твоя воспитательница придет, а тебя нет.
– Не придет. Она уже спит.
– Ты сама видела, как она спать пошла?
– Сама видела.
– Я давно читал, плохо помню.
– Все равно расскажи.
– Ну слушай. Жила-была одна принцесса. Жила эта принцесса в большом-большом доме, который назывался замок. В нем было много разных комнат.
– Как в нашем детдоме?
– Может, и больше. И в одних комнатах была только одежда – много красивой одежды. В других – всякая посуда. Еще в других еда хранилась, ну, там, колбасы всякие висели, сахар в мешках, крупа, чтоб кашу варить, и всё такое. До фига, короче, всего.
– И конфеты?
– И конфеты. В каждом замке есть конфеты. Здорово, да? Вот. И в одной комнате жила принцесса. Там стояла ее кроватка, а больше кроваток не было. Зато были всякие игрушки, книжек два полных шкафа, может, и три. И она все их читала, когда захочет. И телевизор еще был. А на потолке лампа. А на полу ковер, мягкий-премягкий. Хоть босиком ходи. А в соседней комнате жили ее мама и папа. Добрые были ужасно. Всегда ей давали всякой еды, какую она захочет, и еще игрушек покупали и платья всякие, хоть с бантиком, хоть без бантика, хоть с теми круглыми дырками, которые кружева называются, помнишь, мы на витрине видели? Вот, и такие тоже. И пальто, и ботинки. Вот. И была эта принцесса ужасно красивая.
– Давай я расскажу, какая она была красивая.
– Давай, рассказывай.
– Она была самая красивая. У нее в ушах всегда были сережки. У нее были волосы как раньше у мамы, золотые, и блестели еще. У нее на глазах были черные гнутые ресницы, и на пальцах кольца, и большие длинные ногти, все пелрамутровые.
– Перламутровые.
– Да.
– Понятно. В общем, красавица. Еще она была добрая. И все ее любили. И у ее мамы с папой было столько денег, что они могли еще сто таких замков купить. Но только принцессу это всё не радовало совсем. Знаешь почему?
– Знаю, но ты всё равно расскажи.
– Потому что когда она была маленькая, ее прокляла злая колдунья. Было это вот как. Вот родилась из своей мамы наша принцесса. И все в замке обрадовались. Даже решили праздник устроить. Наготовили всякой еды, накупили еще конфет побольше и торт купили в магазине, самый большой, с розочками. Гостей позвали всяких. А в том королевстве еще были колдуньи. Ну и колдуний в замок позвали, жалко, что ли, пусть поедят, тоже люди как-никак. Только они немножко ошиблись. Одну колдунью, самую старую, забыли позвать. Она как-то давно никого не заколдовывала, ну, все и подумали, может, померла уже. А она не померла, и когда ее не пригласили, страшно обиделась. Как явится на праздник, ага, кричит, похоронили меня, а вот фигушки вам, а я тут как тут. Давайте, кричит, сюда самый большой кусок торта, и чур мне с розочкой. Тут все как испугаются! Сидят и дрожат, как холодец. Потому что торт-то они весь уже съели, одни крошки остались на блюде. Говорят ей: а вы нас простите, конечно, но у нас торта-то больше не осталось, нам нечаянно какой-то маленький продали, а давайте мы вам крошек с блюда на тарелочку наскребем, они тоже вкусные. Тут колдунья как разбушуется! Ах вы, кричит, жадины-говядины, торта для меня пожалели, так вот я сейчас как прокляну вашу принцессу!
– И прокляла?
– И прокляла.
– За что? Она же ей ничего не сделала!
– А за что тебя эти злыдни тогда в интенсивку? Злыдни – они все дурные. Вот и эта. Так что выросла принцесса и красивая, и умная, и богатая, как буржуй недоделанный, а ничего ее не радует. И тогда она взяла и ушла из дома. И стала ходить по свету и делать добрые дела. Так вот до сих пор и ходит, ищет, что бы ее обрадовало. Но пока не нашла.
– Эрик.
– Чего?
– Давай тоже уйдем.
– Куда?
– Делать добрые дела.
– А спать где будем? А еда?
– Давай эту принцессу найдем. Вместе будем ходить.
– Это ж сказка, ты чего. В жизни такого не бывает.
– А я хочу, чтоб бывало.
– Давай я тебя в спальню провожу.
– Давай. У меня уже глаза спят. Завтра за мной придешь?
– Приду.
– И расскажешь мне еще сказку?
– Да. Мы спрячемся тут под лестницей, сядем тихо-тихо. И я расскажу тебе сказку.
Талия. Мачеха
Быть женщиной очень трудно.
Если ты хочешь чего-то добиться, нужно быть лучше всех окружающих тебя мужчин. Даже если ты в сто раз умнее, способнее, лучше образована. Пол, называющий себя сильным, давным-давно подмял под себя этот мир и не собирается сдавать позиции. Им, не поймите неправильно, приятнее быть сверху. Сверху лучше обзор и мягче облака. В одной книжке говорится: чтобы оставаться на месте, нужно бежать со всех сил, а чтобы куда-то попасть – в два раза быстрее. Но если ты при этом женщина – беги быстрее любого из мужчин, иначе окажешься сзади. Малика давным-давно это поняла, еще в институте.
А когда ты утомишься от этих гонок и решишь запрячь в свою колесницу одного из признанных скакунов, будет еще труднее. Потому что пока ты вспахивала копытами грязь в своих бесконечных пробежках, другие женщины – слабее тебя, глупее тебя и уж точно не красивее тебя – уже сделали подобный вывод и присобачили свои хомуты на шеи наиболее перспективных жеребцов и даже меринов ухитрились захомутать. И ты смотришь вокруг и плюешься от злости, видя, как они, заняв удобные места на пассажирских сиденьях, с легкими полуулыбочками проносятся мимо, а тебе достаются лишь комья из-под колес. Малика знает по себе, как это бывает.
Выход, как всегда, есть: прицепиться к одному из уже занятых коней. Но и тут будет нелегко. Людей теперь придется делить на две группы. Одним надо постоянно демонстрировать свое положение: вот, видите, на ком я еду, есть у вас такой скакун? Ага, нету, то-то. Перед другими нужно делать вид, что ни к кому ты не прицепилась и никто тебя никуда не везет, а ты просто решила подышать воздухом, а то, что твоя колесница несется, подпрыгивая, вперед – так ты ума не приложишь почему, видно, ветерок ее подгоняет. Малика достигла в этом искусстве совершенства.
И даже если на тебя свалится небывалая удача и законная супруга твоего скакуна скоропостижно отбросит копытца, трудности никуда не исчезнут. Твое транспортное средство может обнаружить неожиданную способность горевать. Ему, видите ли, было удобно, его все устраивало, и ах, какая же прекрасная пассажирка все эти годы восседала у него за спиной, дергая за вожжи и приятно щекоча ему кнутиком хребет. И тебе, вместо того чтобы тут же перебраться в главную колесницу, придется горевать вместе с ним, поддакивать, подфыркивать и вытирать его щедрые лошадиные слезки. Таковы правила игры. Малика сыграла в эту игру и выиграла.