От отца. Вернее, от того человека, в которого превратился отец. После смерти мамы он перестал быть собой. Его подкосило горе, его доломала Малика. Доброго папы, обожавшего свою дочь, давно нет, он утек с дождевой водой, просочился сквозь песок. А человек с его внешностью, который носит его одежду и сидит за его столом, не способен видеть происходящее вокруг. Рядом с ним кипит жизнь, бурлят реки, извергаются вулканы, а все, на что он способен обращать внимание, – неумелой рукой нарисованная картиночка, изображающая семейных масштабов апокалипсис. Картиночка, которую держит у него перед носом недобрая несчастная женщина, его новая жена.
От этого дома. От дома, где ей, Талии, щедрой горстью раздавали то, за что большинство людей готовы платить немалую цену. Крыша над головой, вкусная еда каждый день, прекрасное образование, карманные деньги, сравнимые с минимальной зарплатой служащего. И совсем не давали быть кому-нибудь полезной.
Куда идти?
Талия точно знает, куда она не пойдет. Вчера вечером, приложив к уху телефонную трубку, слушая командные распоряжения Ясмин («Завтра утром попросишь водителя тебя отвезти – у подруги пробудешь ровно полчаса – когда выйдешь, тебя встретит человек в красной куртке – отвезет тебя – безопасное жилье – мы тебя не оставим»), она точно знала, что ни с каким человеком никуда не поедет. Что ей не нужно никакого безопасного жилья, что она не примет чужих благодеяний. Ее предупредили о страшном мачехином плане – и она очень благодарна за это, но больше не позволит никому собой манипулировать, не даст делать из себя программируемую куклу для игр.
Талия застегивает рюкзак. С сожалением смотрит на книги – придется пока что обходиться без них. Книги останутся на полках, маленькое изящное фортепиано останется в музыкальной комнате. И арфа тоже, и скрипочка. Все они останутся в доме и целую вечность будут тосковать по оставившей их хозяйке. Жаль до слез, но сделать ничего нельзя. Впрочем… Талия впервые за несколько часов улыбается. Пододвигает к стене табуретку, запрыгивает, тянется кверху и достает со шкафа ее – крошечную блок-флейту. Первый инструмент, на котором ей удалось научиться играть. Она-то и отправится вместе со своей хозяйкой в долгое, бесконечно долгое путешествие по огромному миру.
Расстегнуть молнию на рюкзаке – совсем чуть-чуть, на несколько сантиметров. Флейточка послушно проскальзывает внутрь. Словно место для нее было специально оставлено. Местечко для флейты, футляр от которой давным-давно затерялся неведомо где. Для кусочка дерева, в котором спрятана музыка.
Документы – в потайной кармашек рюкзака. Маленький сиреневый кошелек – во внутренний карман куртки. Всё. Теперь остается только ждать. Сначала рассвета – когда взойдет солнце, будет не так тоскливо. Затем завтрака – придется спуститься вниз и как ни в чем не бывало попить кофе с отцом и мачехой. Потом водителя – пока тот прогреет машину и объявит, что готов отвезти Талию куда она скажет. Как мудро заметила Ясмин, в день, на который запланирована принудительная послеобеденная госпитализация, Талию едва ли отпустят из дома одну.
Солнце, как ему и полагается, встает вовремя. С завтраком тоже все как по маслу. Все исключительно милы. Хорошенькая девица, сменившая Клушу на ее многолетнем посту, улыбаясь, подает кофе и свежие булочки. Малика с невыразимой нежностью на слегка, совсем чуть-чуть подкрашенном личике красавицы-гиены пододвигает Талии тарелку с нарезанным сыром. Отец, какой-то совсем тихий, то и дело страдальчески хмурит обширный лоб и косится на дочь, прихлебывая свой травяной чай – кофе ему давным-давно запретили врачи. Раза три спросил, не нужен ли кому-нибудь сахар. Посмотреть со стороны – можно разрыдаться от умиления: какое дружное семейство угощается завтраком, как трогательно все друг о друге заботятся. Мир и гармония прямо-таки сочатся из каждой щели.
Первая заминка возникает во время разговора с водителем. Оказывается, ему еще вчера были даны указания: девочку отвезти куда она скажет, но никуда от того места не удаляться, ждать прямо в машине, в телефон не играть, газет не читать, а высматривать, когда появится Талия, чтобы тут же забрать ее домой. «К обеду у вас какие-то гости важные, – оправдывается шофер, шевеля жесткими усами. – Велено вас к обеду домой, а то вдруг вы куда уйдете. А ежели вы вовремя не выйдете, мне сказано за вами в дом пойти, а ежели не пойдете, Цезарь Камрадычу звонить. Я бы и рад, голубушка, по городу покататься, но не поеду никуда, это уж извините. Как штык буду у подъезда стоять. Она ж меня не просто уволит, она меня со свету сживет». Она – это, конечно, Малика. Которая справедливо опасается, что любезная ее сердцу падчерица может сама и не явиться домой к обеду. Но и к подруге не отпустить не может, а то вдруг Талия что-нибудь заподозрит и попытается сорвать ее железный план.
Вторая заминка – Вика. Она действительно ждет Талию в гости – и убеждена, что та перед экзаменом поднатаскает ее по алгебре. Как ей объяснить, что этого не будет? Ни сегодня, ни завтра, никогда вообще? Что ей сказать? Сидя на заднем сиденье плавно гудящего автомобиля, Талия придумывает вариант за вариантом, но все они кажутся какими-то детскими, а правду сказать Вике страшно, а врать противно.
Единственное, до чего додумывается Талия, – послушно пройти вместе с Викой в ее комнату, закрыть дверь, взять подругу за плечи, развернуть к себе, посмотреть в ее глаза и прошептать:
– А ты можешь прямо сейчас выпустить меня через черный ход и ни о чем не спрашивать?
И вот тут уже обходится без заминок. Вика, болтливая Вика, готовая щебетать до последнего слушателя, в ответ только ахает, прикрывает рукой ротик и вытаращивает глаза. Она ни о чем не спрашивает, она явно делает выводы. Ей кажется, что на ее глазах происходит что-то ужасно романтичное. Большинство одноклассниц Талии нестерпимо романтичны.
– У нас черного хода нет, – шепчет Вика, отчаянно сверкая глазами. – В окно вылезешь?
– А из сада как? – еле слышно спрашивает Талия. – Мне на улицу нельзя, меня там шофер пасет.
– Я тебя через калитку выведу!
Девочки открывают обе створки большого окна. Вика внезапно всплескивает руками, несется к двери – и тихонько щелкает замком.
– Вдруг бабушка зайдет, – испуганно объясняет она.
Талия высовывается из окна по пояс, оглядывается. Второй этаж, но рядом с окном к стене прислонена лестница. Талия садится на подоконник, резко перекидывает ноги наружу – и вдруг запрыгивает обратно в комнату.
– Там садовник ходит!
Вика выглядывает в окно.
– Нашел время поливать, – досадливо шипит она. – Иди уже отсюда!
С минуту она лежит на подоконнике животом, потом оглядывается на Талию. На лице восторженный ужас.
– Ушел! Давай ты первая!
Талия легко перемахивает через подоконник, спускается вниз, хватаясь за занозистые перекладины. Целую, кажется, вечность ждет, пока спустится Вика, – та ползет по ступенькам осторожным паучком, а ведь в любое мгновение может вернуться садовник, может прийти еще кто-нибудь, может случиться страшное.
Они обе, стараясь не очень шуметь, бегут через двор. Вика, задыхаясь, открывает калитку, пару секунд смотрит молча на Талию, порывисто ее обнимает, отстраняется.
– Беги, – говорит она.
– А если тебя спросят, куда я делась? – тоже тяжело дыша, выпаливает Талия.
– Скажу, что мы занимались, а потом ты ушла!
– Скажи, что я в окно вылезла, – просит Талия. – А то шофера уволят. Ему велено меня на улице караулить. Упустит – голову с плеч.
– Ага, ладно. Ну давай! Беги!
Талия бежит.
Она бежит мимо заборов, за которыми возвышаются особняки – слепо блестят окнами, не видя бегущей. Затем начинаются кварталы, заполненные многоквартирными домами. Дворы, застроенные песочницами, детскими горками и скамейками. Какие-то улицы. Талия добегает до остановки автобуса и останавливается отдышаться.
– Гонится, что ли, кто? – неодобрительно спрашивает одна из сидящих на остановке старушек.
– Нет, – мотает головой Талия. – Что вы! Кому за мной гнаться?
Старушки хмыкают вразнобой.
У остановки тормозит крупный многоместный автомобиль. Талия знает, что это: маршрутное такси. Сама собой открывается дверь. Талия проскальзывает внутрь, садится на прохладное сиденье.
Такси едет по улице.
– Платить будем, нет? – не оборачиваясь, осведомляется водитель.
– А сколько? – стараясь говорить уверенным голосом, спрашивает Талия, доставая из внутреннего кармана кошелек.
– Смотря куда вам, – недовольно гудит водитель. – По городу одна цена, если за город – другая.
Ух ты! За город!
– Мне до самого конца, – важно отвечает Талия, протягивая водителю купюру.
Тот берет ее – и негромко крякает:
– И откуда у меня сдача?
Весь салон смотрит на Талию с ее деньгами. Кажется, не только люди, но и кресла. И окна тоже. Побег, говоришь? Никто тебя не видел, говоришь?
– А что мне делать? – растерянно говорит она.
Салон молчит.
– Ладно, давай, – бурчит водитель. Не глядя, протягивает руку, выдергивает у Талии купюру. Долго отсчитывает сдачу, отдает Талии лохматую кипу неопрятных бумажек. Та, не пересчитывая, запихивает их в свой сиреневый кошелек.
Маршрутка едет, кряхтя и подпрыгивая. Поначалу останавливается часто, подбирает одних пассажиров, высаживает других. Потом пыхтит в пробке. Потом несется без остановок, а в окнах все чаще мелькают сосны. Видимо, это уже начался тот самый загород, проехать в который стоит дороже, чем просто прокатиться по городу. Загород, в котором Талию искать наверняка не будут.
– Приехали, – говорит водитель.
Талия выходит наружу вслед за остатками пассажиров. Пассажиры растекаются в разные стороны, а она стоит и оглядывается.
Небольшая площадь. В одном углу, там, где Талия, теснятся потрепанные жизнью автобусы и разнокалиберные маршрутки. В другом – двухэтажное здание, набитое магазинчиками и, кажется, даже имеющее внутри себя кафе. В самом центре площади – сине-белое вертикальное сооружение с маленькими окошечками по бокам и круглыми фестонами вверху. Каменное, кажется. Талия зн