– Погоди, – Ясмин вздрагивает, будто проснувшись. – Я просто задумалась.
– Вам хочется побыть одной?
– Напротив, мне бы хотелось рассказать тебе одну историю, но я ума не приложу, с чего начать. Послушаешь? Было бы интересно узнать твое мнение.
– Конечно!
Ясмин встает, чтобы убрать свое нетронутое рагу и налить им обеим чаю. Ставит на стол блюдо с коричневыми посыпанными сахарной пудрой кексами. Садится, кладет перед собой руки, переплетает пальцы.
– Ну слушай.
Жил-был на свете маленький мальчик. У него были папа и мама, они очень любили друг друга и сына тоже любили. Водили его на детские утренники, покупали игрушки и красивые костюмчики, угощали сладостями. Баловали. Летом вместе ездили к морю, зимой катались на лыжах и лепили смешных снеговиков, а на Новый год наряжали большущую елку. По утрам папа включал веселую музыку и делал с мальчиком зарядку, а вечерами, перед сном, мама укладывала сына в постель и пела ему колыбельные песенки. Она очень хорошо пела, и мальчик даже старался подольше не засыпать, чтобы еще послушать маму.
А потом случилось так, что папа полюбил другую женщину. Сначала он просто пропадал где-то вечерами, а мама плакала. Потом папа и вовсе куда-то исчез. Мама продолжала плакать. Перестала причесываться и красиво одеваться. Иногда не ходила на работу, а целый день лежала и смотрела в потолок. У нее пропал голос, и она больше не пела сыну колыбельных. А мальчик все думал, почему ушел папа и что он, мальчик, сделал неправильно, – может, много баловался и был недостаточно хорошим. Ведь папа не мог просто так его разлюбить и пропасть.
Потом папа стал иногда приходить – ненадолго. Он разговаривал с мамой на кухне, и они ругались. Он оставлял на столе деньги, подходил к сыну, растрепывал ему волосы, совал в руки машинку и исчезал снова.
Когда пришла пора мальчику идти в школу, ему купили синюю форму и портфель. Мальчик даже не знал, кто это все купил – мама или папа. Просто однажды эти вещи появились в доме. В портфеле лежали тетрадки и пенал с ручками и карандашами, а форма была ему велика.
Первого сентября он пошел в школу один. Папы не было, а мама просто не встала с кровати. Все другие дети явились на линейку с цветами, а у него не было даже завалящего букетика. Он сорвал на школьном дворе мальву и подарил учительнице, а учительница его за это отругала.
Свой первый школьный костюм мальчик носил до пятого класса. Рос мальчик медленно и все-таки к одиннадцати годам из этого костюма вырос.
А теперь представь этого мальчика. Он в рубашке с чужого плеча, которую ему принесла добрая соседка, из слишком коротких штанин у него торчат тоненькие ножки в заштопанных носках, на нем тесный пиджак с куцыми рукавами. Он дурно подстрижен, у него обкусанные ногти. Он плохо питается, плохо учится, плохо бегает и прыгает, и все знают, что мама у него нездорова, и большинству одноклассников слишком больно его жалеть, поэтому они предпочитают над ним смеяться. Толкать, подставлять подножки, отбирать вещи. В столовой выливать в его портфель недопитый компот. Прикреплять ему на спину забавные надписи.
Скажи, пожалуйста, что ты к нему чувствуешь?
– Я хочу с ним познакомиться и помочь ему, – шепчет Талия, стараясь не заплакать.
Ясмин невесело смеется.
– Милая ты моя добрая девочка, – говорит она. – Ты с ним знакома. Только он уже вырос, пиджаки носит по размеру и зовут его Константин Моисеевич Бессмертных.
Талия вытаращивает свои невозможно синие глаза.
– Не может такого быть, – мотает она головой. – Вы откуда все это знаете?
– Когда его впервые привели ко мне, – не отвечая, продолжает Ясмин, – ему было, как и тебе сейчас, семнадцать лет. Он уже умел делать такие вещи, какие большинству моих учеников и во сне не снились, и его дар буквально просвечивал сквозь его кожу. И он очень нуждался в помощи – не меньше, чем тот бедный мальчик, которого я тебе сейчас обрисовала. Я смотрела на него и видела маленького, очень несчастного ребенка, который если что и усвоил из своего детства, то разве что простую и грубую истину: хочешь, чтобы тебя не обижали, – будь самым сильным.
– Но сейчас-то он точно в помощи не нуждается, – уверенно говорит Талия.
– Сейчас – может, больше, чем когда-либо.
– В нем нет и следа от того мальчика!
– Очень даже есть.
– Знаете что, – вспыхивает Талия. – Я никому не рассказывала, мне было неловко, но вам расскажу – вот прямо сейчас, раз уж вы заговорили про униженных и оскорбленных. Когда я к вам начала ходить на занятия…
– Он тоже стал появляться на каждом семинаре, помню, – усмехается Ясмин. – Хотя к тому времени уже сто лет как перестал их посещать.
– Да, и после все подходил ко мне, хотел… хотел…
– Тебя, – подсказывает Ясмин.
– Он откуда-то знал, что я люблю, что мне нравится. Что мне интересно. Только я не хотела с ним… вообще не хотела с ним иметь дело. Он был какой-то жуткий. И один раз я прямо так и высказала ему всё – что я ни при каких обстоятельствах никуда с ним не пойду и даже разговаривать мне с ним неприятно и смотреть на него. А он только улыбнулся и ушел. На следующем занятии его не было, и я обрадовалась, так легко стало на душе, как будто наступил праздник. А когда все закончилось, я вышла на улицу, прошла буквально несколько шагов, споткнулась на ровном месте и упала. Попробовала встать и не смогла. Очень болела щиколотка, как будто в нее вставили раскаленную спицу. Я села на землю, достала мобильник – а он почему-то выключен и не включается никак, хотя был заряжен. Сижу и думаю: и что мне теперь делать? Идти не могу, нога болит страшно, и, как назло, на улице никого.
– Тут-то он и появился, – понимающе кивает Ясмин.
– Так вы знали?!
– Просто предположила. Продолжай.
– Очень это было странно: только что с семинара вместе со мной вышла куча народа, и вдруг я одна на улице в центре города, сижу на асфальте, телефон не работает и помощи ждать неоткуда. И тут как в старых фильмах про суперменов: выходит из темноты Константин Моисеевич, сзади него развевается черный плащ, как пиратский парус, о боги, говорит, что с вами, вам нехорошо, дайте я помогу. Садится прямо на асфальт в своих пижонских брюках, берет мою ногу, чуть сжимает, и она тут же перестает болеть. Потом дергает стопу на себя – ну всё, говорит, вставайте, готово. И я встаю, как будто и не падала, и нога совсем не болит. Смотрю на него – а он бледный как смерть, глаза как будто провалились, зеленые, и капельки пота на лбу. И так тяжело дышит, как будто пробежал стометровку. И у меня как вырвется: чем же вас отблагодарить? А он: хотите сделать мне приятное – примите мое приглашение на свидание, только один раз.
– И что было дальше? – хрипло спрашивает Ясмин.
– И я не смогла ему отказать, просто язык не повернулся. Нет, не подумайте, ничего такого, мы просто поужинали, а потом он отвез меня домой, и всё. Расспрашивал о моей работе в детском доме. Само благородство. Но когда я дома ночью думала обо всем этом, меня как током ударило: а что если он как-то это подстроил – и пустую улицу, и мой вывих, и сломанный телефон, и мое согласие? Ведь чтобы я упала на ровном месте – со мной такого вообще никогда не случалось, я же ходячая удача! Вдруг это его работа?
– Несомненно, – раздраженно дергает плечом Ясмин. – И прямо у меня под носом, Макиавелли чертов. Это еще что, знала бы ты, что он мне устроил семь лет назад. Он, понятно, в учениках уже не ходил, но на огонек иногда заглядывал, этакий, знаешь, почтительный племянник, не забывающий старую тетушку. И отношения у нас были прекрасные. Да что там, я гордилась им. Гордилась, что помогла ему найти себя и перестать промышлять всякими гнусностями – увы, люди вроде нас часто начинают именно с этого. Что был такой озлобленный на весь мир мальчик, а стал гениальный врач, медицинское светило. Целитель. Моя заслуга, ура! И вдруг я начала замечать что-то странное среди своего окружения. Даже, скорее, чувствовать, что люди, с которыми я общаюсь, занимаются каким-то нечистыми делами у меня за спиной. Стала дознаваться… Ну, в общем, не буду тебя нагружать подробностями. Если в общих чертах, то было вот что: мой замечательный протеже Костик, используя свои многочисленные таланты, загонял людей в трудное положение – таким, разумеется, образом, чтобы они на него не подумали. Потом с помпой вызволял их из трудностей – это уже напоказ. Вроде как спустился ангел с небес и решил все проблемы. И так всё поворачивал, что в итоге те, кому он вроде как помог, были ему должны. И брал с них дань, используя в своих целях уже их способности. И поверь мне, он такие дела проворачивал, что у меня, когда я о них узнавала, волосы дыбом вставали. То, что он сделал с тобой, – это для него так, шалость. Все равно как для взломщика-рецидивиста походя стащить плохо лежащий пятачок. Он тебя бережет.
– И вы не остановили его? – ужасается Талия.
– Пыталась, а как же. Мне как-то не очень, знаешь ли, понравилось, что у господина Бессмертных, чтоб ему, как говорится, повылазило, образовалась целая мафия. Но у меня мало что вышло. Во-первых, мой милый Костик уже набрал такую мощь, что мне попросту было с ним не справиться. Во-вторых, у него был его отряд должников. Против меня в открытую никто, конечно, не шел, но… В общем, с тех пор, как ты понимаешь, наши с ним отношения слегка испортились. А Юрек, как ты заметила, о нем вообще спокойно слышать не может.
– А при чем здесь Георгий Георгиевич?
– Да видишь ли, – Ясмин вздыхает, у нее голос очень измученной женщины. – Я даже не то чтобы ему пожаловалась… Просто честно ответила на вопрос, как идут дела. Он и ринулся разбираться. Я до сих пор до конца не знаю, что между ними произошло, но, видимо, столкнулись не на шутку. Гром гремел, земля тряслась. Юрек с тех пор при упоминании Костика пускает дым из ноздрей и дышит огнем.
– И вы еще говорите, что в этом вашем Бессмертных осталась частичка того мальчика!
– Ты не поняла, – Ясмин покачивает головой. – Он и есть тот мальчик. Всеми его поступками и руководит этот маленький, всеми обиженный ребенок. Который уверяет сам себя: будь самым сильным, самым успешным, самым богатым, и тебя больше никто не обидит.