– Какие познания в ботанике, – ухмыляется Георгий Георгиевич. – Это Яська ее слегка поторопила, как она умеет. Она ради внучки и не на такое готова.
– Я буду собирать в рот, – звонко выкрикивает крошечная девочка, – а вы будете собирать в корзинки! А потом все поделим поровну!
Убегает в лес. Ее смех отражается от сосен и замирает где-то под облаками.
– Аленушка! Стой! – Талия бросается за ней.
– Совсем ребенок она все-таки, – вздыхает Ясмин.
– Так ей и четырех нет, мать, – хмыкает ее муж.
– Да я о старшей девочке.
– Да я знаю! Я аттестат ей достал, если что.
– Ты гений у меня.
– Я и это знаю, мать.
Талия возвращается с Аленушкой на плечах.
На голове у Аленушки светло-голубой платочек, повязанный на старинный манер под подбородком. Под платочком у Аленушки абсолютно безволосая младенчески розоватая головка. Год назад на этой головке росли шелковистые русые волосы, доходящие до пояса, которые так приятно было заплетать в косы. Две недели назад в этой головке, уже безволосой от химиотерапии, по всей видимости, творилось что-то ужасное, и поэтому Аленушка не говорила ни слова, не улыбалась, не плакала, не глядела людям в глаза, не играла с игрушками, а только смотрела вниз, изредка шевелила пухлыми губками и выплевывала большую часть еды, которую в нее пыталась впихнуть черная от горя мама, старшая дочь Ясмин и Юрека.
– Чудо какая девочка вышла, мать.
– Они обе чудо.
– Если бы твоя красавица пошла-таки работать к Здыхлику, глядишь, Аленушка бы раньше… ну как это… ожила бы. Но я рад, что все так вышло.
– Нечего ей у него делать.
– Согласен.
– Бабушка! Дедушка! – кричит Аленушка. – Мы видели ежика! Тася не разрешила его взять! Тася глупая дурака, я хочу ежа!
– Ему будет плохо в доме, – объясняет Талия, аккуратно ссаживая девочку на землю. – Это же не домашнее животное. Ежик должен жить в лесу.
– А я хочу, чтобы в доме!
– А я хочу… – Талия делает вид, что задумывается. – Хочу собрать много-много земляники!
– Земляники, да! – кричит Аленушка. – Бабушка, дай корзинку!
Обе садятся на корточки и принимаются собирать алые ягоды.
– Ну педагог же, – говорит Юрек вполголоса.
– Она хочет в педиатры, – так же тихо отвечает жена.
– А совместить никак?
– Ей – легко, но ведь формальности…
– А я улажу.
– Я люблю тебя.
– А я знаю.
К дому Аленушка бежит вприпрыжку. Делает круги вокруг толстых деревьев, возвращается к взрослым, снова убегает вперед. С размаху шлепается наземь, споткнувшись о змеящийся корень сосны, поднимает голову и весело заявляет:
– Чуть-чуть не упала!
– Что ж ты так носишься, под ноги не смотришь? – качает головой Юрек.
– Ты, дедушка, задаешь слишком сложные вопросы!
– Я буду есть не кислую, не соленую, а только сладкую еду! – объявляет Аленушка, усаживаясь за стол.
Капризно отодвигает от себя тарелку с молодой картошкой и скрещивает на груди ручки. Смотрит исподлобья, как ест Талия, и вдруг решительно набивает полный рот картошки.
– Она уже засахарилась, – объясняет, прожевав.
Как только Ясмин подает десерт, который Юрек почему-то называет царской ватрушкой, в дверь стучат. Талия подпрыгивает на стуле, Аленушка кричит «Ура, гости!» и хлопает в ладошки, Ясмин и Юрек тревожно переглядываются.
– Кого черт несет, хотел бы я знать, – говорит Юрек. – И как он сюда вообще попал.
Стук повторяется.
Юрек уходит открывать дверь.
– Так, а ну убрался отсюда! – доносится из сеней.
– Я должен ее увидеть, – отвечает ему низкий мужской голос. – Пропустите меня, прошу как человека.
– Вон пошел, я сказал!
– У меня важные новости для девочки.
– Через меня передашь, не рассыплешься!
– Послушайте, вы все-таки не забывайте…
– Что? Что ты лечил и вылечил мою внучку? Мы, кажется, с тобой уже расплатились, тебе мало? Какая еще тебе нужна благодарность? В ножки тебе падать? Девицу тебе в оберточную бумагу завернуть? Голову мою на подносе подать? Чего ты хочешь?
– Я не хочу никому ничего плохого, только впустите меня. Я сразу же уйду.
– Ты уйдешь прямо сейчас, понял? Кто тебе дал право врываться в мой дом?
Ясмин вскакивает с места, но прежде чем она успевает добежать до сеней, оттуда раздается грохот, после чего в столовой появляется господин Бессмертных. За ним, тяжело дыша, входит всклокоченный Юрек, сжимая кулаки.
– Я его сейчас в камине сожгу, – тяжело дыша, обещает Юрек.
– Дядя Костик пришел, – шепчет Аленушка. Глаза у нее делаются огромными.
– Талия, – хрипло говорит Бессмертных. У него страшно бледное лицо, лоб покрыт капельками пота, глаза горят ядовитой зеленью. Девушка смотрит на него с ужасом.
– Костик, уйди ты, пожалуйста, – тихо просит Ясмин. – Не надо.
– Талия, – говорит Бессмертных. – Я должен был сам сказать вам, простите. Дело в том, что в моей клинике только что умер ваш отец.
Юджин. Расплата
– Ты вообще в своем уме? – спрашивает Ясмин.
Юджин боится на нее смотреть. Он еще никогда не видел ее такой черной и такой страшной.
– Ты какого черта шел у него на поводу? Ты почему сразу не послал его к дьяволу?
– Ну… началось с того, что он мне помог…
– Помог? В чем? Принес тебе на блюдечке любовь женщины? А тебе не пришло в голову, что если бы он не захотел, ты бы сам на эту женщину никогда не обратил внимания? Что он просто загнал тебя в тупик и принялся тобой манипулировать?
– Я правда ее люблю.
– Да? И кто она, твоя большая любовь? Давно ты ее знаешь? Много ли у вас общих интересов?
– Ну… она…
– А я тебе скажу. Знаешь ты ее как человека довольно плохо, и интересы у вас лежат в разных плоскостях. Если бы Здыхлик не наслал на вас обоих что-то вроде наваждения, ни ты на нее никогда бы не взглянул, ни она на тебя.
– Вот не все вы знаете, – осмеливается наконец Юджин поднять глаза. – Она мне еще девчонкой в любви признавалась. Костик в те годы и знать обо мне не знал.
– О! Вот все и проясняется. Этот заморыш каким-то образом раскопал некоторые подробности из твоей юности, так? Ты, может, сам ему об этом и рассказывал?
– Ну… выпили как-то вместе…
– И кто из вас допился до пьяных откровений? Дай угадаю: ты выпил и начал болтать, а он слушал и кивал?
– Ну…
– Черт побери, Юджин, неужели ты не отличаешь подростковую влюбленность от последствий приворота? Девчонки в пубертате обожают влюбляться в собственные мечты, наряжая в них того, кто подвернется. Это одно. А когда взрослая женщина вчера на тебя плевать хотела, а нынче к тебе ни с того ни с сего приходит и говорит: возьми меня, я твоя – это что такое? Это же азбука, ты же ходил на все мои семинары, должен был знать! Он сначала с тобой это проделал, потом с ней, как ты не понял?
– Я…
– Ну это ладно, ты сглупил. А потом, когда все зашло так далеко, ты какого пса не пришел ко мне?
– Он угрожал мне… И ей тоже.
– Я бы с ним справилась!
– А вот я не был в этом уверен. Мне чего, рискнуть надо было?
Ясмин тяжело дышит, сжимает тонкие губы.
– Так, – говорит она. – Ты тут тоже виноват. Приворот я, конечно, сниму, но всех дров, что ты наломал, мне по поленницам не раскидать. Так что вот тебе наказание: ты год – слышишь, год! – не пользуешься своими особыми умениями. Не приказываешь, не заставляешь. Ни днем, ни ночью. Это понятно?
– Да вы что, – шепчет Юджин. – У меня ж рухнет все, блин.
– А ты поживи годик, как нормальные люди! У них что-то ничего не рушится!
Юджин качает головой.
– Нет, – говорит он. – Назначьте другое наказание.
Ясмин медленно поднимается.
– Что? – тихо спрашивает она.
– А то, – обмирая от своей дерзости, отвечает Юджин и тоже встает. – Я виноват, значит? А вы куда смотрели? Если вы самая великая, то почему не видели, что он за вашей спиной выкаблучивает? А если не самая великая, то чего вы тогда нами командуете? Не буду я ни от чего отказываться, вот и все. Я уж лучше стану и дальше Здыхликовы заказы выполнять. Он хоть за них расплачивается.
Ясмин садится.
– Хорошо, – говорит она. – Я назначу другое наказание, и очень простое. Ты у нас, значит, держишься за свою волшебную силу, Юджин. Ну вот и будешь… будешь этаким джинном, привязанным к бутылке. Пока к тебе не придет человек и не скажет: исполни, дорогой, три моих желания. Исполнишь – найдешь в себе силы свою бутылку разбить. Разобьешь – свободен. Все. Иди.
– Это чего, – хмыкает вконец осмелевший Юджин. – Это вы меня в бутылку, что ли, засунете?
– Увидишь, – обещает Ясмин. – Ступай себе.
Юджин, ухмыляясь, уходит.
Кажется, пронесло, думает он, приближаясь к своему дому. Кажется, отстала.
Он поднимается по лестнице, открывает дверь, заходит в квартиру.
– Вернулся? – спрашивает его Муля.
У Мули длинное лицо с вытянутым подбородком. Сухие костлявые плечи, пронзительный взгляд. Как я раньше этого не замечал, думает Юджин. Нет, она ничего, конечно, если на любителя, но я-то, я-то всегда питал слабость к пышненьким круглолицым блондиночкам, как вышло, что я вдруг стал сохнуть по этой вот… этой…
– Надо поговорить, – бросает Муля. – Жду тебя в комнате.
Уходит.
И голос какой-то у нее чужой, резкий… И командует еще. Разве должна женщина командовать? Никогда не должна женщина командовать! Не им, не Юджином! Он вон даже самой Ясмин не позволил себе условия ставить!
Юджин назло ей уходит в кухню. Она появляется там же минут через десять.
– Как получилось, что мы с тобой вместе? – спрашивает, стоя в дверях. – Нам же и поговорить толком не о чем.
– Я сам уже не знаю, – честно отвечает Юджин.
Муля смотрит на него с отвращением.
– Я ведь любила совсем другого человека.
– Ну и уходи к нему, – бросает Юджин. – Смажь пятки скипидаром и беги. Может, он тебя еще и подберет.
– Ну и уйду, – шипит Муля. – Неважно к кому. Главное – от тебя.