амерен ограничиваться поцелуями. Что мыужеими не ограничиваемся.
А я-то, дура, мечтала о нежности.
А он просто решил завалить меня в койку.
Тут только я вспоминаю, что умею же перемещаться в пространстве!
Какого беса, спрашивается, я не вспомнила об этом раньше?!
Чтоб ему провалиться, этому… этому…
Сердце шепчет: «предателю!»
Оно, это глупое сердце, ждало, почему-то, большего. Хотя надо было давно догадаться, ведь совершенно прозрачно намекали.
Так вот что ему от меня надо было всё это время! Какая же я дура. Ну да, мужчина без женщины десять лет — а тут ты, сама себя принесла ему на блюдечке с голубой каёмочкой. Дура без инстинкта самосохранения. Так тебе и надо. А чего ты еще хотела? Что он тебе в любви признаваться станет, идиотка?!
Почему-то горько от невыносимой обиды, и хочется плакать.
Всхлипываю, кое-как дрожащей рукой подхватываю обрывки лифа и начинаю перемещение. Прямо из-под давящей тяжести мужского тела, прижимающего меня к постели. На коже внутренней стороны бедра остаётся горящий след от ладони.
Его взгляд. Он всё понял в этот момент по моему лицу.
— Мэг… Не уходи… Не смей… Мэ-эг!!
Отчаянный, бессильный вой за моей спиной.
Он понял, что в этот раз я не собираюсь к нему больше возвращаться.
Глава 8. Бастиан
Чёрная пустота перед глазами.
Как будто погасили свет во всём мире сразу.
Так пусто не было никогда, ни в одну из тысяч ночей до Неё.
Тупая боль под рёбрами. Пытаюсь собрать в кучу мысли, но они рассыпаются, я рассыпаюсь, всё катится куда-то в бездну. Кружится потолок над головой, когда смотрю в него час за часом, сутки за сутками. Они приходят иногда, оставляют еду, потом уносят нетронутые подносы. Сидят и смотрят, потом устают смотреть и уходят, им скучно, потому что ничего не меняется. Они не знают, что для меня изменилосьвсё.
Перед внутренним взором постоянно одна и та же картина.
Слёзы, вскипающие в огромных глазах. Крупной каплей на уголке слипшихся ресниц. Они прольются уже где-то там, без меня. И она не даст шанса стереть их губами. Что-то сказать, удержать, объяснить.
Её слёзы. По-детски жалобный всхлип. Когда уходила.
Только тогда я понял, что натворил. Она смотрела на меня так, будто я её предал.
Наверное, так и было.
Я предал её доверие. А она только начала мне снова доверять — моя хрупкая, нежная малышка.
Смотрю на свои руки, подношу к лицу, вижу, будто впервые. Будет глупостью утверждать, что моё тело действовало помимо моей воли. Я полностью отдавал отчёт своим поступкам. Решил, что сделаю её счастливой — но не спросил, в чём видит своё счастье она. Я поставил свои желания выше её. Я решил, что могу по своей воле взять то, что мне пока ещё не принадлежит. Что она должна была отдать мне сама — но только если решила бы, что я достоин этого бесценного дара.
Теперь этого и не будет никогда. Потому что я оказался не достоин.
Безмозглый идиот.
«А я тебя предупреждала!», — мстительно шипит Темнота, ввинчиваясь прямо мне в мозг отравленной иглой.
«Заткнись».
Разбиваю руки в кровь о стены. Это не помогает.
Я знаю, что она будет плакать до самого утра. Я знаю, что на следующий день она улыбнётся своему отражению в зеркале и скажет, что ничего не было, и что она с этим справится. И она справится. Без меня. Меня из своей жизни она вычеркнет.
Хочу порвать портрет, но не хватает для этого решимости. Это последнее, что осталось. Пугаюсь, что память сыграет злую шутку, и я забуду черты её лица. Так же, как уже забыл запах летнего луга, который Мэг унесла с собой.
Нет. Это сокровище останется мне.
Вставать больше не за чем. Лежу на постели — а надо мной крутится потолок. Я изучил на нём за десять лет каждый камень, каждую трещину, каждую тень. Кружится мир зыбкой мешаниной образов так же, как ходят по кругу одни и те же мысли в моей голове.
Наверное, всё к лучшему. Зачем ей связываться с таким чудовищем, как я? Живым мертвецом — это лишь вопрос времени, сколько я протяну здесь. Зачем ломать блистательное будущее, которое уготовано маленькой принцессе Оуленда? Пусть живёт свою мирную спокойную жизнь. Пусть брат найдёт ей хорошего мужа из числа своих скучных добропорядочных рыцарей…
Эта мысль рвёт душу, будто ржавым зазубренным клинком насквозь. Больно так, что перехватывает дыхание.
Я представляю мою Мэг в белом платье и свадебном венке — счастливую, улыбающуюся. Как её держит за руку какой-то хлыщ. И она смотрит на него доверчиво. Всё правильно, моя малышка. Ищи себе такого, который будет тебя беречь. Который никогда не обидит. Которому ты будешь доверять.
Ты же поняла теперь, что мне ты доверять не можешь.
Интересно — я услышу свадебные колокола в этот день? Может, мне принесут кусок свадебного пирога? Я перегрызу глотку охраннику, если так.
Боль стала физически ощутимой.
Я скорчился на своей койке, прижимая руки к груди. Что же ты сделала со мной, Мэг? Это твоя месть за то, что я хотел сделать с тобой?
«Жалкий слабак. Вставай!»
«Иди к чёрту».
«Как знаешь. Больше я не стану вытаскивать тебя, когда уйдёшь за грань»
«Мне всё равно. Сдохну, хоть там ты оставишь в покое»
Тишина ударила в ответ. Без предупреждения. Адской болью в висок, наотмашь. Сжимаю зубы, чтобы не зарычать. А стоило бы, наверное. Вдруг так станет легче.
А может, провоцировать Тишину дальше? Пусть раздерёт на куски то, что от меня осталось.
Может, так перестану вспоминать Её.
На исходе второй недели я просто стал медленно подыхать.
Наверное, оно и к лучшему.
Глава 9. Мэг
На следующий день просыпаюсь далеко за полдень.
Хмурый, серый день — солнца сегодня нет, оно не может пробиться ко мне через плотную пелену северных упрямых туч. Это хорошо. Заплаканным, опухшим глазам было бы слишком больно смотреть на яркий свет.
С трудом заставляю себя подняться с постели, откидываю с лица спутанные кудри. Уснула вчера, не раздеваясь. Остаток ночи захлёбывалась слезами, изнывая от жалости к себе, такой дуре, посыпая пеплом от сгоревших надежд раны глубоко внутри. Подушка мокрая до сих пор. Но я решила — выплачусь только один раз, но от души. А потом будет новый день. Потом я переверну страницу — и буду жить дальше.
В конце концов, мало что ли нас таких, дурочек, которым первая любовь подарила крылья, поманила куда-то высоко-высоко… а потом хряснула со всей мочи о камни?
У всех зажило. И у меня заживёт.
Вставать… и правда было больно.
Я скинула платье непослушными пальцами, кое-как избавилась от нижней юбки, сорочки… в одних панталонах подошла к высокому, в пол, зеркалу в углу комнаты.
Придирчиво изучила себя…
Да уж.
Ни дать, ни взять, банный день падшей женщины.
Следы от зубов на шее.
Синяк на бедре.
Следы от пальцев на груди. Маленькие круглые пятнышки наливаются желтизной, где впивался. Повертелась… на ягодице тоже, длинные, косые. Там хватал от души, не жалея.
И это не стереть пока. Так же, как и воспоминания вспышками, перед жгучей, мерцающей темнотой внутреннего взора. Стоит моргнуть, стоит прикрыть на мгновение веки — и они снова со мной.
Он снова со мной.
Шёпот, дыхание, шорохи, звуки.
Жмурюсь снова, жмурюсь сильно — до бликов перед глазами. Наваждение пропадает.
Ничего. Эти отметины когда-нибудь исчезнут тоже. С моего тела свести его следы будет проще всего. Из сердца… получится ли когда-нибудь? Не знаю. Но я буду пытаться.
Господи, какая же я бледная… как смерть. А ну-ка, вспомни о том, кто ты такая, Мэган Роверт! Принцесса, колдунья, наследница одного из самых древних родов Королевства. Матерь Тишины.
Заставляю себя вздёрнуть подбородок, заставляю глаза блеснуть сталью — серой холодной сталью Ровертов, многовековых повелителей Полуночного крыла. Решаю пробовать ещё и улыбаться, но улыбка напоминает оскал, и эту попытку оставляю до лучших времён.
Ничего. Ничего. Я сильная. Я справлюсь. Я не буду о нём больше думать. Вырву из книги своей жизни эти страницы, сожгу, развею пепел.
Кутаюсь в халат, прошу служанок ванну.
И долго, долго, долго — до скрипа, до скрежета зубов, до звёздочек перед плотно зажмуренными веками стираю с себя его прикосновения.
«Мэг… Не уходи!.. Не смей!..»
Губкой тру плечи до боли. Слёзы закипаю снова, горькие, жалкие, стыдные.
Зачем ты так со мной? Почему? Что я тебе сделала?
Я хотела быть твоим светом.
Я хотела, чтоб ты был моей силой.
Я хотела доверять.
Я хотела любить.
Я хотела принести тебе свою бесконечную, бесконечную нежность.
Ты хотел от меня только одного.
Выбрасываю проклятую губку, закрываю обеими ладонями лицо, давлю крик.
Сижу в воде, пока она не выстуживается полностью, пока не становится почти ледяной. Мне нужно вытравить из себя проклятый жар, который до сих пор, до сих пор горит там, внутри, и не желает, проклятый, никак потухать — как только вспоминаю прошедшую ночь.
Меня бьёт дрожь, когда кое-как заставляю себя выбраться, влезть в тёплый халат… высушить волосы уже сил не остаётся. Сжимаюсь на краю постели в бессильный леденеющий комок, подтягиваю колени к груди, хочу стать меньше, хочу стать точкой, хочу исчезнуть совсем.
Потому что меня накрывает ломка. Невыносимая.
Потому что на холд Нордвинг опускается ночь. И я хочу к нему.
Хочу. Хочу. Хочу.
Мне нужно снова этой отравы, этого медленного яда. Хотя уже знаю теперь, что он меня может только убить.
Нет! Не могу, не должна, не опущусь до того, чтобы снова вернуться к нему после того, что было. От меня должна остаться хотя бы гордость — если уж всё остальное разбито вдребезги.
Я цепляюсь зубами в подушку, чтобы удержаться и не переместиться к нему.
До утра путаюсь во влажных белых простынях. Комкаю пальцами одеяло. Рассвет встречаю сухими невидящими глазами. Засыпаю снова под утро. Я уже слишком привыкла жить так.