Галантно пропускает меня первую в дверь. Его взгляд смягчается.
— И знаешь — я ещё не такой старый, чтоб становиться тебе опекуном. Предпочитаю быть телохранителем, — подмигивает мне.
Я закатываю глаза.
А сама радуюсь. Уф-ф-ф… Вроде, оттаял и больше не сердится.
Это хорошо. Я не хочу, чтобы он на меня сердился.
9.9
Перед выходом мы с Аланом задерживаемся ненадолго. Он выбирает оружие из целого арсенала, любовно развешенного в тесном холле. Мечи, кинжалы, ножи, есть даже небольшая секира и боевая булава. Ставни первого этажа плотно закрыты, слабый отсвет падает только сверху, поэтому здесь не очень светло, но сталь таинственно поблескивает и притягивает взгляд.
— Ничего себе у тебя железяк! — восклицаю удивлённо.
Он бросает снисходительный взгляд.
— Это наименее ценные из моей коллекции. Походные экземпляры.
Выбирает длинный меч в обманчиво-простых ножнах. Я достаточно тёрлась вокруг брата, чтобы понимать, что вот такая изысканная простота гарды и клинка, в которых нет ни единой лишней детали — свидетельство мастерства кузнеца и того, что это не парадное, а самое что ни на есть боевое оружие.
Цепляет на пояс.
— А где ценные? — интересуюсь между делом, пока Алан педантично снимает домашнюю обувь и влезает в уличную. Становится вдруг неудобно, что я в чём телепортировалась, в том и ходила у него по дому, а он ни единого слова упрёка не сказал. Слишком вежливый. Надо не забыть разуться в следующий раз. Неужели он и полы здесь сам моет?! Хотела бы я на это посмотреть.
— Ценные — в спальне, — бросает на меня веселый взгляд искоса. — Показать?
— Нет уж, спасибо! Обойдусь как-нибудь, — вспыхиваю я.
Хватаюсь за ручку двери и начинаю открывать… но меня твёрдо берут за плечо и отодвигают назад. Руки у Алана сильные, я и глазом моргнуть не успеваю, как меня будто пушинку с места на место перемещают.
— Сначала я. Не торопись, — говорит строго.
Кажется, кто-то серьёзно вжился в роль моего телохранителя!
При свете дня, да ещё с такой охраной, путь через узкие извилистые улочки Саутвинга больше не кажется мне столь жутковатым и утомительным.
Караульный пост городской стражи, в который Алан притащил моего обидчика, располагается неподалёку, в нижней части города. Это приземистое каменное здание в три этажа, от которого веет казёнщиной за версту. Да ещё и решётки на окнах верхнего этажа. Нижние два — с плотно закрытыми ставнями.
Их вообще много в Саутвинге. Закрытых окон — будто у спящего опущены веки. Город наполовину вымер, ощущение запустения сейчас, когда ярко светит солнце, становится ещё более явственным. Это обидно. Такой красивый город не заслуживает столь печальной участи.
Усатый страж с алебардой при входе долго выспрашивает, кто мы и откуда, зачем и почему. Недоверчиво косится на меня в ответ на заявление Алана, что перед ним — принцесса Оуленда, младшая сестра самого короля. В конце концов, страж заставляет Фостергловера сдать меч и долго ведёт нас по лабиринту коридоров к начальнику стражи. Впрочем, Алан не кажется расстроенным тем, что его лишили оружия — ведь самое опасное, пудовые кулаки, по-прежнему остаётся при нём.
Краснолицый начальник, от которого дешёвой выпивкой разит за версту, быстро вспоминает Алана и ещё более быстро вытягивается в струнку, заслышав мою фамилию. Тут же выясняется, что к подозреваемому в тюремную камеру нам войти конечно же можно, и леди Роверт окажет большую честь, если поможет расследованию.
Почему-то волнение усиливается, стоит сделать лишний шаг по длинному, слабо освещённому коридору, крашенному масляной коричневой краской, который оканчивается единственной дверью с решетчатым окошком.
Начальник стражи долго гремит ключами из необъятной связки на поясе, а потом с угодливой улыбкой отпирает дверь. Та подаётся с угрюмым лязгом.
— Спасибо, дальше мы сами!
Алан включает в голосе властные нотки потомственного лорда в фиг-знает-каком-поколении, и его слушаются беспрекословно. Конечно же, он не дает мне войти первой, затаскивает себе за спину, и я, изнывая от нетерпения, далеко не сразу получаю возможность рассмотреть узника. Потому что из-за такой здоровенной спины ещё попробуй, выгляни.
Наконец, мне это удаётся. Блеклый свет из крохотного окошка под потолком — мы на третьем этаже. В небольшой камере со стылыми каменными стенами есть только узкая койка с соломенным тюфяком, грубо сколоченный стол и стул, да ещё жестяной рукомойник и ведро в углу.
Худой, нескладный и весь какой-то нелепо сложенный мужчина, лежавший на койке спиной к нам, вскакивает, а потом под давлением пристального взгляда рыжего медленно садится обратно.
Алан ничего не говорит, давая возможность узнику понервничать — а того присутствие Фостергловера, очевидно, ввергает в состояние мышки перед удавом. Мне внимания заключённого практически не достаётся. Он меня… как будто бы не узнаёт! А вот я его узнала сразу, аж шишка на затылке начала ныть.
Мой телохранитель выдвигает стул, усаживает меня. Сам становится между мной и подозреваемым, опирается бедром о столешницу, складывает руки на груди. От этого рубаха натягивается, а мышцы выглядят особенно впечатляюще. По крайней мере, мужика впечатляет точно. Он сглатывает, бросает нервные взгляды — главным образом на кулаки Алана, и я замечаю на скуле у этого несчастного, которого мне становится почему-то жалко, кровоподтёк от удара.
У него тощая физиономия, неопрятная небритость, взлохмаченные тёмные волосы и — действительно, прозрачно-голубые глаза! Ни следа зловещей тьмы, которая заливала его зрачки, когда загонял меня в глухом переулке.
— Знаешь эту девушку? — начинает Алан, кивая на меня.
— Не имею чести! — поспешно отвечает мужчина, переводя взгляд с меня на него и обратно.
— То есть, у тебя привычка бить камнем по голове и утаскивать в подворотни незнакомых тебе девушек? — обманчиво-спокойным голосом спрашивает Алан, а мужчина буквально сереет от страха.
— Клянусь, я не понимаю, о чём вы говорите, благородный господин! — заискивающим тоном говорит узник, а в глазах разгорается самая настоящая паника.
Я вздыхаю.
Ни малейшего следа того липкого ужаса, который охватил меня в прошлую встречу с человеком, я не чувствую. И чтобы он врал — тоже. У меня чутьё на лжецов.
Внутренний голос коварно шепчет — где же было это чутье с другим узником в другой темнице? И тогда одно из двух. Либо чутьё твоё гроша ломаного не стоит, либо…
…Либо тебе он никогда не лгал.
Острое чувство тоски бьёт меня под дых, когда я меньше всего этого ожидаю. Наверное, всему виной обстановка, которая слишком напоминает мне о прошлом.
Но я вдруг понимаю, что настолько сильно скучаю по Бастиану, что готова переместиться к нему прямо сейчас. Только бы увидеть, только бы узнать, что с ним всё в порядке. И он по-прежнему тот гордый, самолюбивый, опасный и несгибаемый Король-без-Короны, который пронёсся по моей жизни, как падающая звезда, круша всё на своём пути. Потому что сейчас, когда я вижу, как сильно размазывает человека по стенке даже короткое пребывание в таких местах, я ещё больше поражаюсь стойкости того, кто за десять лет без луча солнечного света умудрился остаться собой.
Из забытья меня выводит ощущение подозрительно-пристального взгляда с высоты двухметрового роста.
— У тебя были вопросы к этому недомерку? Задавай. Или тебе нехорошо? Может быть, уйдём прямо сейчас? — спрашивает Алан.
Я качаю головой.
Да, мне нехорошо. Мне очень и очень плохо. Но это к делу не относится. И свои вопросы я, конечно же, задам.
9.10
— Почему вы меня ударили?
Узник смотрит на меня с таким ужасом, что мне почему-то становится стыдно. Как будто это я тут обижаю ни в чём не повинного человека, а не он мне оставил здоровенную шишку на память.
— О чём вы, милостивая госпожа?.. Да я в жизни руку не поднял на женщину! Тем более, такую девушку красивую…
— Полегче, приятель! — миролюбивым голосом прерывает его Алан, и тот захлопывает рот со стуком зубов, переводя полный мучений взгляд на моего друга. — Девушка красивая, не то слово. Но комплименты тут не помогут. Я видел, как ты это сделал, можешь не отпираться! Мы теперь хотим только узнать, почему.
Бледнота несчастного стала уже какой-то синюшной, и я самым серьёзным образом испугалась, что он тут сейчас передо нами в обморок хлопнется.
— Я… я… нет! Не может быть! Вы меня с кем-то перепутали!..
— Как вас зовут? — мягко спросила я.
— Сте…Стефан, ваша милость!
Я поднялась и не обращая внимания на предупреждающий строгий взгляд Алана, передвинула стул ближе, поставила прямо напротив койки и уселась снова. Подалась вперёд, заглянула в глаза — прозрачно-голубые, полные паники. Продолжила успокаивающим тихим голосом:
— Не переживайте. Если вы ни в чём не виноваты, вам никто не причинит зла!
Мужик снова бросил выразительный опасливый взгляд на кулаки Алана, и я мысленно вздохнула. Я бы тоже на его месте не доверяла моим словам рядом с этой горой мышц.
— Просто расскажите мне, пожалуйста, как прошёл ваш вчерашний день?
Он снова посмотрел на меня, сглотнул, и видно было по лицу — пытается сосредоточиться, собраться с мыслями и вспомнить… судя по растерянности, которая появилась на его бледной физиономии, то ли с мыслями не густо, то ли провалы в памяти.
— Что было утром, например? — подсказала я.
— Ну… утром… я поел кашу, попрощался с женой и дочкой и пошёл на работу…
— Дочке вашей сколько лет? — спросила я тихо.
— Три годика! — расплылся в улыбке узник. — Мальчика ещё хотим…
Он опомнился, погрустнел и повесил нос.
— Вот расскажете всё, что надо, и пойдёте домой! — заверила его я.
— Не торопи события, Мэгги, — проворчал сурово Алан за моей спиной. Я чувствовала, что он рядом, следит за каждым жестом заключённого. И правда, охраняет! Это было приятно. Пожалуй, в идее телохранителя и правда что-то есть.