В единственное место, где я хотела быть.
В единственное место, где я должна быть.
Он по-прежнему неподвижен, словно камень. Но я уверена, что моё присутствие заметил. Почему ничего не говорит? О чём думает сейчас, в этой непроглядной тьме? Чего ждёт?
Робко веду кончиками пальцев выше. Касаюсь спутанных, мокрых от пота волос на его висках. Осторожно глажу Бастиана по голове.
— У тебя жар. Ты болен? Мне позвать врачей?
— Не… надо звать. Врачи… были.
Теперь уже у меня по телу идёт дрожь. Когда впервые слышу звук его голоса — тихий, хриплый. Бастиан словно с трудом разлепляет губы и произносит эти короткие слова, как будто за всё то время, что меня не было, он не говорил ни слова, как будто почти разучился говорить. Но разве так может быть?! Где-то внутри меня к сердцу подступает холодная волна паники. Догадка стучится в двери моего сознания, но я отмахиваюсь от неё. Пока ещё у меня получается.
Мне хочется скрипеть зубами от отчаяния.
— Они не нашли причин твоей болезни?
Бастиан ловит мою руку в темноте и сжимает так, что становится больно. Но я не отнимаю руки. Это прикосновение наших рук меня бьёт молнией — ярко, жгуче и до самого сердца.
— Ты — моя причина, Мэг. Я… болен тобой.
Бастиан сжимает мои пальцы всё сильнее, а я могу только беспомощно смотреть в темноту невидящими глазами и слушать его хриплое дыхание. У него не просто жар, его лихорадит.
— Но, может, какие-то лекарства…
Тихий смешок в темноте. Бастиан остаётся собой даже в таком состоянии. Смеётся над собственной слабостью.
— Какие лекарства? Они сказали, сдохну со дня на день. Но черта с два теперь. Только… побудь немного. Не говори ничего… Не говори, зачем пришла. Не говори, надолго ли. Даже если пришла только на миг. Оставь мне иллюзию… я представлю, что ты вернулась навсегда.
И он возвращает мне мою руку.
Догадка превращается в осознание, которое выворачивает мне душу наизнанку.
Какая же я была дура!
Впервые мне пришла в голову мысль, что могла быть иная причина его поспешности со мной тогда.
Что он набросился на меня вовсе не потому, что ему от меня нужно было только тело.
По «телу» так не страдают.
Без «тела» не умирают так, как чуть не умер он.
А ещё понимаю, что кажется, теперь его жизнь — в моей ладони. Это очень странное чувство. И моя ответственность. Готова ли я к ней? Что чувствую я сама к этому мужчине? Решусь ли на последнее, самое откровенное осознание?
Поколебавшись немного, делаю ещё один безумный поступок на сегодня — хотя что-то мне подсказывает, это только начало, и их теперь будет много.
Просто мне смертельно захотелось. Ложусь рядом. На самый край постели, боком, чуть ли не падаю… места мало, и я почти касаюсь тела лежащего рядом мужчины. Почти — но не хватает решимости преодолеть оставшиеся дюймы. Только его лихорадочный жар достигает меня, словно я улеглась рядом с бушующим костром. Такая близость опаляет кожу, сводит с ума, заставляет сердце срываться в безумный ритм. Начинает кружиться голова. Словно я на краю обрыва. И невольно жду, что из кипящей тьмою бездны ко мне протянутся сильные руки, чтобы схватить и утянуть за собой туда, где бесконечное падение ничем не отличимо от полёта.
Но Бастиан по-прежнему не шевелится и не делает попыток придвинуться ближе.
Такая разительная перемена с тем, как он вёл себя раньше, что мне становится страшно. Неужели сломалось что-то важное, и прошлого уже не вернуть?
Вдруг понимаю, что злюсь на саму себя. Сколько можно быть такой трусихой? Если уж что-то решила, хватит колебаться. И дурой набитой быть тоже хватит.
Из всех возможных вариантов объяснений его действий теперь я стану выбирать правильные.
Он просто отчаянно боится снова меня напугать.
Он как человек, ступающий по тонкому льду. Ещё один неверный шаг — и смерть.
Я должна доказать, что отныне собираюсь стать ему надёжнейшей в мире опорой.
Тихо двигаюсь к нему ближе, прижимаюсь всем телом, дрожа, утыкаюсь лицом в плечо.
— Я замёрзла. У тебя холодно. Обними, пожалуйста.
Он хрипло выдыхает моё имя. Меня окатывает волной его эмоций — тоска, отчаянная жажда, неверие… надежда.
Только теперь Бастиан поворачивается ко мне на жалобно скрипнувшей тощей постели, тянется, обнимает обеими руками и прижимает к себе. Выдавливает из себя несколько слов. Но сколько же стоит за этими словами! Для нас обоих.
— Мэг… прости. Больше — никогда. Веришь?
Я зарываюсь лицом ему в рубашку, губами ловлю вкус кожи в распахнутом вороте, жмусь ладонями к широкой, бешено вздымающейся груди.
— Нет… Но мне всё равно. Потому что я и правда вернулась навсегда.
В этот момент мне становится невероятно тепло и спокойно.
Как хорошо, оказывается, быть кому-то жизненно необходимой! Как хорошо, когда находишь, наконец, человека, который жизненно необходим тебе. Потому что только теперь осознаю, что всё это время вдали от мужчины, которого люблю, я тоже медленно умирала внутри.
Люблю.
Люблю.
Я его люблю.
Минута течёт за минутой, они сливаются в часы, мы не замечаем бега времени, мы вплавлены друг в друга.
Дыхание Бастиана постепенно выравнивается. Я больше не слышу хрипов. И кажется, кожа его перестаёт быть такой ненормально обжигающей. Лихорадка отступает.
От всех этих переживаний я так устала, что сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. Хотя даже во сне чувствую, как Бастиан сжимает меня так, что возможно, сломает мне пару рёбер.
Но я засыпаю невозможно счастливой.
Кажется, я все-таки сделала самый правильный за всю мою жизнь неправильный выбор.
9.21
Предощущение рассвета как обычно меня будит. Тело очень быстро вспомнило старые привычки.
Просыпаюсь нехотя — давно уже привыкла, что днём не ждёт ничего хорошего, только хмурая беспросветность, и я всегда пыталась как можно дольше удерживаться на границе со сном. Ведь только во снах я снова была с ним.
Ворчу недовольно и потягиваюсь всем телом…
Об что-то очень горячее потягиваюсь, если так рассудить. И тесновато как-то. Королевская постель во дворце Саутвинга таких гигантских размеров, что там на десять меня места хватит. А тут ни рукой, ни ногой толком не двинуться…
Стоп.
Распахиваю глаза и встречаюсь с двумя чёрными безднами других глаз.
Кажется, ночью Бастиан встал незаметно и зажёг свечи.
Потому что я наконец-то могу видеть его лицо.
Он лежит рядом, по-прежнему крепко обнимает и смотрит на меня — смотрит, будто не спал всю ночь и всю ночь вот так смотрел. Я бы не удивилась, если оно так и есть. Смотрит, как умирающий от жажды в пустыне путник впивается взглядом в далёкий оазис на горизонте.
Я сама принимаюсь жадно ощупывать его взглядом.
Господи, исхудал ещё сильней, бедный! Просто скелет здоровенный, бледный как смерть.
Но с него по крайней мере сняли оковы — наверное, он был слишком слаб, и к нему проявили хотя бы каплю милосердия.
Особенно пристально всматриваюсь в лицо. С облегчением вижу, что во взгляде Бастиана нет того пугающего чернильного мрака. Нет одержимости. Нет тьмы по ту сторону. Это и в самом деле он.
Черные глаза медленно опускаются вниз по моему лицу, чертя жгучие дорожки на коже. Останавливаются на губах.
Меня накрывает смущением. Потупившись, улыбаюсь несмело.
— Ты… бороду отрастил.
— Сбрею.
Вздыхаю и снова прячу лицо у него на груди. По-прежнему не очень понимаю, что говорить — и надо ли. В голове туман. Всё тело в расслабленной неге, каждая клеточка поёт.
— Рассвет скоро…
— Никогда так сильно не ненавидел рассветы.
Трусь носом ему об рубашку.
— Даю тебе честное-пречестное слово, что вернусь сразу после заката.
Бастиан ревниво сжимает объятия.
— Не верю.
Кое-как умудряюсь отстраниться и привстать на локте. Мои непослушные кудри падают Бастиану на плечо. Мне безумно нравится это зрелище.
— Хорошо, тогда так! Вернусь, если кое-что сделаешь.
В чёрных глазах вспыхивает искра смеха. У меня сердце сжимается от этого. Кажется, он оживает!
— И чего же от меня хочет моя маленькая колдунья?
— Хочу, чтоб ты съел всё, что тебе принесёт стража, до последней крошки! А я вечером проверю. Пойму, что не съел — развернусь и мигом уйду обратно!
Его улыбка на краешке губ для меня — как солнце после долгой ночи.
— Такое повеление будет проблематично выполнить, моя госпожа!
— Это ещё почему?
— Потому что здешние стражи по велению недоумков-врачей повадились таскать мне одну жидкую бурду. Пытались насильно вливать в меня какие-то, мать их, куриные бульоны. Можешь себе представить? В последний раз едва не ушли отсюда с ложкой в… а впрочем, эту часть, так и быть, опустим.
Я вспыхнула.
— Вот, значит, как ты себя до такого состояния довёл! Упрямый, как ослиная задница!
— Не знал, что принцессам можно такие выражения! — ухмыльнулся Бастиан и насмешливо вздёрнул чёрную бровь. А у самого в глазах плещется что-то такое жадное, дикое… что внутри меня просыпается мурчащая кошка, и хочется остаться в этой самой постели, никуда не уходить, и наплевать на рассвет. В конце концов, после таких угроз ложкой от Бастиана стражники, может, сегодня и сами не придут…
— Принцессам можно всё! На то они и принцессы! — заявляю Бастиану, а потом забываю, что хотела сказать дальше. Когда он дёргается в мою сторону… и застывает.
На секунду мне казалось, что сейчас вопьётся поцелуем.
Но через полсекунды он себя остановил. И упрямо сжатые губы так и не коснулись моих.
Бастиан почти насильно отрывает себя от меня, вытягивается на постели и подкладывает руки под голову — как будто убирает их подальше от соблазна. Я сажусь и опускаю ноги на холодный пол. Оглядываюсь на Бастиана, поправляю сползшее с плеча платье.
Он на меня не смотрит. Смотрит в потолок. Больше ни следа улыбки.
Цедит сквозь стиснутые зубы.