— Я думала, ты ненастоящий, — говорит первое, что приходит в голову, делая неуверенный шаг в перед.
Ей огромных усилий стоит удержаться на ногах, в голове раздается звон, как от удара колокола. Лин проходит внутрь, прикрыв за собой дверь. В палате два больших окна без всяких решеток и замков. Стены выкрашены в цвет слоновой кости, полы выложены ламинатом. Стол из натурального дерева, компьютер, телефон, полки с книгами и двуспальная кровать с гребаными тумбочками, обитыми велюром.
— Ты тайный сын президента? — ошарашено оглядевшись, Элинор Хант поворачивается лицом к прислонившемуся к стене мужчине. Он отрицательно качает головой, глядя себе под ноги. Над его правым плечом Элинор внезапно замечает рисунок, на котором изображен необычной формы дом на живописном холме, на голубом кусочке неба каллиграфическим почерком выведена надпись: «ForDick»
— Дик? Это твое имя? — приглушенно спрашивает Лин.
— У меня есть для тебя еще один подарок, — игнорируя заданный вопрос, обитатель комнаты бесшумно приближается к застывшей в оцепенении Элинор Хант. — Хочешь взглянуть, Эль? — и, прежде чем она успевает ответить, он протягивает ей набор новеньких кистей.
Глава 22
— Нет, не подходи. Боже мой, нет… — Элинор просыпается от собственного плача и, резко распахнув глаза, смотрит на развернувшееся над ней звездное небо. Сердце колотится так быстро, что кажется вот-вот пробьет ребра. Ей требуется несколько секунд, чтобы привести дыхание в норму и понять, что она не попала в очередной кошмар, а находится в своей спальне, и звезды видит сквозь панорамное окно в потолке, прозрачность которого регулируется при помощи пульта. Обычно включен тонированный режим, но сегодня видимо кому-то захотелось выспаться под открытым небом. Повернув голову набок, Элинор морщится от спазмов, сдавивших височные доли.
— Крис, — заметив на фоне окна темный силуэт мужа, сипло зовет Лин. — Я вспомнила. Я знаю, где познакомилась с Диком.
— Неужели? — он медленно поворачивается, и она только сейчас понимает, что до этого Кристофер стоял к ней спиной. — Тебе чаще надо падать в обмороки. Это удивительным образом прочищает твои мозги.
— Прекрати! — шипит она, и боль переключается на затылок, становясь тупой.
Мучительно застонав, Лин приподнимается на локтях, глядя, как муж вынимает руки из карманов домашних брюк и направляется к кровати.
— Все очень серьёзно, Крис. И страшно. –слова уже звучат со всхлипами.
Муж садится на край постели напротив Элинор, его взгляд ощущается ментально, запах парфюма дурманит обонятельные рецепторы. Все в нем кажется родным и чужим одновременно, и невозможно разделить. Он давно живет у нее под кожей, бьется в сердце, ворует дыхание, владеет ее телом. Лин порывисто прижимается к мужской груди. Потребность ощущать его руки, прикосновения, твердость напряженных мышц, как никогда, неутолима.
— Все действительно очень серьёзно, Эль. — глухо отзывается Крис, зарываясь ладонью в шелковистые волосы и массируя затылок умелыми пальцами. Как по волшебству — боль сдает позиции и отступает. — Я вынужден признать, что ошибся, — гулко произносит Кристофер, шевеля теплым дыханием волосы на ее макушке, а ей так тепло и уютно в родных объятиях, так спокойно от ровного умиротворяющего голоса. Рядом с ним не нужно бояться. Он — гранит, скала, крепость…
— Ты очень больна, Элинор.
Он говорит что-то неправильное, вынуждая Элинор очнуться и выбраться из уютного кокона.
— А я вместо того, чтобы обратиться за помощью к психиатру, только усугублял твою болезнь. Давил, кричал и вел себя, как полный мудак, — покаянно продолжает Крис. Да, отчасти все так и было, кроме одного существенного «но».
— Я здорова, — царапая ногтями его футболку, Лин чуть подается назад и запрокидывает голову, с отчаянной мольбой вглядываясь в скрытое полумраком лицо мужа. — Послушай меня. Я вспомнила Дика.
— Ты его и не забывала, — с горечью отзывается Крис. В стальных радужках качаются звезды, гаснут и вспыхивают, танцуют, как пыльные мотыльки. — Я бы порадовался, вспомни ты меня, но мы снова говорим о твоем любовнике.
— Он не мой любовник, — тихо возражает Элинор.
— Не начинай, — тряхнув головой, Кристофер отстраняется, вновь создавая между ними зону отчуждения.
— Дик — пациент святой Агаты… Пациент F602299, — сбивчиво произносит Лин и подползает к мужу на коленях, сокращая воздвигнутую пропасть. — Мы познакомились с ним там, в клинике. Он преследовал меня, Крис, а я не понимала. Ничего не понимала, — цепляясь за каменные плечи, взволнованно шепчет Лин. — Я была не в себе. Мне что угодно можно было внушить. Любой бред я приняла бы за истину, а реальность за бред. Дикие головные боли, каша в мозгах, амнезия, психоз, расстройство личности, бессонница, паранойя, депрессия. Ты читал список моих диагнозов? Ни в одном человеке не уместится столько. Врачи сами не могли определиться, что со мной происходит. Они травили меня таблетками, глушили симптомы, превращая в послушную и удобную апатичную куклу. А он… Он слушал и говорил… Он так много говорил со мной, и я убедила себя, что слышу собственный голос, что разговариваю сама с собой. Я находилась в пограничном состоянии, это все равно что сон, Крис. Когда мир имеет неясные, расплывчатые, постоянно меняющиеся очертания. Он выглядит так, как будто на полотно с написанным пейзажем вылили стакан воды. Ни четких лиц, ни контуров, ни голосов. Все условно, как в тумане. Я считала его галлюцинацией. Понимаешь? Долбаным вымышленным другом, какие бывают только у детей, а он тем временем забирался мне в голову.
— Элли, остановись, — мягко произносит Крис, подхватив пальцами ее подбородок, ласково поглаживает скулы. — Послушай себя…
— Нет, это ты послушай, — накрывая его губы ладонью, умоляет Элинор. — Мне столько лекарств давали, Крис. Иногда я спала сутками, а потом столько же бродила по больничным коридорам, прицепив к животу подушку и представляя себя беременной. Я дралась с другими пациентами, готова была убить любого, кто осмелился бы сказать, что я сумасшедшая и не жду никакого ребёнка, — голос Лин срывается, по щекам ручейками стекают слезы, горло дерет от невыплаканной боли, но ей нельзя молчать. Так много нужно объяснить… — А в самом начале меня держали в палате с мягкими стенами, привязывали к кровати. Я ходила под себя и мычала, как животное. Не могла самостоятельно есть, пить, думать. Только капельницы, лекарства и мерцающая лампочка в потолке. Я умирала, Крис. А где ты был все это время? Почему ты не приходил? Почему ты позволил всему этому случиться? Почему ты бросил меня там совсем одну? — сдавленно всхлипнув, она жмется щекой к шее Кристофера, чувствуя, как интенсивно пульсирует ярёмная вена на его горле. Он задерживает дыхание, словно сказанные слова ставят его в тупик или задевают за живое.
— Я не мог вмешиваться в схему лечения, Эль. — выдохнув, напряжённо произносит он, крепче сжимая жену в своих объятиях. — Ты не хотела меня видеть. Ты меня не узнавала, обвиняла черт знает в чем...
— Мне так страшно было Крис. — не дослушав его оправдания, бормочет Лин. — Я день с ночью путала, мерещилось всякое. А Дик… Он просто воспользовался моим состоянием.
— Откуда ты знаешь, что сейчас тебе не мерещится, что ты говоришь со мной? Уверена, что со мной? — протянув одну руку к прикроватной тумбочке, Крис включает ночник. Прищурившись от вспышки света, Элинор трет заслезившиеся глаза.
— Потому что я здорова! — с отчаянной уверенностью восклицает она, глядя в пепельно-серые глаза мужа. — Я здорова, Кристофер. — женская ладонь касается его щеки, покрытой двухдневной щетиной. — Мне не нужен психиатр, чтобы понять, что реально, а что нет. Ты — моя реальность. Мой муж, а он — никто.
— Даже так, — глухо отзывается Крис. — Сильно сказано, Эль, — его взгляд, хоть она его и не видит, медленно дюйм за дюймом изучает ее всю. С головы до ног. — Никто. — эхом повторяет он. — Как быстро ты переобулась, Эль. Никто это не понравится. Он будет оскорблён и обижен, — цинизм и скепсис в звучащем голосе бьют сильнее всех ранее сказанных в ее адрес унижений.
— Почему ты мне не веришь? — подавленно спрашивает Лин.
— Ты еще ничего мне толком не рассказала, Эль, — сухо и отчужденно поясняет Кристофер. — Сложно делать выводы из твоих обрывочных видений, в реальности которых ты сама не уверена.
— Это не видения, — импульсивно протестует Элинор. — Он был реален. Дик. Его имя было написано на рисунке.
— Каком, чёрт возьми, рисунке, Элли? — устало интересуется Кристофер.
— Рисунке в его палате, — поясняет Лин.
— Он тоже художник?
— Нет. Рисовал кто-то другой. Может быть, даже я. Не знаю. Не уверена, но там был наш дом и его имя. Для Дика. Так было написано на этом гребаном листке.
— Выходит, ты наставила мне рога еще в психушке? — раздраженно заключает Кристофер. — Отлично, Эль.
— Забудь ты про свои рога! — вспыхивает Элинор. — Не это самое страшное, что могло случиться.
— Серьезно? — мрачно ухмыляется Кристофер. — Я должен списать роман своей жены с психом на проблемы в ее голове и порадоваться, что он не затрахал ее до смерти?
Его пальцы впиваются в женские плечи, оставляя новые синяки поверх старых. Он злится и не контролирует свою силу, а злость всегда мешает трезво и отстраненно взглянуть на ситуацию.
— Крис, ты понимаешь, что все это значит? — она пытается достучаться до его благоразумия. — Если это тот самый Дик, то мы в опасности. Он пациент психиатрической лечебницы, двинутый на всю голову шизофреник или маньяк, которому что-то нужно от меня.
— По-моему, тут все очевидно, — язвительно парирует Кристофер, отодвигая Лин от себя. — Ему нужно поиметь чужую жену. Ради этого он даже сбежал из клиники, и за три года этого хитроумного психа никто не хватился.
— Он не обычный пациент, Крис, — не теряя надежды доказать мужу, что она не конченная идиотка, сдержанно объясняет Лин. — Дик находился в клинике на привилегированном положении. Ни с кем не контактировал, жил, как гребаный турист, а не больной на голову псих. Он свободно перемещался по всем отделениям, не соблюдал режим, убирал достающих его пациентов в отсек для буйных. Дик и сам обитал там, но его палата отличалась от той, в которой содержались другие больные. Она укомплектована, как люкс в Хилтоне. Панорамные окна, настоящая ванная комната, мебель премиум-класса…