— Смотрю, в этом году и девушки есть?
— Так точно! Рядовые Лу Роис и Кара Хань показали отличные результаты при отборе, обойдя других претендентов.
— Надеюсь, они и дальше не подведут.
Из шеренги, старательно, как учили, вышел солдат. Отсалютовал и раскрыл красную, с золотым тиснением папку. Над притихшей Академией зазвучала Клятва Курсанта. Взвод слаженно повторял зазубренные слова, а под конец дружно опустился на правое колено — как и положено при принесении присяги члену королевского дома.
— Благодарю вас! — голос наследного принца легко заполнил плац. — Надеюсь, ничто не помешает вам сдержать данное слово, и мы будем гордиться вами. Поздравляю, господа курсанты!
Строй качнулся, салютуя в ответ.
Принц козырнул, четко развернулся кругом и направился к машине.
Лейтенант смотрел ему в след, пока не захлопнулась черная блестящая дверь. И только некоторые курсанты заметили во взгляде своего командира звериную тоску.
Казарма гудела. Ради праздника в увольнение отпустили всех, даже штрафников. Но ни один из парней, отвешивающих комплименты подругам, не пригласил их на свидание.
— И кто они после этого?
Лу кипятилась, перебирая гардероб.
— Кара, скажи, что лучше одеть — блузку с брюками, или вот этот комплект?
— Оба варианта нравятся.
— Ну нет. От штанов я и тут устала. Юбочку хочу. А ты? В чем пойдешь? С ума сошла? Хоть украшение одень. Вот, эти бусы к водолазке подходят.
Кара улыбалась, глядя, как суетится подруга. Вышли вместе, отметившись на пропускном пункте.
— Ты куда сейчас?
— Родителей навестить надо. А ты?
— Я тоже сперва домой. До вечера!
И девушки разошлись.
В небольшом кафе сидели двое. Они не скрывались, да и не нужно было — только очень предвзятый взгляд мог опознать в молодом человеке Наследного Принца, каким его привыкли видеть по телевизору и на фотографиях. Девушка и вовсе не беспокоилась — последние шесть лет она провела за границей, в закрытом учебном заведении, приезжая домой только на каникулы. У журналистов было лишь статьи да куча фотографий улыбающейся девчонки с косичками.
— Деля, ты понимаешь, что натворила? Отец будет в ярости.
— Ему придется принять это. Я не отступлюсь.
— Но два года! Ладно армия, оттуда можно было вытащить тебя в любой момент, но Академия! Представляешь, что будет, если станет известно?
Принцесса пожала плечами:
— Ну, узнают. Всегда можно наплести о патриотизме. Журналисты любят такие истории. Еще и рейтинг поднимется.
— Зачем тебе это? — рука мужчины нежно накрыла женскую. — Там нагрузки нечеловеческие, да и дисциплина… Ты ведь никогда с ней не ладила.
— Так может, пора начинать? Выросла уже.
— Вот именно. Должна понимать…
— Я понимаю, братишка. Теперь скажи, что меня ждет впереди? Престижная профессия, но диплом будет просто висеть на стене. А мне найдут подходящего мужа. И я всю свою жизнь буду играть роль примерной жены и матери, стараясь, чтобы никто не догадался о настоящих чувствах. Веселая перспектива, да?
— Тогда чего ты хочешь? Скажи, я помогу.
— А я и не скрываю. После Академии сдам экзамен на профпригодность. А потом — возглавлю королевский отряд телохранителей. Согласись, что в идеале командовать им должен член семьи.
— В идеале… — принц усмехнулся. — Ты совсем не изменилась. Вечно эти твои прожекты.
— Так поможешь?
— А куда я денусь? Тебе мороженого заказать? Два клубничных, пожалуйста. С шоколадом.
Принцесса облизнулась, когда перед ней поставили креманку.
— Деля, ты родителей то навестишь?
— Очень хочу, но нельзя. Думаешь, меня из дворца выпустят, если отец правду узнает? Да и репортеры…
— И как?
— Ну брааатик, ну пожаааааалуйста! — принцесса скорчила умильную гримасу.
Принц вздохнул:
— Хорошо. Я уговорю отца. Но прошения у него сама потом просить будешь!
— Я тебя люблю!
Забыв обо всем, Адель запустила ложку в розовый холодный шарик.
Два дня свободы пролетели непростительно быстро. Огорошенные таким вывертом времени, курсанты торопились к воротам Академии: лейтенант обещал спустить шкуру с любого, кто опоздает, невзирая на причины. В вопросах дисциплины он был неумолим.
И на вечернем построении увидел все: помятые лица тех, кто перебрал вчера; слишком блестящие глаза и кривые усмешки веселившихся сегодня.
— Прекрасно! Ну, сами напросились! Напрррра-во! Бегом марш!
Оба отделения нарезали круг за кругом вокруг плаца. Кара бежала легко, за два дня она успела отоспаться, а вот Лу пришлось нелегко.
— Вот гад! Чтоб его приподняло да приложило…
— Сама же говорила: работа у него такая, на сгонять, — хмыкнула Кара и посоветовала, — Не сбивай дыхание.
Лу замолчала, но по лицу видно было, что монолог продолжается.
На счастье, душ оказался свободным. Девушки быстро смыли пот и пыль и с блаженными вздохами растянулись на кроватях:
— Ты чем занималась? — зевнула Лу.
— Да так. Спала. По магазинам ходила…
— И все? — удивилась Лу, — А что купила?
— Не поверишь — ничего! — рассмеялась Кара, — А ты как выходные провел?
— О! — мечтательно закатила глаза Лу, — Это было незабываемо! Впервые согласилась на свидание вслепую.
— И как? — заинтересовалась Кара, — Понравилось?
— Оно того стоит! — снова зевнула Лу и тут же оживилась, — А хочешь в следующий раз со мной?
— Может быть, — кивнула Кара, — А теперь давай спать. Я все силы на этой дорожке оставила. Монстр какой-то, а не отец-командир.
И услышала сонный смешок Лу.
Лейтенант говорил правду — дни до присяги казались теперь очень спокойными и легкими.
— Я сдохну на этой чертовой дорожке! — Лу нависла над умывальником, упираясь в него двумя руками. Казенное зеркало на стене отразило покрасневшее лицо, мокрое от пота. — Хотя нет. Не дождется лейтенант от меня такой радости! Я сначала его самого грохну!
— Так что, — Кара довольно фыркала, подставив голову прямо под струю холодной воды, — мне не к свадьбе, а к похоронам готовиться?
— Иди ты! — толкнула её в плечо Лу и утащила полотенце — свое она, по обыкновению, оставила в комнате, — Что, думаешь, кого другого не найду? Так что не бойся — попляшем еще!
— Если с голоду не окочуримся! Лу, верни полотенце, а то на завтрак опоздаем!
В столовую теперь ходили не просто строем — чеканили шаг, как на параде, да еще пели. Наличие слуха не требовалось, но вот вид на марше требовалось иметь залихватский:
— Вы — гордость Королевской армии! Ну, те из вас, кто выдержит экзамен. Но до тех пор ни один из вас не смеет своим видом бросить даже тень на Академию! — не уставал повторять лейтенант, и курсанты, скорчив «суровые» мины, старательно чеканили шаг.
Лу с трудом сдерживала смех — ей, несколько лет положившей на занятия музыкой, такое пение казалось сродни ударам палкой по крышкам кастрюль:
— Ну сама посуди, — жаловалась она подруге, — какое же это пение? Рожу кирпичом и знай, топай погромче и ори в такт…
— То есть чувства ритма ты не отрицаешь? — посмеивалась Кара, которой подобное тоже удовольствия не доставляла.
— Какой уж тут ритм… — вздыхала Лу, и старательно выполняла команды.
Лейтенант спуску не давал — каждый шаг чуть не с линейкой вымерял. А потом просто растянул на плацу рулетку, и начала гонять по одному, по двое, отбивая ритм ладошами. За временем не следил:
— Вы будете заниматься строевой до тех пор, пока с вами не стыдно будет на параде мимо Его Величества пройтись!
И мучения курсантов продолжались. Иной раз лейтенант лишал их и личного времени. Всего час, но, как оказалось, значил он очень много.
Курсанты не успевали ни сами письма написать, ни весточки из дома прочитать — звонки разрешались только по выходным дням, в строго отведенные часы. Лу это ограничение злило куда больше, чем остальные лишения:
— Нет, ну ты представляешь? Я даже родителям позвонить не могу! Не то, что подругам.
Кара только посмеивалась да отшучивалась, когда подруга интересовалась, почему ей родители не пишут:
— А чего писать? Жива, здорова, да и ладно. Лу, у меня отец в длительной командировке, мама с ним поехала. Письма долго идут, так что позвонить проще.
— Бедная! — тут же забывала о собственных горестях Лу, — Я своих хоть в увольнительных вижу!
Но и этих дней становилось все меньше. Лейтенант зверствовал — лишал выходных за малейшие провинности.
Плохо убранная комната. Недостаточно тщательно выметенный плац. Нечеткие повороты на строевой подготовке, неровный марш:
— Я должен слышать один удар, когда вы ноги на землю опускаете. Один! А не десяток разрозненных! Еще раз!
Но, как он не ругался, сам, как и прежде, от занятий не отлынивал: шагал, пел, замирал «на караул» вместе со своими подопечными. И только убедившись, что курсанты поняли, что именно от них хотят, требовал исполнения. Но всегда — безукоризненного.
За это его ненавидели.
— В соседнем отряде так не издеваются! Строевая строевой, но личного времени не лишают, да и увольнительных тоже. Можно подумать, их из его кармана оплачивают!
— Да в лейб-гвардию не взяли, вот и зверствует… другим туда дорогу перекрывает.
Кара на все эти заявления молчала. Та реплика про протекцию, когда командир впервые не нашелся, что ответить, была единственной на эту тему. Девушка не говорила об этом ни прилюдно, ни наедине с Лу:
— Это как острой палочкой в ране ковыряться. Без меня, пожалуйста.
Но сам лейтенант то ли не знал об этом, то ли не оценил. Каре, как и прежде, больше всех доставалось. И окриков, и нарядов. Только теперь он плацем не ограничивались. Девушка то в столовой работала, то в прачечной. Но чаще — замирала без движения у «позорного столба» — так называли особый пост у въезда в Академию. Единственное место для дежурного, не защищенное ни от солнца, ни от ветра, ни от дождя. И стоять следовало, как у входа в парадную залу королевского дворца: навытяжку, не шевелясь, даже моргать рекомендовалось через раз, а то и через два. Церемониальное ружье оттягивало руку, и только раз в два часа разрешалось сделать особые приемы с оружием для разминки. И не приведи судьба ошибиться хоть в одном!