– Ох уж эта мне интеллигенция. – Петельников взял бутылку и ладонью в дно вышиб пробку.
Сухой рислинг никого не опьянил. Может быть, только у Рябинина ярче заблестели очки. Да Светлана чуть свободнее подняла голову, стряхивая оцепеняющую стеснительность. Да инспектор решился на вторую тарелку супа, на которую решился бы и без рислинга. Да Лида от ужаса завела взгляд под потолок, куда последовал взглядом и Петельников, обо всем догадавшись, – она удивилась, что на смотрины он дважды привел одну и ту же девушку.
– Суп из лука, а сладкий, – заметил Рябинин, которому эту неделю все казалось сладким.
– Потому что в нем глюкоза, фруктоза и эта… овошёза, – внушительно объяснил инспектор.
– Вадим, а вы дома готовите? – спросила Лида, любопытствуя, и это любопытство застелило ее лицо ребяческим нетерпением.
– А как же. Варю пельмени, жарю чебурашки…
– Какие Чебурашки? – удивилась Светлана.
– То есть чебуреки и разные чахохбили.
– А супы? – посмелела она.
– Супы нынче не в моде.
– Да? – спросила Лида, готовая умереть от любопытства.
– Нынче в моде бульоны с пол–яйцом… Женщины, да я знаю столько полезных советов, сколько вам и не снилось. К примеру, как из селедки выбить селедочный запах.
– А зачем его выбивать?
– Чтобы она пахла осетриной.
– Ну и как выбить? – заинтересовался Рябинин.
– Вымочить одну сельдь в одном литре коньяка.
– А коньяк потом куда?
– Не скажу. Женщины, а знаете, как отмыть подгоревшее дно чайника?
– Вадим, у чайников дно не подгорает, – сказала Лида вместо своего «Да?».
– Еще как, если варить в нем кашу. И вообще, посуда легче всего отмывается, когда ее моет другой.
– Кто же этот другой?
– Вчера, например, мыл инспектор Леденцов…
Рябинин глянул на женщин единым охватывающим взглядом. Раскрасневшаяся Лида… Воспрявшая Светлана… Сначала он решил, что из–за этого единого и охватывающего взгляда ему захотелось совместить их силуэты, как это делается в фотоаппаратах. Но тут же понял, задетый беспричинной и сразу убежавшей тревогой, что дело не в его взгляде… Они похожи, они внешне очень похожи. Ростом, фигурой, чертами лица, женственностью… Только Лида, может быть, на сантиметр повыше. И волосы ее погуще и поярче, с далеким красноватым отливом. И постройнее. И говорит свое бесподобное «Да?».
– Вадим, у вас будет гастрит, если вы… – начала было Лида.
– Если я не женюсь, – подхватил инспектор. – А я живу по русской пословице: пока баба не грянет, мужик не перекрестится.
– Ну и скоро грянет баба? – спросил Рябинин.
– У нас есть инспектор Фомич. Знаете, как жена о нем заботится? Звонит ему, и если он не обедал, то предупреждает: «Смотри, подохнешь!».
– Вас и так предупредить некому, – заметила Лида.
– А я вот попрошу Свету звонить мне и спрашивать: «Не подох?». Все на душе будет теплей…
Краска, которую не могла вызвать двухчасовая суета на кухне, теперь робко проступила на Светланиных щеках. Рябинин обрадовался – ей, наверное, у них хорошо, коли краснеет от шутливых намеков. И Лиде хорошо – она любит приятных гостей. И Вадиму хорошо – второй бифштекс уминает. А Рябинину всю неделю было хорошо.
– Лучше расскажите что–нибудь из вашей практики, – попросила Светлана инспектора, чтобы не гореть огнем от его слов.
– Можно. Приземляли мы вчера на хазе забулдона…
– Как? – ничего не поняла Светлана.
– Арестовывали на квартире пьяницу. Только вошли… Он прыжком к шкафу. Ну, думаю, быть пальбе. Между нами раздвинутый стол. Кричу, как положено, насчет кистей вверх. Ну и свой пистолетик уже в руке. А забулдон открыл шкаф, выхватил…
– Ружье? – ужаснулась Лида.
– Нет, длинную, тяжелую, конусообразную…
– Мину? – тихо предположила Светлана.
– Нет, бутылку «Плодоягодного». И забулькал. Граммов триста успел.
– Да?
– А говорят, что в городе появился садист, – окончательно распрямилась Светлана. – Подсаживает в свою машину девушек, везет за город, там пытает, а их крики записывает на магнитофон…
– И потом дома прокручивает, – знающе подтвердил Рябинин.
– Ага. – Инспектор кивнул. – Только садист не один, а их несколько. И не на магнитофон записывают, а сами играют на гитарах. И не девушки кричат, а они сами орут. И называются не садистами, а вокально–инструментальным ансамблем «Гармония».
Женщины засмеялись.
У Рябинина всплыла мысль, никуда не исчезнув, потому что была ясной: сколько сказано о любви… А о дружбе? Нет, не так. С какой силой воспето неясное и трепетное состояние, когда человек лишь начал влюбляться. А где и как воспето состояние, когда человек?.. И слова–то нет.
Рябинин обвел всех какими–то обмякшими очками и блаженным голосом спросил:
– Братцы… Есть слово «влюбился», а почему нет слова «вдружбился», а?
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Уж коли зашла речь о любви… Оставим ее для молодежи – пусть развлекаются, пока не повзрослеют. Жизнь она ведь земная. Я к тому, что любовь есть секс, и больше ничего. Грубо? А правда она такая, грубая. Вся наша любовь сводится к греховным потребностям. Думаете, я любовь не признаю? Признаю, только мое понятие любви другое… Когда с женщиной просто живут – это секс, а когда это делают красиво – это любовь.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Мне кажется, что я понял, в чем ошибается Юрий Артемьевич, – он не разграничивает понятия «смысл жизни» и «главное в жизни». Разумеется, главное в жизни – это труд. Здоровье – тоже главное в жизни. Еще главное в жизни – любовь. Дети, конечно, главное. Природа, материальная база, психологический климат, образ жизни – все это главное в жизни. Что там еще осталось?..
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Рябинин не поверил первым флоксам, заболевшим, закрасневшим на лотках у метро. Он не поверил ранней свежей картошке, принесенной Лидой с рынка. Он календарю не поверил…
Но в парке посмотрел на березу одновременно с порывом сильного ветра. Его взгляд опередил скорый воздух и первым лег на пышную, слегка отяжелевшую от тепла и поливов зелень, которую желтизна не тронула даже волоском. И тут же гулящий ветер – тот, который он опередил взглядом, – вломился в крону и вытряхнул из нее стайку невесть откуда взявшихся рыжих листьев.
И Рябинин поверил – август.
– Уже август, – сказал он Беспалову, входя в его кабинет и осторожно удерживая за уголок маленькую бумажку – как просушивал.
– А…
– Что «а»? – спросил Рябинин, запоздало поняв ненужность этого вопроса: его слова опередили собственную мысль, как утром взгляд обогнал парковый ветер.
Уже август. Уже август, а… Только оно, только время бросает в душу это железное «а». Месяц прошел, а… Год прошел, а… Жизнь прошла, а… А что? Зачем они прошли?
Рябинин прищурился, близоруко вглядываясь в лицо Беспалова, – это ли сказал прокурор? Юрий Артемьевич тоже прищурился, собираясь ответить. Но Рябинин опередил его философским сообщением:
– Египетскому сфинксу четыре тысячи лет. Лежит себе.
И промелькнуло, исчезая…
…Мы не живем, а просматриваем коротенький конспект собственной жизни…
Египетский ли сфинкс подсказал, думал ли об этом раньше, но прокурор вот почему прищурился – вдруг спросил веселеньким голосом:
– Счастье… Почему ж вы смыслом жизни не полагаете счастье?
– Может быть, потому, что так полагают многие.
Рябинин сел в кресло, положив на колени свою осторожную бумажку, – ему не хотелось говорить о счастье.
– Сергей Георгиевич, давно сказано, что мы созданы для счастья, как птицы для полета.
– Мы–то созданы…
– А коль созданы, то надо летать.
– У счастья есть один недостаток, Юрий Артемьевич. Не всегда знаешь, что оно с тобой…
– Неужели вы никогда не были уверены в своем счастье?
– Был. Но всегда был и тайный страх.
– Почему же?
– Боялся, что оно уйдет…
– Тогда вам не бывать счастливым.
– А я их не люблю.
– Кого? – Понял прокурор «кого», но отогнал это понимание, как оброненную глупость.
– Счастливых.
– Что вы говорите! – Беспалов махнул сигаретой, открещиваясь.
– Действительно, что я говорю, – искренне удивился Рябинин, хотя надо бы сказать: «зачем я говорю».
– Вы же человек добрый, – успокоился прокурор.
– Возможно. Но счастливых не люблю.
Юрий Артемьевич уложил окурок в пепельницу и негромко, словно боясь ответа, спросил:
– Почему?
– Они глухие.
Беспалов взялся за нос, который выдержал пошатывание, лишь слегка порозовев.
– И слепые, – добавил Рябинин.
– Не все же.
– Все. Об этом и в песнях поется.
– В каких песнях?
– Ну, хотя бы… «В этот час весь мир для нас…» Или: «Я верю, что любовь всегда права…»
– Это про влюбленных.
– А влюбленные – самые счастливые.
– Я думаю, что влюбленные имеют право ничего не видеть и не слышать.
– Такого права нет ни у кого, – резковато сказал Рябинин. Он и не хотел говорить о счастье.
– Как дело Калязиной?
Теперь и Беспалов не захотел говорить о счастье; теперь, но через день–другой где–нибудь в коридоре или столовой неожиданно озадачит выношенным ответом.
– Вызвал ее для опознания и очных ставок. И дело закончу.
Видимо, последнюю фразу «И дело закончу» он сказал неуверенно, без точки, поэтому прокурор ждал еще слов, окончательных. Рябинин сдернул, как сдул, бумагу с колен и положил перед Беспаловым – красивый бланк с четким и стройно расположенным текстом:
– Вот такое письмо…
Прокурор читал долго, медленно, возвращаясь к началу текста.
– Действительно… все это? – наконец спросил он.
– Впервые слышу.
– Неужели ученые полагают, что какие–либо способности могут освободить от уголовного наказания?
– Я думаю о другом… Что за этим?
С л е д о в а т е л ю п р о к у р а т у р ы. В последнее время Лаборатория психологии изучает уникальные качества психики Аделаиды Сергеевны Калязиной. У нее обнаружены кожно–оптические способности и телепатические феномены, которые она демонстрировала в присутствии психологов, физиологов, психиатров и физиков. Поскольку ее способности представляют исключительный интерес для научной разработки вопроса о телепатии и подобных явлениях, просим не привлекать ее к уголовной ответственности. Кроме того, действия Калязиной были вызваны скорее всего не злым умыслом, а редкими свойствами ее психики…