— Свою версию расскажешь или мне додумывать?
— Я ничего не делала. Я ничего не сделала, слышишь?! — вдруг перехожу на крик.
Пытаюсь оправдаться. Доказать, что я никого не предавала, никому не изменяла, что я не предательница и не изменщица! Я же не она… Правда…
Вэл засовывает карточку обратно в цветы, перекатывается с пяток на мыски, рассматривая меня как какую-то букашку.
— Я не давала Мейхеру повода. Я старалась его не давать. Я его избегаю. Пытаюсь. Я с ним не сближалась. Правда. Это же все правда. Он сам. Он… — захлебываюсь словами и слезами, продолжая кричать. — Это ты! О чем вы вчера с ним говорили? Обо мне? Плевались ядом друг в друга и сделали из меня разменную монету? Если кто и виноват, то это не я! Не я!
Бросаю цветы на пол, не понизив тона. Я не виновата! Я не хочу снова быть во всем виноватой, как тогда. Не хочу и не могу. Я не сделала ничего ужасного. Не сделала.
Замолкаю и смотрю на Вэла во все глаза. Ожидаю от него едких слов, обвинений. Он сейчас сделает так же, как Арс четыре года назад, обвинит во всем меня и не станет слушать. Всхлипываю. Понимаю же, что Кудяков так не делал никогда, и я просто транслирую на него поведение Мейхера. Понимаю, но подсознательно все равно продолжаю себя убеждать в обратном.
— Я тебя услышал, — Вэл кивает и, обогнув меня стороной, касается дверной ручки. Хочет уйти. Сбежать. Как всегда, сбежать, чтобы ничего не выяснять. Хочет, чтобы поутихли эмоции. Хочет оставить меня здесь одну с чувством вины за эти дурацкие цветы и слова.
— Снова сбегаешь? — бросаю ему в спину.
Кудяков останавливается. Молчит какое-то время, а потом захлопывает дверь, которую успел открыть.
— Всегда сбегаешь от разговоров! — произношу уже тише.
Наблюдаю за тем, как он медленно разворачивается, а потом впивается в меня раздраженным и даже слегка пугающим взглядом.
— Ты меня сейчас сознательно провоцируешь на скандал? — прищуривается, сокращая расстояние между нами до десятка сантиметров. — Зачем? М, Майя? — проводит костяшками пальцев по моей щеке. — У тебя появилась цель вывести меня из себя? — Его губы кривятся в ухмылке. Злой и циничной. — Я не псих, в отличие от некоторых, — явно намекает на Арса, — и могу прекрасно контролировать свои эмоции, столько, сколько это требуется. Если у нас с тобой все, скажи мне это здесь и сейчас. У тебя есть рот, — склоняется надо мной и переходит на шепот, — только не надейся, что я облегчу тебе задачу и уйду сам, пожелав вам с Мейхером счастья. Слышишь? — вжимает меня в себя, дернув за талию. — Я не добрый самаритянин, Майя. Три года — слишком много, чтобы просто так отказаться от тебя и своих чувств.
Сглатываю. Ощущаю его злость всем телом, а еще страх. Мой страх. Вэл не повышает голоса. Говорит спокойно. Я бы даже сказала, слишком спокойно для такой нервной ситуации, и это пугает еще сильнее.
А потом, потом меня не то что осеняет, но я вспоминаю слова Арса о том, что он боялся быть собой рядом со мной и что Кудяков этого тоже боится.
Что, если Вэл притворяется? Подыгрывает мне. Хочет казаться лучше, чем есть на самом деле? Что, если все это правда и я снова наступила на те же грабли?
Он ведь и правда никогда не был добрым самаритянином…
У них с Мейхером были одни интересы и развлечения. Жестокие развлечения.
Смотрю на Вэла. Во все глаза смотрю, а потом спрашиваю:
— Ты поэтому всегда уходишь, чтобы не сказать лишнего и быть в моих глазах лучше, чем ты есть?
Кудяков меняется в лице. Прищуривается, раздувает ноздри и смотрит на меня так пристально, будто в голову залезть хочет.
— Потом поговорим, — чеканит сквозь зубы, снова намыливаясь уйти.
— Сейчас, Арс, сейчас…
Произношу и замолкаю. Накрываю рот ладонью в эту же секунду. Ужас ситуации зашкаливает.
— То есть, Вэл… Я…
Кудяков невесело ухмыляется и выходит из квартиры.
А я, я дрожу. Как я так… Как же?
Какая дура. Что я наделала?
Хватаю ключи от квартиры, надеваю первые попавшиеся кеды, цепляю с вешалки куртку и бегу следом за Вэлом. Лифт уже уехал. Нужно дождаться следующего, но у меня нет на это времени. Несусь по лестницам и застаю Кудякова на улице. Он уже садится в свою машину.
— Вэл! — кричу.
Велий оборачивается. Смотрим друг на друга. Замираю там, где стою на пару секунд, а потом подхожу ближе. Убираю волосы за уши, переминаюсь с ноги на ногу. Боже, как же стыдно! Как стыдно…
— Я… Я не хотела… Все не так… Прости меня, — начинаю тараторить, но Кудяков прекращает поток моих слов одним взглядом. Он у него сосредоточенный и задумчивый.
— Я думаю, нам нужно взять паузу, Майя, — произносит все так же спокойно.
Мне кажется, что даже безразлично. Вот все происходит в точности, как я и хотела. Он уходит. Сам. Пауза — это лишь предлог…
Мы же оба все понимаем.
Но почему так больно? Мне словно руку оторвали или ногу. Я так к нему привыкла. Он стал частью моей жизни, хорошей ее частью, а я его предала… Поступила как последняя дрянь.
Медленно огибаю капот машины и замираю в шаге от Вэла. Я не хочу прощаться с ним так. Не хочу становиться врагами. Это за гранью моего понимания. Это не вяжется с теми тремя годами нашей дружбы. Так быть не должно. Так неправильно.
— Я не хочу, — касаюсь его плеча, — не хочу, чтобы все заканчивалось вот так, — вытираю слезы. — Ты хороший. Очень хороший. Дело во мне. Это все я. Только я.
— Дело не во мне, дело в тебе?! — Вэл ухмыляется. Касается моей руки, что лежит на его плече, а потом сжимает ее в своей ладони.
Понимаю, как комично это звучит. Как какая-то отмазка, мерзко от самой себя становится.
— Ты была хоть немного счастлива за это время? — спрашивает уже тише. — Чувствовала ко мне хотя бы несколько процентов того, что чувствуешь к нему? — спрашивает и снова смотрит в глаза. Пристально.
Киваю. Тру глаза свободной рукой, пытаясь хоть немного расправиться со слезами.
— Прости. — Опять начинаю рыдать. — У нас с тобой все было по-другому. Просто по-другому! — выпаливаю так громко, а потом давлюсь слезами и начинаю заикаться.
Вэл опускает взгляд. Смотрит себе под ноги, а потом переплетает наши пальцы.
— Я никогда не притворялся с тобой. Не пытался быть лучше, чем я есть на самом деле, Майя. Я был собой. У меня никогда не было потребности прятать от тебя свои чувства или прикидываться тем, кем я не являюсь. А уходил… В моей семье все и всегда решают разговорами. Если подгорает, берут паузу на пару часов, чтобы не пороть чушь сгоряча. Не совершать поступков, о которых можно пожалеть. Не причинить боль любимому человеку незаслуженно. Вот и все.
Зажимаю свой рот ладонью, потому что, кажется, вот-вот завою. Все это убивает меня. Здесь и сейчас. Убивает.
Чувства захлестывают. Я переполнилась сожалением, болью, стыдом, поэтому в какой-то момент, ощутив полнейшее отчаяние, кидаюсь к Вэлу на шею. Обнимаю крепко-крепко. Касаюсь губами его подбородка, щеки, а когда встречаются наши губы, Кудяков отворачивается и резко отрывает меня от себя. Держит на вытянутых руках за плечи и не смотрит. Не то что в глаза, на меня не смотрит.
— Это все. Как ты и хотела, я заканчиваю все это сам. Сам начал, — ухмыляется, — сам и закончу. Иди домой.
Вэл убирает руки в карманы, я больше не чувствую на себе его прикосновений.
— Прости, я не хотела, чтобы все получилось так. Если бы я только могла, я бы…
— Иди домой! — цедит сквозь зубы.
Он злится. Я его раздражаю. Я саму себя раздражаю. Но эта его обида — она убивает. Мне будто требуется, чтобы он сказал, что не обижается. Что у него нет ненависти. Я знаю — это клиника. Знаю!
— Вэл, — тяну к нему руку.
Кудяков шумно вздыхает. Позволяет к себе прикоснуться и упирается ладонью в крышу своей машины. Проходится по мне каким-то странным взглядом, а потом произносит:
— Ты хочешь мне что-то предложить? — приподнимает бровь. — Прощальный секс, может быть? Прости, но я откажусь. Не хочется, чтобы, когда тебя трахаю я, в своих влажных фантазиях ты представляла его, — бьет словами.
Отступаю. Чувствую точку кипения. Мы ее преодолели. Дальше будет только хуже.
Он говорит все это на эмоциях, потому что злится, и я даже обидеться на него не могу.
— Прости, — снова пищу, прижимая руки к груди.
— Иди домой, Майя, — Вэл взрывается, повышает голос. — Просто уйди. Если тебе хочется кому-то сочувствовать, то пусть это будет Мейхер. Не надо меня унижать больше, чем ты это могла сделать. Хотя я сам… — взмахивает рукой и, немного грубо отодвинув меня в сторону, садится в машину.
Наблюдаю за тем, как он уезжает. Картинка плывет от слез в этот момент.
Это все? Получается, это все?
Больно.
Больно оттого, что я лишилась именно друга. Я оплакиваю его как друга сейчас.
Шмыгаю носом, а на телефон падает сообщение от Арса.
«Цветы получила? Не знаю, может быть, это глупо, но мне захотелось отправить их тебе».
Только успеваю прочесть, как следом прилетает следующее. «И обнять тебя тоже хочется. Жалею, что не воспользовался ситуацией в лифте:) Не переживай, в твои отношения с Кудяковым я лезть не буду». Всхлипываю, а телефон снова издает сигнал оповещения в мессенджере.
«Это просто цветы и мои фантазии. Даю слово». Вытираю слезы. «Тупо, знаю. Просто сижу в баре… Короче, извини».
Глава 10
Арсений
Даю слово…
Перечитываю свое последнее сообщение уже раз в пятый. Майя не ответила, конечно. Хрен знает, на что я надеялся вообще, но в глубине души все же верил, что она напишет… Пошлет, может, но ответит.
А так пятнадцать минут, как ею все прочитано — и тишина. Гробовая. Она-то и угнетает.
Цветы эти еще. Пошло, наверное. Именно в контексте всего происходящего пошло. Правда, когда отправлял, мне так не казалось. Хотелось сделать приятно ей. Извиниться, в конце концов. Хотя я вроде как уже пытался извиняться…