— Капец, — выдает Арс с таким видом, будто сейчас рассмеется.
Отвожу взгляд, чувствуя легкое раздражение и… Смущение.
— Это тебя не касается, — вворачиваю свой, уже ставший любимым за эти недели, нарратив.
— Уверена? — притягивает меня к себе ближе. — Домой подкинуть?
— Если не будешь приставать.
— Я постараюсь, — улыбается, крепко сжимая мою ладонь в своей. — Идем?
Киваю, немного настороженно шагая за ним следом. Арс сегодня без охраны и водителя. Сам за рулем.
Усаживаюсь в кресле поудобнее и чувствую, как начинает работать обогрев. Растираю плечи. Мы мокрые, но будто бы на максимум счастливые. Впервые за эти четыре года. Я чувствую себя так впервые за это время. Как бы ни хотела признавать обратное, как бы ни хотела…
Правда, весь этот флер развеивается, когда Мейхер привозит меня к себе домой. В свою квартиру. Может быть, если бы я не уснула в дороге, он бы так не поступил, но давайте будем честны — это Арс, и, если у него изначально был план привезти меня к себе, он бы сделал это по-любому.
— Я не выйду, — бурчу, а сама натягиваю на ногу спавшую туфлю.
— Заночуем прямо здесь? — Вытаскивает сигареты и приоткрывает окно.
— Отличный план, — хохлюсь, складывая руки на груди. Салон наполняется сигаретным дымом. — Воняет, — морщу нос.
Арс закатывает глаза, но сигарету выкидывает. Сидим. Молчим.
— Ко мне домой ты меня везти не собираешься, да?
— Не-а.
— Откуда ты вообще там взялся? В клубе? Следил за мной?
— Ты очень тоскливо обжималась с тем пи*ором, — ухмыляется игнорируя мои вопросы.
— Знаешь что, не тебе выкатывать мне претензии. Это ты снова сбежал. Сначала появился, а потом пропал на две недели.
— Самой позвонить гордость не позволила, как я понимаю, даже если очень хотелось?
— Не хотелось. И вообще о тебе не думалось. Ясно?
— Определенно.
— Разрушил мои отношения и свалил! Какой молодец. Отмечал это событие?
— У меня были причины.
— Какие, блин, причины? Самому не смешно?!
— Поверь, причины были, — выдает все так же спокойно.
Моргаю и замолкаю. Не знаю, но что-то глубоко внутри подсказывает, что Арс не врет.
— Что-то случилось? — поворачиваюсь к нему корпусом.
— Так, — хмурится, глядя в лобовое стекло.
— Расскажешь?
Глава 14
Арсений
Когда зазвонил сунутый под подушку мобильник, я спал. Весь день проторчал в больничке. Морально поддерживал маму, хотя роль эта мне абсолютно не подходит. Первые секунд тридцать пялился в потолок и слушал настойчивую трель смартфона, подбадривающего мою башку вибрациями.
Услышать в трубке Кудякова среди ночи — тот еще аттракцион, если честно.
— Майя бухая, в клубе.
— Майя?
Панкратова и алкоголь — вещи практически несовместимые.
— Я не по-русски говорю? Приезжай, забирай. Метку скину. Ну, — Вэл хохотнул, — или у тебя скоро появится конкурент.
— Ты, что ли? — психанул, рывком поднимаясь с кровати и вытягивая из шкафа худи.
— Тогда я бы тебе не звонил, плакса.
— Завались.
— Рожа у тебя, судя по всему, затянулась, раз такой смелый?
— О, за это ты еще огребешь, козел.
— С нетерпением жду, мудак.
Кудяков бросил трубку, а я к этому времени как раз влез в джинсы и взял ключи от тачки, прекрасно помня о том, что отсвечивать я не должен.
В клуб приехал минут за двадцать, нарушая скоростной режим на протяжении всего пути. Найти Майю с первого раза не вышло. Пришлось напрячь зрение, прежде чем я заметил ее с этим пи*ором. Он ее лапал. Башку снесло моментально. Сам не понял, как влез в драку, осознал уже на улице, когда меня выкинули из этой помойки. Панкратову, кстати, тоже. Еще и дождь, как назло, пошел…
Надеюсь, что меня никто не узнал и ничего из случившегося не дойдет до отца. После той ночи, когда Кудяков подрихтовал мне лицо, батю чуть удар не хватил. Он так орал…
Упираюсь ладонью в руль, сжимаю его пальцами, бросаю на Майю долгий взгляд. Она затаилась. Ждет мой рассказ?
Ждет оправданий, почему я пропал на две недели? Почему не объявился ни разу?
Она ждала, получается? Ждала….
Не понимаю, стоит ли вообще что-то сейчас говорить. Вроде как получится давление на жалость. А ее жалость мне не нужна. Никогда не была нужна.
На ум сразу приходят все наши прошлые с ней разговоры по душам. Я свою душу до конца никогда ей не раскрывал. Она бы многого не поняла — ни тогда, ни сейчас.
Отвожу глаза. Фокусируюсь на стоящей впереди нас тачке.
— Арсений…
Снова вытаскиваю сигареты и все же прикуриваю, игнорируя предыдущее Майино недовольство. С чего бы начать? Затягиваюсь, стряхиваю пепел, нервно постукивая пальцами по рулю.
— Помнишь, я рассказывал тебе про Олю?
Майя кивает. Несмотря на нашу с ней близость в прошлом, о сестре за тот год я говорил от силы раза три и всегда поверхностно. Не хотелось вдаваться в подробности, не хотелось распускать нюни перед девчонкой, не хотелось, чтобы в ее глазах появилась жалость.
Сейчас все иначе, конечно…
— Она пришла в себя в ту ночь, когда я уехал от тебя.
— Правда? Это же хорошо, — Майя улыбается.
Я ее радости не разделяю вот ни разу, и, по тому, с каким задумчивым лицом по дому слоняется отец, понимаю, что он со мной солидарен. Оля очнулась, но она больше и не Оля…
— Наверное, — жму плечами. — Она никого не узнает. Врачи говорят, что и не узнает. У нее там что-то в мозгах повреждено. Каждые пару часов все обнуляется до чистого листа.
Замечаю, как Майя поджимает губы, а ее улыбка гаснет.
— Ну и как это? Двигательный аппарат, да? Ходить ей нужно учиться заново и… — Замолкаю. — Честно, не очень хочу все это обсуждать.
— Можно как в фильме.
— Чего?
— Ну, помнишь, там заметки всякие делали, дневники, когда были проблемы с памятью… Не знаю…
— Жаль, что мы не в фильме. — Прикрываю глаза на секунду, выбрасываю окурок и завожу машину. — Щас домой тебя закину.
Вся эта тема угнетает. Сосредотачиваюсь на взгляде Майи и вижу там если не жалость, то дичайшее сожаление. Да нет, жалость.
— Все будет хорошо, вот увидишь. Она же очнулась. Это хорошо. Плохо, если бы умерла, разве нет?
— Наверное.
Отвечаю, а перед глазами мама, которая в больничке две недели уже сидит и все ждет, когда же Оля ее вспомнит. Верит, бл*дь, в это. Надеется. Слушала все, что врачи сказали, но все равно там сидит. Олька каждый раз после «обновления» ее пугается, верещит как резаная, потому что в больничке, а рядом чужая тетка по факту. Для ее мозга она чужая же…
Мама верит, что Оля вспомнит, но этого не произойдет. Шанс один на миллиард, если не больше. То, что она очнулась, уже тотальное везение, так нам сказали.
Я, когда все это увидел, первые секунды, вот самые первые, чувствовал злость. После аварии предки от меня и Маратика отдалились. Отец ушел в работу еще больше, чем прежде, мама помешалась на Оле, это нам казалось, что она к ней не ездит даже, а на самом деле она там часто бывала по ночам, почку свою отдала, кровь вечно переливали ее…
Нам с братом было по четырнадцать, когда случилась та авария. Дома все изменилось. Все стали чужими друг другу…
Прошло восемь лет, мама до сих пор считает себя виноватой в той аварии, потому что недоглядела.
— Арс, — голос Майи отвлекает от мыслей. Мы уже выехали с парковки.
— Давай зайдем в магазин, я пить хочу.
Киваю и заворачиваю на заправку.
— Пошли.
Огибаю капот, наблюдая за тем, как Панкратова открывает дверь, упирается каблуками в асфальт, выпрямляется и тут же садится обратно в кресло. Морщит нос, трет лицо ладонями и качает головой.
— Это какой-то кошмар, — бормочет. — Меня тошнит.
— Сиди здесь. Сам схожу.
На кассе беру воду и сразу же отдаю ее Майе, вернувшись к тачке, заблаговременно свернув крышку.
— Спасибо. — Делает несколько жадных глотков. — И за то, что приехал, тоже спасибо, — Отталкивается от сиденья и все-таки выпрямляется. Нужно было позвонить, — шепчет, цепляясь за мои плечи. — Нужно было позвонить…
— Че за праздник хоть? — спрашиваю, приобнимая ее за талию.
— Просто посидели с Леркой. Выпили вина… Чуть-чуть, — издает смешок.
— Заметно, что чуть-чуть. Тебя батя под домашний арест-то не посадит? — намеренно провоцирую.
— Очень смешно. Я уже давно взрослая и самостоятельная! — выдает, вытянув указательный палец. — Так что не надо тут, Сенечка.
— Супер. Все по-взрослому, то есть? — опускаю ладонь ей на задницу.
— Эй! Руки прочь.
— Че эт?
— То это. Ты меня домой вез.
— Мы за водичкой просто съездили.
— Вез, вез и не довез, получается, да?
— Садись уже.
Панкратова забирается обратно в машину. Сажусь за руль, закатываю рукава худи до локтей, выкручиваю руль и разворачиваю тачку в сторону своей квартиры.
— Буква «М»? — Майя тычет пальцем мне в руку. Чуть ниже локтя.
Эта выбитая «М» — максимально тупая история. Я набил ее, как только уехал в Штаты. Нашел в рюкзаке листок, Панкратова на нем от руки написала: «Люблю. М». Оттуда я эту «М» и взял. М — Майя. Потом добил полоску, которая эту букву перечеркивала. Через год свел все на фиг, а еще через год набил заново на том же месте… Просто буква. Ее почерком.
— Что значит? Неужели Майя? — прищуривается, продолжая водить пальцем по моей коже, вызывая тем самым мурашки. — Стоп, это же мой почерк. Нет? Откуда?
Молчу. Клинит немного. Вот эти сраные мурашки, которые только от нее.
Меня так бесит, когда меня трогают. Особенно незнакомые. Ну и естественно, я терпеть не могу миссионерскую позу и вообще все, в которых приходится много соприкасаться друг с другом телами. Догги-стайл и минет — самое лучшее, что придумало человечество, блин.
С Майей немного иначе все было. Ее мне, наоборот, хотелось и хочется лапать, кайфовать, когда она сама до меня дотрагивается. Это всегда буря эмоций. Хороших эмоций.