— Я ей завтра все сама передам.
— Понял.
Прохожусь ладонями по бедрам, разглаживая складки на юбке, прежде чем дверь в кабинете снова открывается.
— Заявление писать будете? — Достаю из ящика лист, не отводя взгляда от сидящей напротив меня женщины, на лице которой проявляется огромный синяк.
— На кого?
— На мужа.
— Он ничего не делал. Я сама упала и ударилась, — врет мне в лицо.
— Вам нечего бояться, — начинаю максимально спокойно, на что женщина реагирует истерикой.
— Меня никто не бил. Никакое заявление я писать не буду!
— У вас ребенок, Инна, — перевожу взгляд на мальчика. — Вы не боитесь, что в один прекрасный день ваш муж убьет вас или вашего сына?
— Вы меня слышите? Нас никто не бил. Мой муж в жизни меня пальцем не трогал.
Ребенок на этих словах только сильнее вжимается в спинку дивана, на котором сидит.
А я, я смотрю на все это, и мороз по коже. Взрослые — это одно, но дети… Эта женщина — мать, как же она может так поступать со своим ребенком?
Моя мама жизнь бы за меня отдала, и сама бы я за свое чадо отдала, а тут…
— Мы можем идти? — Инна поднимается со стула и хватает мальчика за руку.
— Можете. Вы можете.
— А Валера?
— Ваш муж останется здесь. Жалоба от соседей была? Была. Сына вашего сейчас заберут. А вы, вы можете идти.
— Куда заберут?
— Я уже позвонила в опеку.
— Что ты сделала?
Дальше начинается цирк. Я слушаю ее визги долгих десять минут, медленно раскладывая документы по ящикам. Когда терпение лопается, поднимаюсь из-за стола и со всей дури швыряю папку на этот самый стол. Инна замолкает.
— А вы чем думали, когда своего отморозка выгораживали? Ребенок явно травмирован: и физически, и психологически. Вас вообще родительских прав лишить нужно! Соседи ваши показания уже дали. Такой дебош у вас через день происходит, поэтому я хочу защитить жизнь и здоровье мальчика.
— У тебя у самой-то дети есть?
— Я тебе не тыкала, — взрываюсь. — А будешь орать, сядешь рядом с мужем своим, поняла? Включай мозги, шанс вернуть себе сына у тебя еще есть.
Как раз в этот момент стучат в дверь.
— Майя Андреевна, вы?
— Да. Вы из…
— Полякова Жанна Юрьевна. Где мальчик?
Киваю на ребенка.
— А вы, Инна Сергеевна, пройдемте со мной.
Примерно к трем часам ночи я заканчиваю с этой семейкой и распахиваю окно в кабинете. До сих пор морозит. Чувствую себя отвратительно. Ребенка забрали, к родителям в ближайшие дни, а может и месяцы, он не вернется. Правильно ли я поступила? Можно было закрыть глаза и оставить мальчика в семье. Где ему вроде как должно быть лучше, но я в этом не уверена.
Тру лицо и присаживаюсь на диван. Когда я хотела стать следователем, мечтала о том, чтобы наказывать убийц, маньяков, а по факту изо дня в день сталкиваюсь вот с такими вот элементами. Они никого и не убивают вроде, но похлеще многих отморозков будут. Домашнее насилие — самый настоящий бич. Борьба с ветряными мельницами.
Беру плед и укладываюсь под него на диван. Заснуть не получается. Вообще, следаки редко когда сидят в отделе в ночное дежурство. Чаще всего уезжают домой и приезжают по звонку, если что-то случается. Я же так не могу. Пока или вообще, не знаю. Эта работа меня меняет. Я это чувствую. Чувствую, что становлюсь другой. Менее эмпатичной, более бесчувственной…
За пару часов до конца дежурства мне удается уснуть. Урывками. Снится всякая чушь. Просыпаюсь со звенящей головой. В глазах песок. Настроение на нуле.
В такие минуты, как никогда, понимаю людей, которым с утра хочется убивать. Я бы убила. Этого папашу точно.
Надеваю китель, щелкаю кнопку на чайнике, и он начинает тихонечко шуметь. Пока кипятится вода, расчесываюсь, достаю кексы, пару раз зеваю. Как раз в этот момент в кабинет заваливается Денис.
— Ну как ночка?
— Терпимо, — тянусь и наливаю себе чай. — Будешь?
— Не, потом. Опера говорят, ты тут лютовала, — ухмыляется. — Южиной, даже, звонила среди ночи, чтоб она своего человека за ребенком прислала.
— Ага, — делаю глоток и кривлю губы.
Лерка вваливается в кабинет без стука.
— Всем доброе утро!
— О, Валери, — улыбается Морозов, — ты, как всегда, прекрасна.
— День, у тебя жена есть, — теперь ухмыляюсь уже я.
— Панкратова, когда ты уже у нас перестанешь быть блюстительницей морали?
— Думаю, мы с тобой, Морозов, — смеется Лерка, — этот день не застанем.
— Идите вы! — поднимаюсь и забираю свои вещи. — Поехала домой, глаза слипаются.
— Давай, созвонимся, — хихикает Лерка и целует меня в щеку. — Мне все еще интересно, куда ты пропала из клуба, — подмигивает.
— Это долгая история, — закатываю глаза и выхожу из кабинета.
В машине долго смотрю на свой телефон, а потом звоню Арсу. Тишина.
Уже дома, когда ложусь в постель, делаю это с мыслью о том, что у Мейхера точно что-то случилось. Возможно, что-то серьезное…
А вот просыпаюсь от долгого и нудного звонка в дверь. На часах в тот момент уже девять вечера, и вот эта настойчивая трель почему-то дико пугает.
Понятия не имею, откуда взялась эта нервозность, но с каждым новым нажатием на дверной звонок моя внутренняя паника нарастает. Засовываю ноги в тапки, закутываюсь в длинный шелковый халат, висящий на спинке кресла, и бесшумно выхожу в прихожую.
Я всегда вижу картинку с камеры, если мне звонят в домофон, но, если гость стоит уже непосредственно у двери в саму квартиру, единственный шанс понять, кто это, посмотреть в глазок. В который, кстати, сейчас я вижу лишь темноту.
Переминаюсь с ноги на ногу, натягивая рукава халата до кончиков пальцев. Примерно в этот же момент начинает звонить мой телефон, лежащий где-то в глубине квартиры. Тут же иду на звук.
Мейхер?
Смотрю на экран смартфона, который все еще продолжает трезвонить, и принимаю вызов.
— Ты дома? — начинает без приветствия.
— А что?
— Минут десять топчусь под твоей дверью.
— Так это ты мешаешь мне спать? — возмущаюсь уже по пути в прихожую. — Еще и глазок закрыл, — продолжаю, открывая Арсу дверь. — Я чуть со страху не умерла, — сбрасываю звонок и крепко сжимаю телефон в ладони.
Арс отлепляется от стены и переступает порог. На нем та же одежда, в которой он уехал от меня в субботу утром, а сегодня, если что, вечер вторника.
Этот его видок слегка осекает. Замолкаю на какое-то время, наблюдая за тем, как он разувается, снимает косуху и вешает ее на плечики в шкаф.
— Что-то случилось? — бормочу, рассматривая Арса украдкой. Когда мы все же встречаемся взглядами, сглатываю и понимаю, что очень хочу чем-нибудь занять руки. — Есть будешь? Или чай, может?
— Чай, — кивает, точно так же, как и я, не двигается с места.
— Я тебе звонила вчера. Несколько раз, — добавляю уже тише.
Смотрю ему в глаза. У него уставший взгляд, да и вообще, выглядит Мейхер потрепанно.
— Пройду? — спрашивает и огибает меня стороной.
— Проходи, — киваю болванчиком, семеня следом за Мейхером.
Первые пару минут гремлю посудой. Чайник ставлю. Чашки достаю, сахар, эклеры, которые мама передала. Выкладываю все это на стол и чувствую, что закипаю.
— Ты приехал, чтобы молчать? — взрываюсь.
Звучу как обиженка, но, если честно, я на грани. За эти сутки столько гадких мыслей в голову закралось. Я все пыталась проанализировать его поведение и пришла к двум выводам. Либо он решил снова надо мной поиздеваться, прокатив на эмоциональных качелях и сделав меня созависимой, либо у него и правда случилось что-то ужасное. Ни один, ни другой вариант мне не нравится. А теперь, судя по тому, как красноречиво он молчит, появился и третий вариант: он не хочет со мной делиться ничем серьезным, что происходит в его жизни.
Вот и о каком втором шансе для нас в таких условиях может идти речь?
Хотя мы же друзья. Просто друзья. Я сама так для себя вроде как решила. Соврала, короче.
— Не доверяешь мне? — смотрю на него и вот-вот взорвусь. Ярость уже меня поглотила.
Арс хмурится. Кажется, он толком даже не слышал, что я тут причитаю.
— Я говорю, что можно было позвонить. Предупредить, что у тебя дела там… — растерянно взмахиваю рукой, понижая голос. — Я волновалась, может быть.
— Прости, — произносит негромко. — Я домой, вообще, ехал. К тебе на автомате, если честно, зарулил.
Поднимается со стула и берет направление в сторону двери.
Он уходить собрался, что ли?
— Ты куда? А чай?
Боже мой, что я делаю? Как половая тряпка себя веду же. Нервно откидываю волосы назад, топчусь на месте, а саму трясет. Он правда уйдет сейчас? Вот в таком состоянии уйдет? Как он за руль сядет? У него концентрации ноль. Он вообще не здесь где-то.
Мейхер тем временем уже хлопает дверцей шкафа в прихожей.
— Ты серьезно хочешь уехать? — останавливаюсь у него за спиной.
Часто дышу, Арс тоже. Касаюсь его плеча подрагивающими пальцами, закусываю губу и аккуратно тяну на себя. Хочу, чтобы развернулся. Он и разворачивается. Взгляд стеклянный. Между бровей складка, под глазами круги. Когда он спал последний раз?
— Не доверяю? — спрашивает, будто пробует эти слова на вкус. Хмурится сильнее. — Не уверен, что тебе понравится моя правда.
— А ты расскажи…
Арс шумно выдыхает, запрокидывает лицо к потолку на секунды, а потом снова смотрит на меня. Прямо в глаза.
— Эта су… Тая приехала к матери на площадку в субботу. Рассказала ей, что Марат вляпался. Про избиение, больничку и цифру долга тоже не забыла, естественно.
— Мирослава Игоревна не знала?
— Нет. Отец ее ограждает от такого.
— Зачем это Тае?
— Отец окончательно прикрыл кормушку. Сказал, пусть долги выплачивают сами. А я, — отворачивается, — я его поддержал в этом.
— Она денег хотела?
— Ага. Пригрозила, что журналистам про Ольку расскажет. Маратик, бл*дь. Даже про это растрепал…
Арс замолкает, долго смотрит куда-то сквозь меня, а потом добавляет: