— А? — осматриваю себя, на мне все еще форма. — Точно. Две минуты.
— Покурю.
— Хорошо.
Пока Арс идет на балкон, я быстро переодеваюсь. На улицу мы выходим держась за руки, и это пугает. Наше с ним поведение слегка пугает. Мы будто живем две жизни сразу. В одной — готовы убить друг друга и неспособны на компромиссы, в другой — в любой миг придем друг другу на помощь.
В машине Арс делает пару звонков, а я скидываю ботинки и подтягиваю колени к груди, упираясь пятками в сидушку. Когда машина притормаживает на светофоре, а телефон Арсения наконец-то остается в покое, произношу:
— Теперь все точно будет хорошо.
Улыбаюсь, потому что искренне в это верю. Арс находит мою ладонь. Сжимает. Крепко-крепко.
В клинике нас почти сразу встречает врач. Они быстро обсуждают произошедшее с Арсом.
— Маратика, значит, вспомнила?
— Да. Три часа назад. Спросила, где Марат. Рассказала, что он ее брат, что ему четырнадцать лет и что днем она забирала его с тренировки.
— Три часа?
— Мы не стали сразу сообщать, вы же знаете, что ее память…
— Понял. Она только это вспомнила?
— Арсений Дмитриевич, это уже много в нашей с вами ситуации, — заключает доктор.
— Да, — Арс кивает.
Сжимаю его ладонь, чувствуя всю эту бурю эмоций. Они смазанные, такая печальная радость, что ли…
— Было бы хорошо, чтобы Марат приехал сам. Я, к сожалению, не смог до него дозвониться.
— Я ему наберу.
— Тогда не буду вас задерживать.
В палату мы заходим вдвоем. Ольга сидит на кровати. У нее темные длинные волосы, карие глаза, острый подбородок, внешне они с Арсом похожи, кажется, даже больше, чем с Маратом, хоть они и двойняшки.
— Вы кто?
Увидев нас, Ольга моментально ощетинивается. Подтягивает одеяло к груди.
— Зачем вы пришли? Где я? Где Марат? Что происходит?
Прилипаю спиной к стене и не могу пошевелиться. В горле образуется ком из слов и слез. Так страшно все это.
— Я, — Арс чуть хмурится, делает шаг к кровати, но, заметив, что Оля шуганулась, останавливается, — я пришел сказать, что привезу Марата.
— Правда? — девушка чуть подается вперед. — Когда? Можно я сама к нему поеду? Почему я в больнице?
— Тебе, кхм, у тебя…
— Простуда и ослаблен иммунитет, на улицу пока нельзя, — вмешиваюсь.
— Ты кто?
— Я? Я медсестра, — улыбаюсь, поправляя накинутый на плечи халат.
— Ладно, — Ольга кивает и отвлекается на включенный телевизор. Там как раз начинается сериал, в котором главную роль играет Мирослава Игоревна.
Ольга прищуривается, выглядит так, будто вспоминает или узнает свою мать.
— Вы знаете, кто это? — спрашиваю и замолкаю, когда сталкиваюсь глазами с Арсом. Он не то чтобы злится, но и не радуется уж точно.
— Актриса, это же сериал, — цокает языком Ольга.
— Ну да, — бормочу и замолкаю. Наверное, стоило молчать, в принципе.
***
— Поехали, домой тебя отвезу.
Арс нарушает молчание первым. Мы уже вышли из клиники. Стоим у машины. Пока спускались, не перекинулись и словом.
— А ты? — перекатываюсь с пяток на мыски.
— К Марату поеду, — прищуривается, достает сигареты, замечает мой осуждающий взгляд и убирает пачку обратно.
— Думаешь, сейчас в этом есть смысл? — спрашиваю на вдохе, касаясь кончиками пальцев его плеча. — Ночь уже.
После того, что я увидела в палате, в горле до сих пор стоит ком. Все это слишком…
То, что чувствует сейчас Мейхер, я даже близко представить не могу.
— Не знаю. Надо съездить. Поговорить.
— А если он не захочет ехать? — решаюсь все же озвучить свой вопрос. Судя по тому, что творится с Маратом, такой исход вполне может произойти.
— Притащу насильно.
— Так нельзя.
— Кому? Тебе или мне?
— Вообще.
— Иногда я удивляюсь, как ты можешь работать там, где работаешь.
Переглядываемся. Я не вижу у него в глазах какого-то злого умысла, не чувствую, что он хотел обидеть, но внутри мне больно. Он меня задел. Задел, потому что не знает, как трудно у меня все складывается на этой работе. Розовые очки разбились, а ожидания себя не оправдали. Может быть, родители правы и мне такая работа не подходит?
Нет, они вслух никогда подобного не произносили, но я же понимаю прекрасно, что они думают…
Отворачиваюсь, чтобы он не видел моего лица, но Арс словно чувствует эту перемену. Воздух становится еще тяжелее, и даже сердце громче стучит.
— Все нормально? — касается моего предплечья.
Часто киваю и так же дышу. Хватаю воздух ртом, пытаясь в очередной раз не превратиться в размазню.
— Май?
— Все хорошо, — часто киваю и наконец-то нахожу в себе силы посмотреть Арсу в глаза.
— А так и не скажешь.
— Ты решил устроить мне допрос с пристрастием?
— Это у нас по твоей части, — беззлобно ухмыляется. — Какие-то проблемы на работе?
— Ты домой меня отвезти хотел, — смотрю на машину и иду туда.
Открываю дверь и забираюсь в салон, крепко обнимая свои плечи. Жду Мейхера. Он не спешит. Решает покурить. Кому-то звонит. Я все это время сижу и злюсь. На него. На себя. На всех. В последнее время вот такие вспышки агрессии случаются довольно часто. Мне хочется обвинять всех вокруг, и, что с этим делать, я совершенно не знаю.
Когда Арсений садится за руль, я чувствую себя окончательно разбитой.
Первые минут пятнадцать мы едем молча, даже радио не болтает. Правда, чуть погодя Мейхер эту тишину нарушает.
— Я что-то не то сказал? — косится на меня, продолжая следить за дорогой.
Вздыхаю. Получается сильно громче, чем хотелось бы.
— Все нормально.
— И я снова тебе не верю.
— Ты тоже считаешь, что эта работа не для меня?
— Я так не говорил, — кривит губы. — Ты додумала.
— Ты просто до конца не озвучил.
— Я сказал ровно то, что хотел сказать. У меня нет проблем с этим вроде. Плюс я обещал тебе быть честным в этот раз, даже если все это выйдет мне боком.
Улыбаюсь. Не могу не улыбнуться. В этом весь Арс: если он что-то решил, никто уже не переубедит. Да и на последствия ему не то чтобы плевать, он их просто примет исходя как раз таки вот из этого своего решения.
— А если серьезно и откровенно, я считаю, что тебе эта работа очень даже подходит. Ты честная. Таких мало. Ты за справедливость. Таких тоже мало. Ты готова помогать, соблюдать закон… Но…
Переглядываемся. Арс замолкает ненадолго, переводит взгляд на дорогу и добавляет:
— Все это дерьмо может тебя сломать. Если ты не пересмотришь свое отношение к некоторым вещам.
— Ты думаешь?
— Предполагаю.
Киваю, а потом рассказываю ему про инцидент с ребенком. Меня до сих пор тревожит та ситуация.
— Правильно ли я поступила? — заканчиваю вопросом.
— Как того требовали обстоятельства.
— А ты? Что сделал бы ты?
Арс заостряет уголки губ, бросает на меня дерзкий взгляд, и мне без слов все становится ясно. Он бы и не задумывался о том, поступил ли он правильно. Не пытался бы выпытать у других ответы на эти вопросы. Принимал бы решения резко, четко, без сожалений.
— Приехали.
Смотрю по сторонам. И правда, приехали, а я даже не заметила. Тянусь к ручке, но выходить из машины не хочу. Слишком много негативных эмоций сегодня, слишком много событий, которые не вписываются в мою жизнь, в рамки, которые я для себя определила, тоже.
— Провожу? — предлагает и глушит двигатель.
Киваю. Так, мы заходим в подъезд, лифт. Молчим. Просто идем рядом. В квартире как-то синхронно разуваемся, снимаем верхнюю одежду и проходим на кухню, не зажигая свет в квартире. Помещение освещает лишь свет уличных фонарей.
— Извини.
Слышу его голос, чувствую, как он сжимает мою ладонь.
— Меня сегодня несло. Сильно, — хмыкает. — Вы, товарищ следователь, умеете выбить из колеи.
Трогаю свое горло. Почему-то всегда так делаю, когда волнуюсь, когда приходится вспоминать что-то плохое. Эта боль все еще со мной. Она подавляет.
Арс сегодня перешел черту. Собрал все красные флаги, какие только мог, и все равно сейчас находится у меня в квартире. Я созависимая? Не могу перестать об этом думать. Наши отношения за гранью. Далеки от чего-то нормального. Мы одержимы. Больны. Мы не можем существовать вместе и загибаемся врозь. Что делать?
— Ты думаешь, это так просто? Извинить?
— Уверен, что сложно. Не говори больше про Вэла, — просит уже тише. — Я ревную и творю дичь. Ты же знаешь, что нормального во мне всегда было мало. Не говори про него, — делает шаг ко мне. Обнимает со спины. Притискивает к себе, дышит в затылок, легонько касаясь губами.
— Я, выходит, тоже какая-то ненормальная… — улыбаюсь, закрываю глаза. Знаю, что можно промолчать, но мне необходимо протащить нас через все это дерьмо. Через эту боль. Как по осколкам ходим голыми ступнями. — Он один, Арс. Одни мои отношения против трех десятков твоих. И это те, что были публичными за эти четыре года.
— Ты видела? Не думал, что вообще интересуешься…
— А разве подобное можно было проигнорировать? Ты же это специально делал. Надеялся, что я буду знать. Надеялся задеть. Убить во мне все то хорошее, что еще теплилось в душе. Все, что я к тебе чувствовала. И что же должна предъявлять тебе я, Арс, после всего? Какие должна говорить слова? Как громко обвинять и скольких припоминать, не подскажешь?
— С размаха по яйцам?
Чувствую, что улыбается. Поворачиваюсь. Закатываю глаза, качая головой.
— Думаешь, поможет?
Арс чуть приподнимает брови, мол, не знаю. Вдруг.
— Это было бы очень легко. Больно, наверное, физически, но слишком легко.
— Мы легких путей не ищем, я понял. Мы выбираем свободные отношения, — кривит губы.
— Это нормально. Сейчас это для многих нормально.
— Для меня нет.
— Но ты не сделал ничего, чтобы мне захотелось чего-то большего. Ты появился и постоянно меня обижаешь. Тыкаешь, обвиняешь, угрожаешь.
— Я… — замолкает, проходится пятерней по затылку, делая шаг в сторону.