Джо делает шаг назад. Я подхожу еще ближе к нему. Он пытается смотреть мне в глаза, но не может выдержать прямого взгляда.
– Не стоит оно того, – бормочет он.
– Что вы сказали?
Джо не отвечает. Он обходит стол и садится на стул рядом с женой.
Я сердито смотрю на Сюзанну Хэнсон:
– Если вы не скажете мне правду, я открою против вас полное расследование и предъявлю обвинение по двум случаям нарушения статьи четыреста восемнадцать Федерального закона регулирования Интернета, что может повлечь за собой штраф до ста тысяч долларов и четыре года тюремного заключения.
Я сочиняю на ходу. Я не думаю, что вообще есть какой-то закон регулирования Интернета. Указание на конкретную статью – прекрасный штрих, как ты думаешь?
– Этому пидорасу там не место! – гнет свое Сюзанна. – Вы ничего не хотите делать!
– И поэтому действовать решили вы.
– Нельзя позволять ему ошиваться у школы!
– У него есть имя. Хэнк Страуд. И он пропал.
– Что?
– После того как вы повесили это видео, никто его не видел.
– Хорошо, – говорит она.
– Это как?
– Может, видео его напугало.
– И вам это нравится?
Сюзанна открывает рот, потом закрывает.
– Я только хотела защитить моего ребенка. Даже всех детей в школе.
– Советую вам рассказать мне все.
И она рассказала.
Сюзанна призналась, что́ именно она преувеличила до степени фальсификации. Хэнк никогда не обнажался. Усталость и разочарование из-за отсутствия каких-либо действий со стороны администрации школы и полиции заставили Сюзанну Хэнсон сделать то, что, по ее мнению, было наилучшим вариантом.
– Рано или поздно он совершит что-нибудь ужасное. Я просто пыталась предотвратить это.
– Благородно, – произношу я, вкладывая в это слово как можно больше презрения.
Сюзанна «очищала мир от грязи», пытаясь превратить реальность города в идиллическую гавань, какой он и должен быть, по ее мнению. Хэнк был всего лишь отбросами. Лучше всего выкинуть его на свалку, чтобы не портил пейзаж и воздух. Я мог бы сказать Сюзанне об отсутствии у нее сочувствия к людям, но какой в этом смысл? Я помню, как-то раз, когда нам было лет по десять, мы проезжали по неблагополучному району Ньюарка. Родители всегда говорят в таких случаях детям, чтобы смотрели в окна и были благодарны за то, что имеют. Но наш отец видел это иначе. Он сказал слова, которые до сих пор поражают меня: «У каждого человека есть мечты и надежды».
Эти слова я пытаюсь вспоминать каждый раз, когда перехожу дорогу другому человеческому существу. Включает ли это таких подонков, как Трей? Конечно. У него тоже есть мечты и надежды. Без сомнения. Но когда твои мечты и надежды крушат мечты и надежды других…
Я опять рационализирую. Мне наплевать на таких, как Трей. Проще простого. Хотя, может, плевать и не следовало бы. Но что я могу поделать? А может, я слишком много протестую.
Что ты думаешь по этому поводу, Лео?
Выйдя наконец из их душного дома – когда Джо хлопает за мной дверью, чтобы создать какую-то имитацию сопротивления хотя бы для себя, – я набираю в грудь побольше воздуха. Смотрю туда, где жила Маура. Она ни разу не пригласила меня к себе домой, и я был внутри только раз. Это случилось недели через две после того, как убили тебя и Дайану. Я поворачиваюсь и смотрю на дерево по другую сторону улицы. Там я ждал, спрятавшись. Сначала я увидел, как вышла вьетнамская семья. Через пятнадцать минут мать Мауры вывалилась из дома в своем плохо подогнанном к ее фигуре летнем платье. Ноги у нее заплетались, но ей удалось дойти до остановки автобуса.
Когда она исчезла из вида, я взломал дверь.
Зачем я это сделал, вероятно, понятно без слов. Я искал какое-нибудь указание на то, куда уехала Маура. Когда я днями раньше пытался выяснить это у ее матери, та сказала, что дочь перевели в частную школу. Я спросил в какую – она не ответила.
– Все закончилось, Нап, – сказала мне миссис Уэллс, обдав меня винным выхлопом изо рта. – Маура продолжает жить своей жизнью. И ты тоже продолжай – своей.
Но я ей не поверил. Поэтому взломал дверь ее дома. Просмотрел все ящики и шкафы. Вошел в комнату Мауры. Там оставались ее платья и рюкзак. Взяла ли она что-нибудь с собой? Судя по всему – нет.
Еще я искал мою спортивную куртку.
Несмотря на все закатывания глаз по поводу моих спортивных увлечений и дурацкой склонности жителей города к спорту, несмотря ее противохипповое, квазисексистское отношение ко всему этому, Маура получала кайф, нося мою куртку. Может быть, склонность к ретро. Может, ирония. Не знаю. Или тут вовсе не было никакого противоречия. Маура была любительницей старины.
И вот я искал свою куртку – зеленую с белыми рукавами, со скрещенными хоккейными клюшками на спине, моим именем и словом «капитан» спереди.
Искал, но так и не нашел.
Взяла ли Маура куртку с собой? Я этого так и не узнал. Почему куртки не оказалось в ее комнате?
Я отворачиваюсь от ее дома и смотрю вдаль. У меня есть несколько минут, и я знаю, куда хочу пойти. Я пересекаю дорогу и выхожу на железнодорожные пути. Ходить по путям запрещено, но я теперь все равно хожу по краю. Я иду по путям из центра города, мимо Даунинг-роуд и Коддингтон-террас, мимо склада и старого промышленного предприятия, переделанного в банкетный зал и студию кругового тренинга.
Я теперь вдали от цивилизации, высоко на холме между вокзалами Вестбриджа и Касселтона. Я обхожу битые пивные бутылки, приближаюсь к краю. Смотрю вниз, вижу шпиль вестбриджской пресвитерианской церкви. Его освещают начиная с семи вечера, так что ты, наверное, видел его в ту ночь. Или ты так обкололся и напился, что ничего не замечал? Я знал, что ты начал увлекаться легкими наркотиками и алкоголем. Задним умом я понимаю, что должен был остеречь тебя, но в то время мне это не казалось чем-то из ряда вон. Все этим увлекались – ты, Маура, большинство наших друзей. Я в этом не участвовал только потому, что занимался спортом.
Я делаю еще один глубокий вдох.
Так как все это случилось, Лео? Почему ты оказался здесь, в другой части Вестбриджа, а не в лесу близ прежней базы «найков»? Вы с Дайаной хотели побыть наедине? Пытались уйти от своих друзей по Конспиративному клубу? Намеренно ли вы держались подальше он прежней базы? Почему вы пришли сюда? Как оказались на железнодорожных путях?
Я хочу получить хоть какой-нибудь ответ от тебя. Но ты молчишь.
Я жду еще немного, потому что знаю: уже скоро. В это время дня по главному пути поезда проходят каждый час. Наконец раздается свисток – поезд отправляется с Вестбриджского вокзала. Уже совсем рядом. Какая-то часть меня заставляет стоять на путях. Нет, я не хочу покончить с собой. У меня нет суицидных настроений. Но я хочу знать, что мог чувствовать ты. Я хочу реконструировать события той ночи, чтобы точно знать, что ты чувствовал. Я стою в ожидании, поезд грохочет за горизонтом. Рельсы вибрируют так, что я начинаю опасаться за их целостность. Неужели ты не чувствовал этой вибрации под ногами? А Дайана? Или вы стояли в стороне, как я? Неужели вы оба смотрели на шпиль, потом повернулись и в последнюю секунду решили перепрыгнуть через пути?
Теперь я вижу поезд. Я смотрю, как он приближается. Ты видел его в ту ночь? Слышал? Чувствовал? Не мог не слышать. Когда состав проносится мимо, меня и вагоны разделяют добрых десять ярдов, но я вынужден закрыть глаза, поднять руку, чтобы защитить лицо. Поток воздуха чуть не сбивает с ног. Одна только мощь локомотива, одна лишь масса, помноженная на скорость, ужасает. Сокрушающая неотвратимая сила.
Разум, как и сердце, идет туда, куда хочет, а потому я представляю, как передняя решетка разрушает человеческую плоть. Я представляю, как крутящиеся колеса перемалывают в прах кости.
Я усилием воли открываю глаза, скашиваю их и вижу проносящийся мимо поезд. Кажется, это длится вечность, поезд бесконечен, он дробит, истирает, уничтожает. Я смотрю на него, он размывается в моих глазах, на которых проступает влага.
Я видел фотографии этого жуткого, залитого кровью места, снятые той ночью, но они почему-то не трогали меня. Уничтожение было настолько ужасающим, чудовищным, что либо я не могу связать эти изуродованные воскообразные куски плоти с тобой и Дайаной, либо, что вероятнее, мой мозг не позволяет мне сделать это.
Когда поезд наконец уносится и медленно возвращается тишина, мои глаза начинают воспринимать действительность. Даже теперь, спустя столько лет, я ищу улики, свидетельства, что-то, возможно упущенное следствием. Находиться здесь странно. Ужас очевиден, но у меня ощущение какой-то святости, какой-то правильности оттого, что я нахожусь там, где ты испустил дух.
Я начинаю спускаться по склону холма, проверяю свой телефон – ничего от прежней школьной подружки Бет Флетчер, урожденной Лэшли, доктора медицины. Я снова звоню в ее офис в Энн-Арбор. Секретарша начинает заговаривать мне зубы, поэтому я выражаюсь определеннее. И вскоре она соединяет меня с женщиной, которая представляется как Кэсси и называет себя офис-менеджером.
– Доктор Флетчер в настоящий момент недоступна.
– Кэсси, я устал от всяких экивоков. Я полицейский. Мне необходимо поговорить с ней.
– Я могу только передать доктору сообщение от вас.
– Где она находится?
– Мне это неизвестно.
– Постойте, вам неизвестно, где она?
– Это не мое дело. У меня есть ваше имя и телефон. Вы хотите, чтобы я передала какое-то сообщение от вас?
Что ж, сказал «а», говори и «б».
– У вас есть авторучка, Кэсси?
– Да.
– Скажите доктору Флетчер, что наш друг Рекс Кантон убит. А Хэнк Страуд пропал. Скажите ей, что Маура Уэллс всплыла на короткое время, а потом снова исчезла. И все это ведет к Конспиративному клубу. Скажите доброму доктору, что я жду ее звонка.
Молчание. Потом:
– Вы сказали Лаура – «Л» или Маура – «М»? – Абсолютно спокойный голос.
– Маура – «М».
– Я передам доктору Флетчер ваше послание. – Она вешает трубку.