И что между нами все кончено.
– Я не стала открывать дверь, – говорит она.
– Я знаю.
– Прошу прощения.
Я отмахиваюсь.
– Вы сказали что-то про неделю спустя.
– Ну да. Понимаете, я думала, что это следующее утро, но прошла целая неделя. Я не знала, что делать. Пыталась воссоздать в памяти случившееся. Вероятнее всего, я допилась до того, что на неделю вырубилась. Решила, что человек с сиплым голосом поблагодарил меня за то, что я уделила им время, попросил связаться с ним, если я что-нибудь узнаю о Мауре, и уехал. Потом я села в машину и… ушла в запой. – Она наклонила голову. – Это похоже на вероятное объяснение, Нап?
Кажется, в кабинете похолодало на десять градусов.
– Но не думаю, что так оно и было.
– А что, по-вашему, было? – спрашиваю я.
– Я думаю, бледный человек с сиплым голосом что-то со мной сделал.
Я слышу собственное дыхание – словно морскую раковину приложил к уху.
– Что, например?
– Думаю, они меня увезли куда-то и снова спрашивали о Мауре. Когда я проснулась, у меня были такие воспоминания. Плохие воспоминания. Но они исчезли, как сон. У вас так случалось? Просыпаешься, помнишь кошмарный сон, думаешь, что он навсегда останется в памяти, а потом все эти образы куда-то исчезают.
– Да, – слышу я собственный голос.
– Вот так со мной и было. Я знаю, случилось что-то нехорошее. Худший из снов. Я тянусь к нему, пытаюсь вспомнить, но это все равно что схватить горсть дыма.
Я киваю скорее для того, чтобы не сидеть истуканом, как-то отражать удары.
– И что вы сделали?
– Я… – Линн Уэллс пожимает плечами. – Поехала на работу в заведение Кола. Я думала, меня выгонят за прогулы, но мне сказали, что я звонила, сообщила о болезни.
– Но вы этого не помните?
– Не помню. То же и в «Беннигансе». Я вроде и туда звонила, сказала, что больна.
Я откидываюсь на спинку стула, пытаюсь осмыслить услышанное.
– У меня… у меня бзики начались. Не покидала мысль, что за мной следят. Я видела человека, разворачивающего газеты, и убеждала себя: он следит за мной. И вы еще начали бродить вокруг дома. Помню, что прогоняла вас, но вы все равно приходили. Я собиралась что-то предпринять, пока Маура не объяснила мне, что происходит. И я сделала, как она мне сказала. Солгала вам о том, что дочь поменяла школу. Я и в вестбриджской школе побывала. Сказала им, что мы переезжаем, что сообщу им, куда переправить документы Мауры. В школе много вопросов не задавали. Думаю, многие ваши одноклассники были страшно напуганы и в школу не ходили. – Линн Уэллс снова подносит руку к горлу. – Дайте воды.
Я встаю, обхожу стол. У Элли маленький холодильник под подоконником. Я спрашиваю себя, почему миссис Уэллс обратилась ко мне через Элли, но у меня есть вопросы и поинтереснее. Открываю холодильник, вижу уложенные колпачками наружу бутылки с водой, беру одну.
– Спасибо. – Линн скручивает колпачок, делает большой глоток, как… да, как алкоголик.
– Вы бросили пить?
– Алкоголизм – это на всю жизнь, – отвечает она. – Но да, я уже тринадцать лет не пью.
Я одобрительно киваю, хотя ей мои одобрения ни к чему.
– Это благодаря Бернадетт. Она моя опора. Я нашла ее, когда опустилась на самое дно. Мы официально состоим в браке вот уже два года.
Не знаю, что сказать на это, – я хочу вернуться к нашему разговору, поэтому спрашиваю:
– И когда Маура в следующий раз связалась с вами?
Она делает еще глоток, закручивает крышечку.
– Проходили дни. Потом недели. Я подпрыгивала от каждого телефонного звонка. Думала, может, сказать кому-нибудь. Но кому? Маура просила не обращаться в полицию, а я после того случая с бледным человеком… ну, как я уже говорила, если ты не уверен ни в дороге А, ни в дороге Б, лучше оставайся на месте. Однако я была в ужасе. Меня мучили жуткие кошмары. Я слышала сиплый голос, который снова и снова спрашивал меня, где Маура. Я не знала, что делать. Весь город оплакивал вашего брата и Дайану. Отец Дайаны, шеф полиции, зашел ко мне как-то раз. Тоже хотел узнать про Мауру.
– И что вы ему сказали?
– То же, что и всем. Мауру напугало случившееся. Я сказала, что она на некоторое время останется у моего двоюродного брата в Милуоки, а потом переведется в другую школу.
– А брат в Милуоки у вас был?
– Да, он пообещал меня прикрывать, – кивает миссис Уэллс.
– И когда Маура снова связалась с вами?
Она смотрит на бутылку с водой, держа ее одной рукой за донышко, другую положив на колпачок.
– Три месяца спустя.
Я стою, стараясь не казаться ошеломленным.
– И вы все три месяца…
– Я понятия не имела, где она. Ни разу с ней не говорила. Ничего не знала.
Что тут скажешь? Мой телефон снова вибрирует.
– Я вся извелась. Маура была умной девчонкой, изобретательной, но вы же понимаете, что мне приходило на ум?
Я качаю головой.
– Мне приходило на ум, что она мертва. Я представляла себе, что бледный человек с сиплым голосом нашел ее и убил. Я пыталась успокоиться, но как? Что я могла? Если бы я пошла в полицию, то что бы я им сказала? Кто бы поверил, что у меня неделя вылетела из жизни? Да и вообще… Кто бы ни были те люди, они либо уже убили ее, либо сделают это, если я подниму слишком большой шум. Вы понимаете, какой у меня был выбор? Обращение в полицию ей бы не помогло. Или Маура справится сама, или…
– Или ее уже нет в живых, – завершаю я.
Линн Уэллс кивает.
– И где же вы все-таки увидели ее?
– В «Старбаксе» в Рэмси. Я вошла в туалет, и вдруг она явилась следом.
– Постойте, она вам перед этим не звонила?
– Нет.
– Просто так появилась?
– Да.
Я пытаюсь это осознать.
– И что случилось?
– Маура сказала, что ей грозит опасность, но она выкарабкается.
– А что еще?
– Ничего.
– Больше она вам ничего не сказала?
– Не сказала.
– И вы не спросили?
– Конечно спросила! – впервые возвысила голос Линн Уэллс. – Я схватила ее за руку, отчаянно вцепилась в нее. Умоляла сказать, что происходит. Я извинялась за все плохое, что сделала. Маура обняла меня, а потом оттолкнула. Она вышла из туалета и бросилась наружу через заднюю дверь. Я побежала следом, но… вам этого не понять.
– Так объясните мне.
– Когда я вышла из туалета… там опять были люди.
Я переспрашиваю, чтобы быть уверенным, что правильно ее понял:
– Те же люди?
– Не в буквальном смысле те же, но… один тоже вышел через заднюю дверь. Я села в машину, а потом…
– Что – потом?
Когда Линн Уэллс поднимает глаза, я вижу в них слезы. Ее рука поднимается к горлу, и мое сердце падает в пропасть.
– Кто-то может сказать, что после пережитого потрясения от встречи с дочерью я снова ушла в запой.
– Сколько дней на сей раз? – Я снова прикасаюсь пальцами к ее руке.
– Три. Но вы теперь понимаете, да?
– Маура знала, – киваю я.
– Да.
– Она знала, что они будут вас допрашивать. Может, с помощью наркотиков. Может, жестко. И если вы ничего не знаете…
– Я им не могла помочь.
– Более того…
– Вы что имеете в виду?
– Маура обеспечивала вашу безопасность, – объясняю я ей. – Что бы ни заставило ее бежать, если бы вы знали о причине, то опасность грозила бы и вам.
– Боже мой…
Я пытаюсь сосредоточиться.
– И что потом? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– Вы хотите сказать, что так и не видели Мауру после того случая в «Старбаксе»?
– Нет, видела. Я видела ее шесть раз.
– За прошедшие пятнадцать лет?
– Всегда неожиданно, – кивает Линн Уэллс. – Всегда мимолетно – Маура появлялась, чтобы сказать мне, что она жива-здорова. На какое-то время она открыла для нас адрес электронной почты. Мы никогда ничего не отправляли. Мы обе оставляли письма в папке для черновиков. У нас обеих был пароль. Мы пользовались «Ви-пи-эн»[23], чтобы открывать почту анонимно. Но потом она решила, что это слишком рискованно. И в некотором роде, как ни странно, ей нечего было мне сказать. Я ей рассказывала о моей жизни. О том, что бросила пить, о Бернадетт. Но дочь о своей жизни не писала ни слова. Для меня это было настоящей пыткой. – Линн сидит, крепко вцепившись в бутылку. – Я понятия не имею, где была Маура и что делала.
Мой мобильник снова вибрирует. На сей раз я его достаю. Это Оги. Я прикладываю телефон к уху:
– Да.
– Мы нашли Хэнка.
Глава семнадцатая
Лео, ты помнишь тот день рождения Хэнка, ему тогда десять исполнилось?
Это был важный год – лазерные бои, нерф-войны, дни рождения со спортивной тематикой. Эрик Кьюби пригласил нас на день рождения с футбольной тематикой к себе домой. У Алекса Коэна день рождения праздновали в том молле с мини-гольфом и в кафе «Дождевой лес». У Майкла Стоттера были видеоигры и аттракционы в виртуальной реальности. Нас пристегивали, а потом трясли сиденья, а мы смотрели на экран. И ощущение было такое, будто ты и в самом деле на русских горках. Тебя тогда стошнило.
День рождения у Хэнка был другим, в духе Хэнка. Его проводили в научной лаборатории Рестонского университета. Какой-то человек в очках с толстенными стеклами и в белом халате показал нам несколько опытов. Мы изготовили суспензию из соли борной кислоты и клея Элмера. Делали прыгучие полимерные мячики и гигантские ледяные шары. Мы ставили всякие лабораторные опыты с химическими реакциями, огнем и статическим электричеством. День рождения получился лучше, чем я ожидал, – этот научный рай мог понравиться даже качку́. Но лучше всего я запомнил самого Хэнка – он сидел в первом ряду с широко раскрытыми глазами и мечтательным, блаженным выражением на лице. Даже тогда, даже десятилетним мальчишкой, я понял, насколько счастлив Хэнк, насколько он в своей стихии и как трудно любому из нас достичь такой высоты. В ту минуту – сомневаюсь, что смог бы тогда выразить это, – мне хотелось остановить для него время, позволить ему остаться в этом мгновении, в этой комнате, запертым с его друзьями и страстями, дольше чем на сорок пять минут развлечений с последующими пятнадцатью минутами, посвященными торту. Я теперь вспоминаю этот праздник, подаривший Хэнку такую полноту переживаний, думаю о том, какие направления принимает жизнь, какие события произошли между тем моментом и настоящим временем, думаю о связи между счастливым мальчиком с блаженной улыбкой и голым искалеченным мертвецом, повешенным на дереве.