– Что ты имел в виду?
– О чем ты?
– О том, что Хэнк чтил мертвых. Моего брата и Дайану.
– Ты серьезно?
Я смотрю на него.
– Хэнка потрясло то, что случилось с Лео и Дайаной.
– Но это не то же, что «чтить».
– Ты и вправду не знаешь?
Я предполагаю, что вопрос риторический.
– Хэнк почти каждый день ходил одним маршрутом. Ты ведь это знаешь?
– Да, – отвечаю я. – Он начинал с Тропинки у средней школы.
– А ты знаешь, куда он выходил?
Вдруг словно кто-то холодным пальцем проводит по моей шее.
– На железную дорогу, – произносит Дэвид. – Прогулка Хэнка заканчивалась ровно на том месте… ну, ты знаешь.
У меня в ушах гудит. Мои собственные слова теперь доносятся до меня словно из далекого далека.
– То есть Хэнк каждый день начинал прогулку от прежней военной базы, – я пытаюсь не захлебнуться в словах, – и заканчивал ее там, где погибли Лео и Дайана?
– Я думал, тебе это известно.
Я качаю головой.
– Бывали дни, он замерял продолжительность прогулки, – продолжает Дэвид. – Пару раз… да, довольно странно.
– Что?
– Он просил меня отвезти его, чтобы он мог засечь время: долго ли туда добираться на машине.
– На машине от базы до железнодорожных путей на другом конце города?
– Да.
– А зачем?
– Он не говорил. Он записывал цифры, делал подсчеты и бормотал что-то себе под нос.
– Подсчеты чего?
– Не знаю.
– Но его интересовало, сколько времени нужно, чтобы добраться от одного места до другого?
– Интересовало? – Дэвид замолкает на секунду. – Я бы даже сказал, он был одержим этим. Я видел его у путей – может, три-четыре раза. Это случалось, когда я добирался до города поездом и мы пролетали мимо него. Он всегда плакал. Ему было небезразлично, Нап. Он хотел отдать дань памяти мертвым.
Я пытаюсь осознать все это. Спрашиваю у Дэвида про другие подробности, но ему больше нечего добавить. Спрашиваю, знает ли он что-нибудь еще, что связывало бы Хэнка с Лео, Хэнка с Конспиративным клубом, Хэнка с Рексом, Маурой и Бет, Хэнка с чем угодно в прошлом. Но все впустую.
Дэвид Рейнив останавливается перед домом Элли и Боба. Я благодарю его. Мы пожимаем друг другу руки. Он снова напоминает мне: если что-то потребуется, чтобы похоронить Хэнка как полагается, он готов. Я киваю. Вижу, он хочет спросить что-то еще, но решает не делать этого.
– Мне не обязательно знать, что на этой кассете, – бормочет он.
Я выхожу из машины, провожаю ее взглядом.
Газон у Элли и Боба вылизан так, словно они готовят площадку для игроков в гольф из профессиональной ассоциации. Клумбы расположены настолько симметрично, что, когда смотришь на правую или левую часть участка, кажется, что видишь противоположную в зеркале. Боб открывает дверь, встречает меня широкой улыбкой и крепким рукопожатием.
Боб работает в агентстве по продаже недвижимости, хотя я толком и не знаю, что он с ней – с этой недвижимостью – делает. Он необыкновенный парень, и я бы его грудью от пули закрыл. Мы пытались несколько раз ездить в спортивный бар «Йэгс» посмотреть баскетбольный турнир «Мартовское сумасшествие» Национальной ассоциации студенческого спорта или плей-офф НХЛ – оттянуться по-мужски, – но, по правде говоря, наши отношения в отсутствие Элли тускнеют. Мы оба ничего не имеем против. Я слышал, что мужчина не может дружить с женщиной при отсутствии сексуального компонента, но, рискуя показаться чрезмерно политкорректным, скажу, что все это чушь собачья.
Элли выходит более настороженная, чем обычно, и целует меня в щеку. Я думаю, что после встречи с Линн Уэллс между нами осталось кое-что недоговоренное, но в настоящий момент у меня другие заботы.
– Видеокамера у меня в мастерской, – говорит Боб. – Она еще не зарядилась, но если будет включена в розетку, то нет проблем.
– Спасибо.
– Дядя Нап!
Дочки Элли и Боба – Ли, девяти лет, и Келси, семи лет, – выбегают из-за угла, как могут выбегать только девчонки их возраста. Они обе обхватывают меня руками, как это могут делать только девчонки их возраста, они почти подавляют меня своей безудержной любовью. Я бы сделал гораздо больше для Ли и Келси, чем заслонил бы их грудью от пули, – открыл бы в ответ убийственный огонь.
Я крестный отец обеих, а своей семьи у меня нет, поэтому я просто обожаю Ли и Келси и балую их так, что Элли и Бобу приходится меня журить. Я наскоро спрашиваю девочек про успехи в школе, и они с большим энтузиазмом рассказывают о них. Я не глуп и знаю: Ли и Келси скоро вырастут и перестанут бросаться ко мне из-за угла. Придется это пережить как-нибудь… Кто-то, возможно, подумает: мне больно оттого, что у меня нет семьи, или оттого, что я не никогда не увижу родных племянников.
Из нас обоих получились бы прекрасные дяди, Лео.
Элли принимается гнать девчонок прочь:
– Все, девочки, хватит, дядя Нап должен пойти с папой в мастерскую.
– А что ему там нужно? – спрашивает Келси.
– Это по работе, – отвечает ей отец.
– А что по работе? – подпрыгивает Ли.
– Это полицейская работа, дядя Нап? – интересуется Келси.
– Ты ловишь нехороших ребят? – не успокаивается Ли.
– Ничего столь драматического, – отвечаю я, однако меня гложет сомнение, что детям понятен смысл слова «драматический», к тому же я не люблю подобных фраз, поскольку «ничего драматического» может быть ложью, поэтому добавляю: – Мне нужно посмотреть эту кассету.
– Ой, а нам можно? – канючит Ли.
Элли приходит мне на помощь:
– Нет, конечно. Накройте-ка на стол.
Девочки немного кривляются, но потом все же принимаются за выполнение задания. Мы с Бобом отправляемся в мастерскую в гараже. Табличка над дверью гласит: «Мастерская Боба». Буквы вырезаны на дереве, и у каждой свой цвет. Нетрудно догадаться, Лео, что в мастерской Боба ты мог бы снять фильм «Сделай сам». Инструменты висят в порядке увеличения размеров, на равном расстоянии друг от друга. Доски и трубы выложены в идеальные пирамиды у дальней стены. С потолка свисают лампы дневного света. В пластиковых банках с идеально четкими бирками хранятся гвозди, винты, скобы, соединители. Пол из стыкующихся резиновых панелей. Все цвета здесь нейтральные и успокаивающие. Здесь нет грязи, опилок, ничего, что нарушило бы относительное спокойствие этого места.
Сам я гвоздя не умею забить, но мне понятно, почему Бобу здесь нравится.
Камера стоит на верстаке, она точная копия твоей – «Кэнон ПВ-1», – и я думаю: может, это она и есть. Как я говорил, отец раздал бо́льшую часть твоих вещей. Камера вполне могла оказаться у Элли и Боба, кто знает? «Кэнон ПВ-1» стоит так, что окуляр находится наверху. Боб переворачивает камеру, нажимает кнопку «кассета». Он протягивает руку, я даю ему кассету. Он всовывает ее в слот.
– Все, готово, – говорит мне Боб. – Нажмешь кнопку «воспроизвести», – он показывает, где кнопка, – и можешь смотреть здесь. – Боб нажимает на что-то, и сбоку появляется маленький экран.
Все это напоминает мне о тебе. Не в самом приятном смысле.
– Если понадобится моя помощь, я в кухне, – говорит Боб.
– Спасибо.
Боб уходит в дом, закрывает за собой дверь. Нет причин откладывать. Я нажимаю кнопку «воспроизвести». Начинается с помех, которые сменяются черным экраном. Я вижу только дату.
За неделю до твоей и Дайаны смерти.
Картинка дергается, словно тот, кто держит камеру, снимает на ходу. Теперь сотрясения еще заметнее: вероятно, тот, кто прежде шел, теперь бежит. Я пока ничего не могу разглядеть. Только темнота. Кажется, я слышу что-то, но тихо.
Я нахожу регулятор звука, выкручиваю его до предела.
Сотрясание прекращается, но картинка все еще слишком темна, и я по-прежнему ничего не могу разглядеть. Кручу туда-сюда «яркость», но это не помогает, я выключаю свет, чтобы лучше видеть. Гараж становится похож на дом с привидениями, инструменты в темноте кажутся более угрожающими. Я вглядываюсь в маленький экран.
Потом я слышу голос из прошлого:
– Она включена, Хэнк?
У меня сердце замирает.
На пленке твой голос.
– Да, включена, – отвечает Хэнк.
Потом другой голос:
– Направь ее в небо, Хэнк.
Это Маура. Сердце взрывается у меня в груди.
Я кладу руки на стол, чтобы меня не качало. Голос Мауры звучит возбужденно. Я так помню этот ее тон. Теперь я вижу, что объектив камеры смотрит вверх. До этого Хэнк направлял его в землю. Теперь он поднимает его, и я вижу огни военной базы.
Опять ты, Лео:
– Вы, ребята, все еще его слышите?
– Я слышу. Хотя звук слабый.
Похоже, это сказал Рекс.
Ты:
– Хорошо, давайте помолчим.
Потом я слышу голос Мауры:
– Черт возьми! Как на прошлой неделе.
– Елки-палки! – (Опять ты.) – Ты была права, Маура.
Много ахов-охов одновременно и возбужденные голоса. Я пытаюсь идентифицировать их – это точно ты, Маура, Рекс, Хэнк… Еще один женский голос. Дайана? Бет? Нужно будет потом вернуться и прослушать внимательнее. Я смотрю, прищурившись, на экран, надеясь увидеть, что же застало их врасплох.
Потом и я вижу – спускается с неба, вплывает в кадр. Я охаю вместе с ними.
Вертолет.
Я пытаюсь усилить звук, чтобы слышать роторы, но регулятор уже вывернут до предела. Хэнк, словно прочитав мои мысли, сообщает.
– Сикорский, «Блэк хок». Неслышный вертолет. Летает почти беззвучно.
– Я глазам своим не верю!
Похоже, это Бет.
Экран крохотный, и, хотя свет в мастерской Боба выключен, разглядеть, что происходит, невозможно. Но теперь сомнений не остается. Над прежней военной базой завис вертолет.
Он начинает снижаться, я слышу шепот Мауры:
– Давайте подойдем поближе.
Рекс:
– Они нас засекут.
Маура:
– И что?
Бет:
– Я не знаю…
Маура:
– Идем, Хэнк.
Камера снова подрагивает – Хэнк движется, кажется, в сторону базы. В какой-то момент он спотыкается. Камера снова смотрит в землю. Я вижу руку – она тянется, чтобы помочь ему подняться, и теперь… теперь я вижу белый рукав моей спортивной куртки. Камера поднимается, Хэнк наводит ее прямо на лицо Мауры. Все мое тело дрожит. Ее темные волосы разметались, глаза горят от возбуждения, а сногсшибательная улыбка кого угодно сведет с ума.