Я села к нему. В квартире была призрачная тишина, без музыки, без телевизора, без гудения вентиляции или тихой пульсации ламп, которую можно услышать лишь ночью, когда по улице уже не ездят машины. В этот момент был только дождь, барабанивший по окнам, и гром где-то вдали. Это была сцена из фильма ужасов. У меня на голове зашевелились волосы, а взгляд обратился к Луке. Он смотрел на пламя свечи. Мерцанье огня бросало неровный свет на его лицо и отражалось в глазах. Следы гриппа остались в прошлом.
— Как ты думаешь, долго будет длиться обесточивание? — Я шептала, не осмеливаясь по какой-то причине говорить громче.
Лука посмотрел на меня:
— Не знаю. Но я мог бы поклясться, что в доме есть аварийный генератор.
— Возможно, он не сработал.
— Возможно. — Он пожал плечами и посмотрел в направлении кухни. Со вздохом Лука откинул голову назад, и в тот же момент в его животе раздалось громкое урчание.
— Это, наверное, по поводу моей пиццы.
— Она еще не готова?
— Я как раз засунул ее в духовку.
— Как насчет сэндвича?
— У нас закончился хлеб.
Я на мгновение задумалась и мысленно изучила содержимое кухонных шкафов. Он был прав. Я уже давно не ходила за продуктами. А если сделать заказ, то, наверное, его выполнят лишь после включения электроэнергии.
— Подожди здесь, — сказала я, когда кое-что придумала.
Прежде чем Лука ответил, я схватила со стола свечу и поспешила на кухню. Открыла один из шкафов и обнаружила там то, что искала. Я на цыпочках потянулась за пластиковой упаковкой. Взяла ее двумя пальцами и стащила с полки. К ней я взяла две вилки из ящика стола.
Лука скептически посмотрел на меня, когда я вернулась в гостиную, но затем увидел пакет с маршмеллоу и заулыбался. Я поставила свечу на стол и села на пол. Лука переместился с дивана на место рядом со мной. Я осторожно наколола маршмеллоу и протянула ему вилку. Он подержал его над пламенем, и мне в нос ударил чудесный сладкий аромат.
Он засмеялся.
— Последний раз я делал так, когда мы с Гэвином жили в палатке.
— Когда это было? — Я держала свой кусочек маршмеллоу рядом с его, хотя пламя было слишком маленьким, чтобы делить его.
— Шесть или семь лет назад. Как раз начались каникулы, и мы с ребятами хотели пожить в палатках. Но в тот день дождь лил как из ведра. У других хватило ума отказаться, но Гэвин и я непременно хотели идти, так как ему предстояло провести остаток каникул у родственников. Мы не могли покинуть палатку, хотя задумали на вечер много классных вещей. Мы хотели развести огонь и жарить сосиски и маршмеллоу. Этого, конечно, нельзя было сделать под дождем, но мой папа дал нам старый примус, из тех, что были у скаутов. Для сосисок он был слишком маленьким, но с его помощью мы поджарили в палатке маршмеллоу, так как были очень голодными.
— Звучит так, будто это был веселый вечер.
— Он и был таким. — Вспоминая, Лука довольно покачал головой и положил руку на диван за моей спиной. — Менее забавным было утро, когда мы проснулись в луже воды и вынуждены были констатировать, что палатка оказалась не такой уж водонепроницаемой. Я тогда простудился и получил первую и единственную головомойку от Джоан. Она меня накануне предостерегала от ночевки в палатке.
— Вам надо было послушать ее.
— Да. — Лука вытащил маршмеллоу из огня. Он несколько раз подул на него, а потом отправил в рот. Я протянула ему пакет, чтобы он мог взять следующий. — Ты жила когда-нибудь в палатке?
— Только если сюда отнести ночевки в моем фургоне.
— Нет, это совсем не то. — Лука держал вилку рядом с моей, которая теперь находилась прямо над пламенем. — Это не палатка, и ты была на парковке рядом с кампусом.
— Но я спала на туристическом коврике, не имела кухни и вынуждена была прокрадываться в душ общежития.
На губах Луки появилась тонкая улыбка:
— Я помню. Ты боялась, что я донесу на тебя. Не так ли?
Нет, я боялась, что ты причинишь мне вред.
— Да.
— Я бы тебя никогда не выдал, — заверил он и при этом проникновенно посмотрел на меня. В его глазах вспыхнул свет, и это был не отблеск огня.
Я знала этот взгляд, он выдал мне то, о чем Лука не говорил вслух: он уже тогда захотел меня. Возможно, не так, как сейчас, но ему явно понравилось то, что он видел. Тогда бы это знание привело меня в панику, а сейчас я чувствовала, как во мне растет совсем другой вид волнения. Оно началось с нервного покалывания в животе, за ним последовало тянущее чувство между ног, от чего стали горячими щеки, как будто тело вспомнило о том, каково это — чувствовать там его язык. Воспоминание о нашей общей ночи вспыхнуло в памяти, и я была уверена, что Лука в этот момент, несмотря на темноту, мог разглядеть в моих глазах неуместное желание. Страсть в его взгляде с каждой секундой становилась все заметней. Этот импровизированный ужин при свете свечи был ошибкой. Лука и я одни в темноте, отгороженные от остального мира. О чем я только думала?
Я поспешно отвернулась и стала подробно рассматривать свой кусочек маршмеллоу, который тем временем покрылся коричневой корочкой. Я подула на него, чтобы не обжечь язык и отвлечься от Луки, который все еще смотрел на меня. Именно поэтому я сознавала все свои движения и реакции. Не важно, шла ли речь об учащенном дыхании или вытянутых трубочкой губах, когда я дула на маршмеллоу.
Когда я осторожно стащила зубами с вилки горячий комок, Лука издал звук вроде урчания. От этого звука по спине пробежала приятная дрожь, и я едва смогла проглотить липкую массу. В горле вдруг пересохло, теперь я ощутила Луку каждой клеточкой своего тела. Я чувствовала его теплое бедро, которое прижалось к моей ноге. И его левую стопу, которая, дразня, уперлась в мою правую. Но прежде всего я чувствовала его руку, лежавшую на диване и касавшуюся моей спины сквозь тонкую материю пижамы.
Еще десять минут назад я едва ощущала прикосновение, однако теперь чувствовала его ясно и отчетливо. Оно было одновременно вопросом и приглашением, и я знала, что надо было сказать «нет», но у меня не было сил произнести слова. Лука и я не могли быть вместе. Мой разум знал это, но сердце не реагировало на его призывы.
— Сага, посмотри на меня, — сказал Лука. Голос звучал так тихо, что его почти заглушил шум дождя.
Я тяжело сглотнула и отложила вилку в сторону.
— Это не лучшая идея.
— Почему?
Потому что ты заставляешь меня чувствовать то, что я не должна чувствовать. Я закрыла глаза, но это не помогло: я не могла закрыть свое сердце. Уже не могла. Оно было открыто. Широко распахнуто. Раной, которая кровоточила от тоски по Луке. И, видимо, я была не единственной, кто ощущал эту тоску.
Лука наклонился ко мне. Сага, единственное, что я знаю, это то, что я скучаю по тебе. Его рука на диване крепче прижалась к моей спине, а вскоре его дыхание коснулось моего лица. Он сладко пах после маршмеллоу, которые мы ели, и мне хотелось ощутить его на своих губах. Я ждала, что он поцелует меня, но ничего не произошло. Он казался одновременно бесконечно далеким и мучительно близким. Между нами был лишь шум дождя и громыхание грозы, которая, казалось, наэлектризовала воздух в помещении. Сердце в груди бешено стучало, и с каждым ударом росло жаждущее томление в лоне. Оно становилось все более полным страстного ожидания.
Во мне росло отчаянье, но, когда уже перестала ждать, я почувствовала прикосновение к колену. Я инстинктивно подняла взгляд и посмотрела в глаза Луке, который был на расстоянии нескольких сантиметров. Теплыми пальцами он ласкал изгиб моей скулы, легко, медленно щекотал кожу, но мне не хотелось смеяться. Он не отрываясь смотрел на меня, и я увидела в его глазах больше, чем желание. Его чувства были глубокими, и я ответила на его взгляд.
Большим пальцем Лука провел по моим губам. Он нерешительно исследовал их очертания и при этом медленно приближался ко мне, пока не соприкоснулись кончики наших носов. Все во мне напряглось, когда он прижал свои губы с другой стороны пальца, который был между нами, словно барьер. Он дал мне достаточно времени для отступления, для того, чтобы сказать «нет» и запретить нашим сердцам то, чего они хотели.
Я сжала кулаки. Это была последняя смешная попытка воспротивиться велению сердца, но никакая разумная причина не могла теперь удержать меня от того, чтобы поцеловать Луку. И едва я это поняла, он убрал свой палец и наши губы встретились.
Это был нежный поцелуй. Мои кулаки разжались, и я снова закрыла глаза. Я видела Луку и чувства, пылавшие в его душе. Теперь я хотела ощутить его другими органами чувств. Он был такой сладкий, как в моем воображении, а из-за работы в библиотеке он слегка пах потом и пылью старых книг. Это был запах, который очень подходил ему.
Я вздохнула, мои губы раскрылись, и встретились наши языки, не делая поцелуй более бурным. Рука Луки скользнула с моей щеки и едва ощутимо прикоснулась к шее, в то время как мои пальцы дотронулись до края его футболки. Но в этот раз мне не надо было его удерживать, как при нашем последнем поцелуе: сегодня он никуда не уйдет.
Мы целовались, как будто у нас в запасе имелась целая вечность, и я хотела, чтобы так и было, потому что здесь, в этот момент, все было прекрасно.
Рука Луки медленно двинулась вниз по моей ключице, пока не легла на грудь. Соски сразу напряглись, лифчика на мне не было, и я могла почувствовать сквозь тонкую пижаму тепло каждого его пальца. Я застонала, и напряжение покинуло мое тело. Несмотря на противоречивые чувства, бушевавшие во мне, я была именно там, где хотела быть. Я хотела Луку. Лука был мне нужен. Было невозможно не заметить, что он чувствовал то же. Мы еще не были готовы отпустить друг друга, и, возможно, нам нужна последняя ночь, чтобы закончить наши отношения. Чтобы унять стремление друг к другу и проститься с тем, что у нас было, но никогда не будет снова. С Лукой я была готова к этому. Да, мы сделали друг другу больно. Все равно, спорила ли я с ним или мы молчали, он был тем, кого я любила и никогда не смогу забыть. И если я не обманывалась в его прикосновениях и взглядах, он чувствовал то же.