Грейс прошлепала босиком вниз по лестнице, держа туфли в руках и предвкушая вечер с мамой. Для разнообразия. Дернула ручку – заперто.
Она громко постучала и крикнула:
– Мам, это я! Впусти меня!
Дверь распахнулась, и мама Грейс замерла на пороге с ошеломленным выражением лица.
– Господи! – выдохнула она. – Грейс Эйлин Фергюсон, что ты сделала с волосами? Отрезала?
Грейс хотела было ответить, но ей не дали. Мама ухватила ее за подбородок и заставила повернуть голову, разглядывая стрижку сначала с одной, потом с другой стороны.
– Нет, не отрезала. У тебя бы так не получилось. Это работа профессионального парикмахера. Настоящая стрижка, дорогая. Кто тебя подстриг?
– Белла, – ответила Грейс, выдергивая подбородок из маминых рук.
– Кто такая Белла?
– Подруга Рейлин. Они работают в одном салоне. А почему ты спрашиваешь? Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.
Мама ничего не ответила. Просто взяла Грейс за руку и стремительно зашагала вверх по лестнице.
На ходу Грейс пыталась возмутиться:
– Ты же меня видела. Вот только что! Видела, как я стою здесь с яичным рулетом и с ватой между пальцами. И ничего не сказала!
– Я не заметила.
– Я же стояла прямо перед тобой!
– Нет, ты была далеко. Я подумала, что ты завязала хвост.
– Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.
Они остановились прямо перед дверью Рейлин. Мама Грейс громко постучала, вложив в удары такую силу, будто хотела снести дверь с петель, как делают полицейские по телевизору.
Приоткрылась дверь в квартиру Билли. Он осторожно смотрел на них сквозь узенькую щель. Грейс собралась было помахать ему, но он приложил палец к губам, – девочка поняла намек и притворилась, что вообще никого не заметила.
Рейлин открыла дверь, увидела гостью и подбоченилась, готовясь драться, пусть и не кулаками.
– Вам не кажется, что это уже чересчур? – спросила мама Грейс. Голос у нее был злющий.
– Понятия не имею, о чем вы.
– Да неужели? Послушайте, я благодарна за то, что вы разрешаете Грейс заходить в гости. Очень благодарна. Но вы делаете это добровольно и бесплатно. Вы понимаете, что я не собираюсь вам платить?
Рейлин молчала. Лицо у нее было каменное, и Грейс видела, что соседка тщательно взвешивает каждое слово.
– Это уже слишком. Вы перегибаете палку. Грейс моя дочь, не ваша. Понимаете? А что получается? Стоит мне ненадолго прилечь, как вы переделываете ее на свой манер!
Долгое молчание. Каменное. Грейс начинала понимать: чем сильнее Рейлин злится, тем тише себя ведет.
– Грейс ходит с новой прической уже три дня, – наконец сказала Рейлин. – Долго же вы спите.
Снова повисла тишина, от которой волосы на затылке становились дыбом.
– Ну ладно. Я и вправду вам благодарна. Почти за все. Но нельзя ни с того ни с сего взять и решить, что моей дочке больше пойдут короткие волосы вместо длинных. Как будто у вас есть право…
Рейлин перебила ее. Оборвала на полуслове.
– Так вот что вы подумали! Грейс, расскажи маме, как все было.
– Э-э… Хорошо. Мам, понимаешь, расческа лежала на комоде, и я не могла ее достать. Лезть наверх побоялась, хватило прошлого раза – ты же помнишь, как я тогда свалилась? В общем, волосы спутались очень сильно, так что Рейлин отвела меня в салон и попросила Беллу вычесать колтуны, но Белла сказала, что будет больно до чертиков и выдернется много. Тогда они велели мне самой решать. Ты же знаешь, что я не люблю, когда мне распутывают волосы! А тут было в сто тысяч раз хуже, так что я попросила их отстричь. Тебе не нравится? Все говорят, что получилось красиво.
Грейс ждала ответа. Мама молчала и уменьшалась прямо на глазах – не в прямом смысле, конечно, просто будто бы стала занимать меньше места. Злость, распиравшая ее, таяла и сжималась.
– Стрижка и вправду симпатичная, – сказала мама.
А потом заплакала. Грейс тут же расстроилась: за всю свою жизнь она видела мамины слезы всего два или три раза.
– Извините, – сказала мама Рейлин, продолжая всхлипывать все громче и громче.
Взяла Грейс за руку и повела домой; проходя по лестничной площадке девочка помахала Билли, и он помахал ей в ответ. Потом они спустились по лестнице; шагая по ступенькам, мама снова и снова просила прощения.
«Что ж, по крайней мере, сегодня мы побудем вдвоем, – подумала Грейс, – даже если она будет продолжать плакать и извиняться».
Но Грейс опять ошибалась. С мамой побыть не удалось.
Не прошло и часа, как она снова постучалась к Рейлин. Очень аккуратно, чтобы сразу стало ясно, что гость пришел с миром.
Рейлин ожидала увидеть на пороге взрослого человека: ее взгляд скользнул над головой Грейс и только потом опустился ниже.
– Можно зайти? – спросила Грейс.
– Конечно. Ты в порядке?
– Вроде бы. Можно я сегодня переночую у тебя?
– Если мама не возражает. Что с ней?
– Опять под кайфом.
Через некоторое время, расстилая для Грейс постель на кушетке, Рейлин сказала:
– Интересно. Раньше ты всегда говорила, что мама спит.
– Ага. А теперь мне надоело. Под кайфом – значит, под кайфом.
Глава 9. Билли
– Какая-то ты сегодня грустная, – сказал Билли, стоило ей шагнуть через порог.
Обычно Грейс сразу бросалась к своим танцевальным туфлям, но тут, словно в подтверждение своего унылого настроения, лишь стряхнула воду с маленького потрепанного зонта и плюхнулась на диван.
– Угу.
– Что случилось?
– Ничего.
– Грейс Фергюсон, с каких пор ты стала вруньей?
– Я не врунья! Зачем ты обзываешься? С чего ты вообще взял… А-а. Точно. Ну да. Наверное, все-таки случилось.
Билли сел на диван рядом с ней.
– Расскажи.
В глубине души Билли обрадовался такому положению дел и потому чувствовал себя виноватым. Он думал, что Грейс пулей влетит в дом, предвкушая новый урок танцев, а ему придется встретить ее плохими новостями – и этот радостный энтузиазм погаснет от его слов, как от ведра ледяной воды, и во всем опять будет виноват он и его невроз.
Шел дождь. Билли опасался привлечь внимание, поэтому танцевать можно было только на веранде… но над верандой не было навеса.
Может, ему повезет, и сегодня она забудет про танцы.
Грейс театрально вздохнула.
– Просто мистер Лафферти сказал…
При звуке этого имени Билли ощутил, как ускользает даже та малая толика спокойствия, которая позволяла ему с горем пополам пережить очередной день.
– Что тебе сказал этот отвратительный человек? Когда ты с ним разговаривала?
– Только что. На лестничной площадке. Мы с Фелипе как раз зашли внутрь, и он объяснял мне, как по-испански будет дверь – puerta, если ты вдруг не знаешь. Я вот, например, не знала… Не обижайся, просто я не в курсе, хорошо ли ты говоришь по-испански, вот и решила – вдруг ты тоже не знаешь, как будет дверь…
– Грейс, – прервал ее Билли, – сосредоточься.
– Ага. Мистер Лафферти стоял на лестнице. Посмотрел на меня, посмотрел на Фелипе, покачал головой и сказал, что мы просто-напросто занимаемся по-пу-сти-тель-ством, и маме от этого только хуже.
– Хм, – сказал Билли. – То есть, ты поняла даже это сложное слово и расстроилась?
– Нет, слово-то я поняла не сразу. Но мистер Лафферти все говорил и говорил, и стало ясно, о чем. Он знал кучу людей, у которых были проблемы с наркотиками и алкоголем, и им почти никогда не удавалось избавиться от своих привычек. А если уж кто-то исправлялся, то просто потому, что у него не было другого выхода. Например, под угрозой потерять что-нибудь очень-очень важное. Мистер Лафферти сказал, что дом, машина, работа – это мелочи, потому что такие люди готовы жить даже под мостом. Однако некоторые берут себя в руки, если поймут, что больше не увидят мужа, жену или детей… Вот когда меня хотели забрать чиновники из опеки, у мамы еще была причина, чтобы выбраться из болота. А теперь можно даже не дергаться. Ты, Рейлин и Фелипе сняли с нее всю ответственность, так что маме даже пальцем пошевелить не пришлось. Наверное, это и есть попустительство, да?
– Да, – откликнулся Билли. Уныние Грейс оказалось заразным. – И вправду попустительство.
– Но ведь он неправ?
Билли промолчал.
– Ты же сам говорил, что он кретин?
– Не в такой формулировке.
– Он тебе не нравится?
– Ни капельки.
– Поэтому он неправ. Так?
Билли уставился на коврик и снова промолчал.
– Ладно, забыли, – сказала Грейс. – Давай просто займемся танцами. Тогда точно полегчает.
– Ах да, танцы. Извини, не полегчает. Мне бы не хотелось, чтобы ты репетировала на кухне.
– Почему? Из-за мамы?
– Да, из-за мамы. Не люблю, когда на меня кричат.
– Но она же не кричала…
– В следующий раз накричит. Потому что вежливо она со мной уже разговаривала.
– Мама почти всегда спит, – Грейс даже слегка захныкала, тоненько-тоненько.
– Почти, но не всегда. И мы не знаем, когда у этого правила появится исключение. Я не смогу жить в подвешенном состоянии, это выше моих сил.
Грейс вздохнула.
Билли заметил, что она не протестует. Что ж, вполне понятно. К сожалению, Грейс уже слишком хорошо его знала. Настолько хорошо, что даже не пыталась побороть страхи Билли логическими аргументами.
Они сидели на диване бок о бок. Не шевелясь и не разговаривая. Минут десять, а может, и больше. Просто глядя на пелену дождя.
– Не день, а фигня какая-то, – сказала Грейс. И тут же зажала себе рот ладонью.
– Что с тобой? Не такое уж страшное ругательство. Бывают и хуже.
– Я не из-за этого. Понимаешь, я пожаловалась!
– И что? Все на что-нибудь жалуются.
– Рейлин говорит, что я никогда не жалюсь. И это ей во мне нравится.
Они снова помолчали, глядя на дождь. Потом Билли произнес:
– Не волнуйся, я никому не скажу.
– Спасибо. Может, я потанцую на коврике? Хоть как-нибудь.
– Хорошо, надевай свои ботинки. То есть, мои.