Она бросилась к двери, однако Рейлин сказала ей вслед:
– Не поднимайся туда, Грейс. Крикни с лестницы.
– Да поняла я, поняла, – нетерпеливо отмахнулась Грейс. Можно подумать, она сама не знала, как надо себя вести.
– Подожди… Ты сказала, что мистер Лафферти помог тебе целых три раза. Я знаю только про два.
Грейс глубоко вздохнула: как же трудно с этими взрослыми, постоянно приходится объяснять самое очевидное!
– Танцевальная площадка, – сказала она, отгибая один палец. – Чечеточные туфли. – Второй палец. – А еще он объяснил, что мы делаем маме хуже. Видишь, три! Теперь можно позвать Фелипе?
Ответа она ждать не стала.
Выбежала на лестницу и крикнула во весь голос – громче, чем самые громкие крикуны в округе. Обычно Грейс приходилось держать себя в ежовых рукавицах и стыдливо скрывать свой талант, но иногда все-таки появлялся повод его показать. Вот как сейчас.
– Фелипе! Спускайся! У нас тут собрание.
Потом она постучалась к Билли.
– Это Грейс.
Дверь сразу распахнулась. На этот раз Билли даже не вспомнил про цепочку.
– Ты слышал, что случилось с мистером Лафферти?
– Нет. Но я беспокоился.
– И ты туда же… Почему мне никто ничего не сказал?
– Мы не знали, что случилось. Просто беспокоились.
– Рейлин тоже так говорит. В общем, слушай – у нас сейчас собрание.
– Я знаю.
– Откуда?
– Грейс, ты только что оповестила о нем всю улицу. Даже тех, кто случайно проезжал мимо. А что, собрание будет проходить у меня? Тогда почему никто не спросил разрешения?
– Где хочешь, там и проведем… Ой, точно. Извини, я забыла.
– Ясно. Что ж, я не возражаю, собирайтесь, где удобно. Но если ты желаешь, чтобы твой покорный слуга тоже был в числе присутствующих, выбор совсем невелик.
– А? – переспросила Грейс.
Рейлин подошла к девочке и пояснила:
– Билли говорит, что если ты его приглашаешь, то собрание должно проходить у него дома.
– Конечно, я его приглашаю!
– Значит, вариант у нас один, – ответил Билли. Грейс закатила глаза, и Билли настойчиво повторил: – Собираемся у меня.
– Спасибо, Рейлин мне уже объяснила.
Пока они препирались, Фелипе успел спуститься на первый этаж, так что Билли просто открыл дверь, запуская всех внутрь. Точнее, почти всех. Перед тем как шагнуть за порог, Грейс обернулась и увидела миссис Хинман, наблюдавшую за ними с лестницы.
– Здрасьте, миссис Хинман! – сказала она и начала было закрывать за собой дверь, но миссис Хинман ее окликнула:
– Подожди-ка! Что за собрание?
– Ой, извините, миссис Хинман, это только для нас. Только для тех, кто присматривает за мной.
– За тобой присматривает столько народу? – Миссис Хинман сделала пару шагов вперед, пытаясь заглянуть в квартиру.
– Ага. Но вы-то не присматриваете!
И Грейс закрыла дверь. Правда, она успела заметить, что вид у миссис Хинман слегка обиженный. Раздумывать над этим фактом было некогда.
Билли примостился на самом краю дивана – еще чуть-чуть и свалится, а Фелипе стоял у порога, скрестив руки на груди. И только Рейлин выглядела относительно спокойной: уселась в большое кресло, закинула ногу на ногу и с любопытством ждала продолжения.
– Ну вот. – Грейс встала в центре комнаты, вся из себя взрослая и серьезная. – Мы с вами собрались здесь, чтобы обсудить… Ой, опять забыла слово! Что там говорил мистер Лафферти? Про мою маму?
– Что мы занимаемся попустительством, – подсказал Билли.
– Да! Вот поэтому мы здесь и собрались. Надо прекратить заниматься попустительством, иначе мама никогда не исправится. А я очень хочу, чтобы ей стало лучше. Не обижайтесь, вы все замечательные, но она… она все-таки моя мама.
Билли, Рейлин и Фелипе переглянулись.
– Даже не знаю, – ответила Рейлин. – Что тут можно сделать?
– А по-твоему, для чего нужно собрание? Сейчас и придумаем! – Грейс начинала сердиться.
– Мне кажется, Рейлин имеет в виду, – вставил Билли, – что от нас здесь ничего не зависит.
После его слов в комнате повисла напряженная тишина. «Ну и пусть себе висит», – подумала Грейс и решила, что сдаваться еще рано. В конце концов, речь идет о маме.
– Мистер Лафферти сказал, что она могла бы исправиться, если бы боялась меня потерять.
Рейлин враз помрачнела, словно увидела за спиной Грейс огромное косматое чудище с кровожадным оскалом и острыми когтями.
– Господи, Грейс, что ты такое говоришь! Ты даже представить себе не можешь, какой это кошмар, когда социальные службы забирают ребенка!
– Я не хочу, чтобы меня забирали социальные службы! – ответила Грейс, хотя не очень хорошо понимала, что это значит. – Но почему бы нам самим не забрать меня от мамы?
Снова тишина.
Билли промолвил:
– Мы тебя не совсем понимаем.
– Давайте скажем ей, что она меня больше не увидит, пока не завяжет с наркотиками?
И снова тишина, на этот раз прерываемая осторожным покашливанием и смущенными вздохами.
– У этого плана есть пара недостатков, – произнесла Рейлин.
– Например?
– Во-первых, она и так видит тебя всего лишь час в день, и ее все устраивает. Во-вторых, полиция может арестовать нас за похищение.
– Мне нельзя в тюрьму, – сказал Билли. – Категорически.
– Такое преступление скорее повесят на меня, а не на вас двоих, – добавил Фелипе.
– Конечно, копы будут просто в восторге от моего цвета кожи, – фыркнула Рейлин.
– Ребята, ну послушайте! Это моя идея, не ваша. Никуда вы меня не забирали. Просто присматривали за мной вместо мамы. Она не станет звонить копам, потому что они сразу поймут, что имеют дело с наркоманкой. Так что сначала ей придется привести себя в человеческий вид и избавиться от наркотиков. А если она бросит наркотики, ей не нужно будет никуда звонить, потому что я просто вернусь домой.
– Хм-м, – сказала Рейлин.
– А если она все равно позвонит? – спросил Билли. – Такие люди могут действовать нелогично.
– Тогда полицейские спросят меня. Скажут: «Тебя забрали от мамы?» А я отвечу: «Нет-нет, что вы, просто я не могу находиться рядом, когда она под кайфом. То есть круглые сутки». Чистая правда, сами знаете. Скажу, что напросилась пожить у вас, а вы мне разрешили – ненадолго, пока мама не придет в себя. Это же не преступление?
– Не знаю, – сказал Билли, обкусывая ноготь на среднем пальце.
– И я не знаю, – сказал Фелипе.
Но Рейлин считала иначе.
– А недурная идея. Я готова рискнуть. Социальным работникам уже известно, что я присматриваю за девочкой, а про вас двоих им знать необязательно. Я сейчас поговорю с мамой Грейс, сообщу, что у нее есть три варианта: отдать Грейс социальным работникам, отдать ее нам – или взять себя в руки. А если она все равно вызовет полицию, я просто скажу, что Грейс отказалась идти домой, и я разрешила девочке переночевать у меня.
– Ничего себе, – сказал Билли. – Никогда не участвовал в заговоре о похищении человека.
– Это не похищение! – Грейс едва не закричала. – Я сама все придумала!
– Так, хватит разговоров, – отрезала Рейлин. – Схожу-ка я к твоей маме.
Она решительно вышла из квартиры.
Грейс села на диван рядом с Билли, который уже успел перейти к большому пальцу, и шлепнула его по руке.
– Ай!
– Перестань грызть ногти.
– Мне больно, зачем дерешься?
– Ты сам себе делаешь больно. Посмотри на свои руки.
С подвального этажа донесся стук, и все замолчали.
Ответа не было.
Снова стук, на этот раз громче.
По-прежнему ничего.
– Отлично, – сказал Билли. – Ее родную дочь вот-вот похитят, а она даже пальцем не пошевелит.
Грейс легонько стукнула его и сказала:
– Мама обо всем узнает, Билли. Она же просыпается каждый день, хотя бы ненадолго. Ну, почти каждый день.
Рейлин снова вернулась к ним, измученная и понурая.
– Придется ходить туда, пока не достучусь.
После собрания Грейс поднялась на самый верхний этаж, чтобы поговорить с миссис Хинман. У старушки был слишком расстроенный вид, и Грейс беспокоилась.
Она постучала в дверь и крикнула:
– Миссис Хинман, это Грейс!
Девочка уже успела понять: взрослых надо сразу предупреждать, потому что они постоянно чего-то боялись. Интересно, это только ее соседи такие странные, или все взрослые на свете ведут себя, как чудаки? Грейс не знала, сравнивать было не с чем.
– Иду, милая моя. Подожди-ка минутку.
Миссис Хинман всегда очень долго возилась с замками.
Наконец, расправившись с последней защелкой, она открыла дверь – на лице у старушки застыло встревоженное выражение, будто Грейс могла привести в гости целую банду головорезов.
– Можно зайти?
– Да-да, солнышко.
Грейс прошла в гостиную, а миссис Хинман принялась запирать дверь заново.
– Вы слышали о том, что случилось с мистером Лафферти?
Миссис Хинман покачала головой и неодобрительно поцокала языком.
– Такая трагедия, такое несчастье! Всего пятьдесят шесть. Один как перст. С ним даже его дети видеться не желали. Одиноким людям всегда сочувствуешь, но если от человека все отвернулись, это неспроста. С мистером Лафферти никто и разговаривать не хотел.
– Я с ним разговаривала!
– Это хорошо. Хотя бы перед смертью порадовался. А вот я совсем одна, и винить некого. Мне восемьдесят девять, пережила и мужа, и друзей.
Заперев все замки, миссис Хинман проковыляла на кухню.
– Хочешь соку? Газировки нет.
– Ничего страшного. Газировку мне все равно нельзя.
Она собиралась сказать «Ничего страшного, я к вам ненадолго», но получилось совсем другое. Миссис Хинман жила одна, как мистер Лафферти, хотя по сравнению с ним старушка была вполне дружелюбной. Правда, на фоне мистера Лафферти кто угодно мог показаться дружелюбным.
– Давай налью яблочного.
Грейс ответила:
– Да, спасибо, – и села за кухонный стол. – Пришла извиниться, что не позвала вас на собрание. Я решила, что раз уж вы за мной не присматриваете, вам будет неинтересно. Но если вы вдруг передумали, я совсем не против. Честное слово. Просто раньше вам не хотелось со мной возиться.