– Она не просыпается, – объявила Грейс.
Лафферти с Фелипе переглянулись.
– Странно, – сказал Лафферти. Потом повернулся к девочке. – В комнате случайно нет пустых бутылок? Ты ничего такого не заметила?
– Каких еще бутылок?
– Из-под вина.
– Мама не пьяная.
– Может, надо вызвать врача?
– Все нормально. Просто она спит очень крепко.
Девочка вновь села на ступеньки – и судя по всему, собиралась остаться там надолго.
Лафферти взял Фелипе за рукав и оттащил подальше на газон, чтобы Грейс ничего не услышала. К несчастью, Билли теперь тоже не мог разобрать ни слова.
По крайней мере, они больше не ссорились. Это было видно по жестам и поведению: мужчины стояли, склонившись друг к другу, и о чем-то переговаривались. Лафферти периодически оглядывался на Грейс.
– Пусть вас озарит какая-нибудь удачная идея, – сказал Билли. Вслух, но негромко, чтобы девочка, сидящая внизу, его не услышала. – Проблему определенно нужно решать.
Через секунду Фелипе пересек газон и куда-то ушел.
Лафферти поднялся по лестнице. Билли все еще надеялся, что сосед что-нибудь придумал, однако тот прошел мимо Грейс, словно на крыльце возникло какое-то загадочное силовое поле, и девочка внезапно стала невидимой.
Шагнув на верхнюю ступеньку, Лафферти встретился взглядом с Билли – собственно, из-за занавески выглядывал только его глаз. Лафферти застыл на месте.
– А ты чего пялишься? – рявкнул он.
Билли отскочил от окна, согнулся пополам и осел на коврик; сердце зашлось от страха. Он сжался в комок и не застыл, выжидая, пока сосед не поднимется наверх.
Потом сорвался с места и быстро захлопнул дверь на веранду, будто именно она послужила главной виновницей переполоха.
В то утро он больше не выглядывал на улицу.
Знал, что девочка наверняка сидит на прежнем месте, но не мог заставить себя проверить.
Когда начало смеркаться, Билли принялся рассуждать сам с собой. Вслух.
– Нам совсем не интересно, – сказал он. Подумал и добавил: – Мы хотим узнать, как она. Конечно, хотим. Но не слишком сильно.
– Кроме того, – добавил он еще через мгновение, – там совсем светло.
Снова посмотрел в окно.
– С другой стороны, потом зажгутся фонари, и будет поздно. Так ведь? Нам придется думать об этом всю ночь. А от подобных мыслей у нас начинается бессонница.
Билли глубоко вздохнул и потуже затянул пояс старого халата. Вовсе не потому, что любопытство пересиливало страх перед внешним миром, а потому что только так можно было прекратить изнурительную борьбу с самим собой.
Он приоткрыл дверь, и девочка подняла голову.
Билли застыл на пороге веранды.
Сегодня он собрался на улицу слишком рано; вчера было значительно темнее. Только подумайте: неужели вчера он тоже выходил из квартиры? Или это ему приснилось?
Билли помотал головой, стараясь сосредоточиться на текущей проблеме. Хотелось шагнуть обратно, спрятаться за надежными стенами и запереть дверь. Но девочка смотрела на него, ждала. Если Билли струсит, малышка решит, что он совсем сумасшедший. Он выдаст себя с головой.
Билли шагнул вперед, прямо в холодный вечерний воздух, и тут же упал на колени. Немного продвинулся на четвереньках, потом лег на живот и пополз к краю веранды. Необдуманный ход. Со стороны это выглядело куда эксцентричнее, чем поспешное отступление в комнату. Ладно, поздно жалеть о содеянном.
Билли посмотрел на Грейс.
– А почему ты ползешь на животе? – спросила та своим оглушительным голосом.
– Т-ш-ш! – инстинктивно откликнулся Билли.
– Извини. – Громкость убавилась. Совсем чуть-чуть. – У меня тихо не получается. Так почему ты ползешь?
– Долгая история.
– А ты расскажи.
– В другой раз. Я хотел кое о чем тебя спросить.
– Давай.
– Почему ты все время сидишь на улице?
– Ты меня уже спрашивал.
– Да, но ты ничего не ответила.
Девочка замолчала.
– Я знаю, что твоя мама занята какими-то своими делами, и ты осталась без присмотра. Это ясно. Но у тебя есть ключ. Можно пойти домой.
– Ну да.
– Тогда почему сидишь здесь?
– Может, ты сначала расскажешь, зачем ползаешь по веранде?
– Пожалуй, нет. Сегодня будем обсуждать мой вопрос.
– Почему?
– Потому что я первым спросил.
– Нет, это я первой спросила.
– Я спросил еще вчера.
– Тогда ладно, – торжественно ответила Грейс, принимая правила игры. – Первым – так первым. Понимаешь, дело вот в чем. Если я буду сидеть внутри, никто не узнает, что я в беде. И не сможет мне помочь.
Сердце Билли рухнуло в пропасть. Почти в прямом смысле слова – Билли так и чувствовал, как оно летит вниз, задевая по дороге другие чувствительные органы.
– Так у тебя случилась беда?
– А ты не догадался?
– Догадывался, наверное.
– Понимаешь, мне нужен кто-нибудь из соседей. Тех, кто живет в нашем доме. Чтобы можно было остаться с мамой.
Молчание. Билли прекрасно знал, куда ведет эта скользкая дорожка, и воздержался от ответа.
– Ты можешь мне помочь?
Снова тишина. Билли чувствовал, как мелкие камушки впиваются ему в грудь и бедра.
– Малышка, я и самому себе помочь не в состоянии.
– Да, это я уже поняла.
Разговор вышел тягостный и мрачный. Его бессилие и бесполезность получили очередное подтверждение: даже маленькая девочка без подсказок пришла к выводу, что он совершенно никчемен.
– Извини. Я ни на что не гожусь. Раньше было иначе. А теперь вот так.
– Ясно, – ответила она.
– Что ж, спокойной ночи.
– Еще светло.
– Но мы с тобой сегодня уже не увидимся. Поэтому – спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сказала она. Как будто точку поставила.
Билли проскользнул обратно в дом.
Глава 4. Грейс
Грейс пропустила один день занятий; потом Иоланда сама забрала ее и отвезла в школу на машине. Ничего хорошего Грейс в этом не видела. И ни капли бы не расстроилась, если бы пришлось прогулять все уроки на свете.
– А как я вернусь домой? – спросила Грейс у Иоланды. – Мне же нельзя ходить в одиночку.
– Мама тебя заберет.
– Вы уверены?
– На все сто.
– А почему?
– Потому что мы с твоей мамой побеседовали по душам, и она дала мне слово.
– А если она его нарушит? Раньше так уже было.
– Я прослежу. Она сказала, что намерена взять себя в руки.
– Здорово, – ответила Грейс.
Пустая вежливая фраза. Может, все и вправду будет здорово. А может, и не будет. Грейс знала, что если целый день ждать чего-нибудь хорошего, а оно так и не случится, то потом станет очень обидно.
Поэтому она держалась изо всех сил и старалась ни о чем не думать, однако в конце последнего урока мысли все равно вернулись к запретной теме. От этого она почувствовала себя неуютно. Захотелось съесть шоколадный батончик, припрятанный в рюкзаке, но Грейс стерпела: учительница могла поймать ее с поличным и забрать шоколадку. А последней шоколадкой рисковать не стоило. Карманные деньги, выданные на неделю, уже закончились – иначе Грейс точно их потратила бы. Она старалась растянуть сладости на подольше, получалось плохо.
Зазвенел звонок, и Грейс вздрогнула.
Вылетела в коридор, откопала шоколадку и развернула уже набегу. То есть на ходу. Она быстро шла к выходу и жевала батончик. Мама всегда встречала ее во дворе.
И на этот раз она тоже стояла на нужном месте. Грейс даже удивилась. Самую малость.
– Что ты жуешь? – спросила мама. Говорила она быстро и выглядела довольно бодро – во всяком случае, по мнению Грейс.
– Ничего.
– Не пытайся меня провести, Грейс Эйлин Фергюсон. У тебя губы перепачканы. Шоколадом.
– А, это… Нас на последней перемене угощали.
– Тогда придется поговорить с твоей учительницей и попросить, чтобы тебе больше не давали ничего сладкого. Мне не нравится, когда ты ешь всякие гадости.
– Не надо, пожалуйста! Мы же с тобой в первый раз за несколько дней увиделись. То есть, мы и раньше виделись, но не так… Ну, ты понимаешь. Давай не будем ссориться.
Грейс знала, что мама чувствует себя виноватой, и слегка давила на совесть.
– Ладно. Пойдем домой.
«Ух ты, она и вправду взяла себя в руки!» – радовалась Грейс по дороге. Но не проронила ни словечка, иначе мама бы догадалась, что поначалу Грейс ей не верила.
Дома их ждал самый вкусный ужин на свете: макароны с сыром и хот-доги. Пожалуй, чувство вины – это не так уж и плохо. За столом мама поинтересовалась, не хочет ли Грейс сходить на собрание в реабилитационном центре, где ей понравилось.
– Конечно, хочу, – ответила Грейс.
Тем же вечером они собрались и поехали в центр.
Один из пассажиров в автобусе, какой-то странный мужчина, не сводил с них глаз. Сидел прямо напротив. Грейс подумала, что, на первый взгляд, он вполне нормальный: красивое пальто, обручальное кольцо на пальце, опрятная прическа, только ведет себя подозрительно. Слишком уж пристально на них смотрит.
Однако мама ничего не замечала.
У нее в руках была маленькая пластиковая бутылочка; через некоторое время мама откинула голову, положила что-то в рот и запила водой. Грейс не успела разглядеть, что было у нее в руке, поэтому спросила в лоб:
– Что ты пьешь?
– Ничего, – сказала мама. – У меня голова болит, таблетку проглотила. Не забывай, кто тут мама, а кто дочка.
– Ладно, – ответила Грейс.
– Надеюсь, ты сегодня не станешь трогать корзину со сладостями?
– А можно взять одну лакричную конфету?
– Можно взять любую конфету. Одну.
Мама постоянно повторяла это правило, да разве за корзиной уследишь? Поэтому Грейс обычно удавалось ухватить побольше.
Правда, в тот вечер все сложилось совсем по-другому. Очень даже неплохо с одной стороны, и совершенно ужасно – с другой.
С корзиной дела обстояли так: ее передавали вокруг стола, и каждый брал по конфете (можно было не брать, если не хочется, но Грейс решительно не понимала тех, кто отказывался от сладкого). Потом корзина снова шла по кругу, постепенно пустея. В отличие от остальных, Грейс не сидела на месте, а слонялась по комнате, стараясь не шуметь и не мешать собранию. Так что можно было незаметно подходить к столу и угощаться. Остановить ее могла только мама.