— Нет.
— А где трансформер?
Итан задумался и ринулся назад в гостиную.
— Он на диване.
— Так что там папа придумал? — спросил я.
— Сходи к нему в гараж, он сам тебе покажет. — Мама повернулась к Джан. — Ну, как у вас сегодня прошел день? Все нормально?
Широкая двойная дверь гаража была открыта. В глубине стоял отцовский синий форд «корона-виктория», один из последних крупных седанов, собранных в Детройте. Мамин «таурус», купленный пятнадцать лет назад, находился во дворе. В обеих машинах были детские сиденья для Итана.
Отец возился за верстаком. Он был выше меня ростом, если бы выпрямился. Но такое случалось редко. Отец был сутулый, потому что большую часть жизни провел в согнутом состоянии — что-то изучал, ремонтировал, искал нужный инструмент. А вот шевелюра у него сохранилась почти полностью, хотя седеть он начал чуть ли не в сорок лет. Отец поднял голову.
— Привет!
— Привет! Мама сказала, что у тебя есть кое-что.
— Пусть бы лучше занималась своими делами.
— Так что это?
Он махнул рукой и открыл правую переднюю дверцу автомобиля. Это были белые картонки, какие вкладывают в упаковки с новыми рубашками. Отец их сохранил. Он протянул мне небольшую стопку.
— Посмотри.
На каждой толстым черным маркером заглавными буквами было что-то написано. Они походили на суфлерские карточки на телевидении. «У вас что, сломан указатель поворота?» «Перестаньте наезжать мне на зад!» «Выключите фары!» «Будете гнать, свернете себе шею!» «Перестаньте болтать по телефону!»
— «Перестаньте наезжать мне на зад!» я написал покрупнее, — пояснил отец, — чтобы им было получше видно. Сколько раз, видя за рулем болвана, мне хотелось сказать все, что я о нем думаю. А теперь вот достаточно выбрать нужную карточку.
— Но вначале я бы тебе посоветовал установить в машине пуленепробиваемые стекла, — произнес я.
— Что?
— Иначе тебя могут пристрелить.
— Чепуха!
— Ладно, а если тебе на дороге кто-нибудь покажет такую карточку?
Он задумался.
— Зачем? Ведь я хороший водитель.
— Но ведь всякое бывает.
— Я бы, наверное, столкнул этого сукина сына с дороги в канаву.
— Вот именно. — Я порвал картонки одну за другой и бросил в металлическую урну.
Отец вздохнул. Во двор вышла Джан с Итаном и направилась к машине. Джан начала усаживать сына на сиденье.
— Счастливо оставаться, папа, — сказал я.
— А что, эта тюрьма, которую собираются у нас построить, поможет городу? — вдруг спросил он.
— Не больше, чем захоронение в городском парке радиоактивных отходов, — ответил я.
По пути к дому никто из нас не проронил ни слова. Джан сосредоточенно вела автомобиль, плотно сжав губы. После ужина она ушла наверх укладывать Итана, хотя обычно мы это делали вместе. Я подошел позже, но в комнату сына входить не стал, остановился в коридоре.
— Знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете? — послышался ее голос.
— Да, — еле слышно отозвался Итан.
— Ты это всегда помни, — прошептала Джан. — И не верь никому, кто станет говорить, что я тебя не любила. Понял?
— Ага.
— А теперь спи.
— Я хочу пить.
— Не канючь. Спи.
Я скользнул в нашу спальню, прежде чем вышла Джан.
Глава третья
— Хочешь посмотреть? — спросила Саманта Генри, репортер отдела новостей, чей стол располагался рядом с моим.
Я развернулся в кресле и взглянул на экран ее компьютера.
— Это прислали ребята из Индии относительно совещания комитета по планированию жилищного строительства, где представителя фирмы-застройщика упрекнули, что спальни в квартирах у них будут очень маленькие. Прочитай вот этот абзац.
— Член совета мистер Ричард Хеммингз выразил недовольство, что помещения для спален не удовлетворяют «условиям манипуляций с кошкой», согласно которым «… спальня должна быть такой, чтобы вы, встав в центре и схватив кошку за хвост, начали поворачиваться с вытянутой рукой, а голова кошки не должна при этом коснуться ни одной из стен».
Я улыбнулся.
— Спрошу у отца, действительно ли существует подобная строительная норма.
— И вот эта муть приходит от них каждый день, — заметила Саманта. — Идиоты! А сколько грамматических ошибок! Ужас.
— Да, — согласился я.
— А им там наверху все равно?
Я переместился от ее монитора к своему, а она продолжила:
— В редакции творится что-то несусветное. Представляешь, я недавно попросила у секретарши новую ручку, а она потребовала, чтобы я предъявила ей использованную. Работаю здесь пятнадцать лет, и, клянусь, такого никогда было. А в туалете теперь редко когда есть бумага.
— Я слышал, Расселлы ищут кому бы продать газету. Если кто-нибудь предложит нормальную цену, то они с легкостью от нее избавятся.
Саманта охнула.
— Ты серьезно? Неужели сейчас, в такое время, на нас найдется покупатель?
— Ну это всего лишь слухи.
— Как они могут думать о продаже газеты? Ведь она переходила у них из поколения в поколение.
— Да, однако нынешнее поколение не то, что прежние. Разве это журналисты?
— Но Мэдлин работала репортером, — напомнила Саманта, имея в виду нашу теперешнюю хозяйку.
— Вот именно, работала, — усмехнулся я.
В стране закрывались газеты чуть ли не ежемесячно. Надо ли говорить, насколько напряжены были наши сотрудники. Саманта в особенности. Она жила с восьмилетней дочерью Джиллиан. С мужем рассталась давно и ни разу не получила от него ни цента. Он тоже работал в «Стандард», а потом вдруг уволился и смотался куда-то в Дубай. Оттуда, конечно, черта с два получишь алименты.
Наши столы тогда рядом не стояли, но мы довольно часто встречались. В кафетерии, в баре после работы. Обсуждали репортерские дела, ругали редакторов, которые задерживали или сокращали материалы. Я знал, что ей одной с ребенком трудно, и хотел помочь.
Мне нравилась Саманта. Симпатичная, веселая, умная. Мне нравилась ее дочь Джиллиан. Постепенно мы сблизились, и я начал оставаться у нее на ночь. Я не считал себя просто любовником. Мне хотелось быть ее рыцарем, дарить счастье. И тяжело переживал, когда Саманта резко оборвала отношения.
— Хватит, не могу, — сказала она. — Слишком у нас все быстро получилось. Ты хороший парень, но…
Я затосковал, и это продолжалось до тех пор, пока мне не встретилась Джан. Минули годы, мы с Самантой забыли о старом. Стали просто коллегами. Замуж она так и не вышла, по-прежнему вела трудную жизнь матери-одиночки. В конце недели с нетерпением ждала чек с жалованьем, с трудом дотягивала до следующего и с ужасом думала, что будет, если ее уволят. Теперь руководство газеты не могло себе позволить, чтобы каждый репортер занимался какой-то отдельной темой. Так что Саманта пробавлялась чем придется и рабочий день у нее был безразмерный. Присматривать за дочерью стало труднее.
Да что там Саманта, я сам в последнее время несколько раз обсуждал с Джан, что произойдет, если потеряю работу. Ведь пособие по безработице выплачивают всего полгода. Несколько недель назад мы с Джан застраховали свои жизни, так что, если газету закроют, выход есть. Я брошусь под поезд, а она получит триста тысяч долларов страховки.
— Дэвид, можно тебя на пару минут?
Я развернулся. У стола стоял Брайан Доннелли, редактор отдела местных новостей.
— Что?
Он кивнул в сторону своего кабинета, и я последовал за ним. Двадцатишестилетний Брайан являлся представителем нового поколения в газете. Смекалистый парень, но не как журналист, а как менеджер. Его излюбленными выражениями были: «изучение и расширение рынка сбыта», «современные тенденции», «подача и освещение материала», «взаимовыгодная координация», «дух времени».
— Что у тебя есть о строительстве тюрьмы? — спросил он, усаживаясь за стол.
— Компания Элмонта Себастьяна оплатила Ривзу отпуск в Италии «все включено» после увеселительной поездки в Англию за казенный счет, — произнес я. — Думаю, нет оснований сомневаться, как он станет голосовать по данному вопросу в совете.
— Но голосования не было. А если он воздержится или будет против, тогда как?
— Что ты говоришь, Брайан? Если коп взял деньги у бандитов, чтобы смотреть в нужный момент в другую сторону, то разве может он нарушить уговор?
— Да, но сейчас речь не об ограблении банка, — заметил Брайан.
— Я просто хочу подчеркнуть суть.
Он пожал плечами.
— А ты уверен на сто процентов, что Ривз не оплатил счет в отеле сам? А может, потом возместил расходы Элмонту Себастьяну? Как он отреагировал на твои слова?
— Обозвал меня куском дерьма.
— Прежде чем печатать твой материал, мы должны дать Ривзу возможность объясниться. Иначе нам не миновать судебного иска.
— Притормозить мой материал тебе поручила миссис Плимптон? — спросил я.
Нашу газету сейчас возглавляла тридцатидевятилетняя Мэдлин Плимптон, урожденная Расселл, вдова Джеффри Плимптона, известного в Промис-Фоллз риелтора, который умер два года назад в возрасте тридцати восьми лет от сердечно-сосудистой недостаточности. Брайан был сыном ее младшей сестры Маргарет, которая была намного моложе и не имела к газетному делу никакого отношения. Как, впрочем, и ее сын. Так что его в принципе не следовало бы винить, что он не понимает важности момента, когда припираешь к стенке такого проныру как Ривз. Но Мэдлин, когда еще носила фамилию Расселл, работала репортером отдела общих новостей в одно время со мной. Это было более десяти лет назад. Не долго работала, конечно, но все же достаточно, чтобы разбираться, что к чему. Затем она стала редактором отдела развлечений, а вскоре после этого заместителем главного редактора и главным редактором. А когда четыре года назад ее отец, Арнетт Расселл, ушел от дел, возглавила газету.
Брайан молчал, и я спросил:
— Может, мне поговорить с ней?
Он вскинул руки.
— Не надо.
— Почему? Я расскажу ей об этом деле лучше, чем это сделал ты.
— Дэвид, послушай, нам сейчас не до спасения мира. Важно, чтобы газета оставалась на плаву. Если она пойдет ко дну, то негд