Я никогда не слышала, чтобы отец рассказывал о своих детских играх, но есть одна игра, которую знают греческие дети, она называется «Все кругом». Все держатся за руки в кругу, а в центре этого круга стоит один ребенок спиной к стулу. Дети в кругу поют дразнилку, рифмованную песенку, а когда заканчивают петь, то они размыкают руки и садятся, пока кто-нибудь пытается выбить стул из-под ребенка в центре, заставляя того упасть на задницу. Если ребенок упал, то он остается в центре, а если нет, то тот, кому не удалось заставить центрального ребенка упасть, занимает его место. «Дети в деревне играют в другие игры по сравнению с городскими детьми».
В США ребенка в центре круга мы называли «оно». В Греции такого ребенка зовут «Манолис». Это имя моего отца. По-английски Мэнни.
Отбросьте в сторону мысли о том, что это похоже на издевательство. Представьте, что вы выросли, и все вокруг знают песенку, в которой ваше имя является синонимом неудачника. Весь смысл этой игры в том, чтобы не быть Манолисом. Возможно, именно этого и хотел мой отец. Он говорит, что перебрался в Америку за возможностями, но кто знает, когда эта идея впервые посетила его. Может, он был ребенком, который устал от дразнилок. Может, такое количество дразнилок превратило его в мастера этого самого дела. Разве в этом не может быть смысла? Сколько жизней разрушил человек, который так и не смог пережить насмешек на детской площадке.
В «Британнике для подростков» нет статей про карточные игры, но мой отец тасовал и раздавал карты так ловко, что не было сомнений – он играл в карты всю свою жизнь и наверняка играл в последний день декабря в Греции, где карты считаются частью праздничного ритуала. «Во многих странах есть интересные новогодние традиции», – утверждает моя энциклопедия, и среди ежегодных новогодних обычаев моего отца было доброе поведение. Каждый Новый год без исключений. Так он стал моим любимым праздником, даже в те подростковые годы, когда все казалось таким неправильным.
Как-то после ужина мы убрали со стола тарелки и вынули центральный фрагмент столешницы, а затем втроем – Майк, отец и я – сели за карточную игру, которая затянулась до глубокой ночи. Греки верят, что Новый год – это время удачи и везения, многие практикуют в это время обряд кали хера. Дословно это переводится как «хорошая рука», а хорошей эту руку делает щедрость по отношению к детям. Мой отец выдал нам деньги, и мы с Майком набросились на свои четвертаки, жадно глотая газировку, которую нам обычно не разрешали пить.
– Я заберу у тебя все пенни до последнего, – сказала я Майку.
Тот посмотрел на отца в поисках защиты, но отец лишь пожал плечами.
– Она неплохо играет, – сказал он и показал на меня большим пальцем.
Я улыбнулась и покачала ногами.
Чтобы разыграться, мы начали с более легких игр – это были несколько раундов в «безумные восьмерки» и «тяни карту». Колода была новой и еще хрустела. Однако уже через час или около того мы перешли к покеру и блэкджеку. Мой отец, как всегда, сдавал.
– Ох, – сказал он, посмотрев на то, что ему выпало, – эти карты просто ужасны. – Он подмигнул, и мы с Майком подкинули в банк еще мелочи. Мы играли часами, наши стопки монет росли и уменьшались, но отец никогда не позволял нам проигрывать слишком долго.
Когда он встал и подошел к кухонным шкафам, мы надеялись на торт, но его время еще не пришло. Вместо торта отец принес спелый гранат.
– Готовы? – спросил он.
Мы кивнули и про себя помолились, чтобы из жесткой красной кожицы высыпалась огромная куча семечек – это еще один символ удачи. С грохотом, который заставил весь наш квартал вздрогнуть, он разбил этот фрукт о край стола. Наклонившись, мы вместе осмотрели его.
– Да, – сказал отец. – Неплохой попался. Похоже, год будет хорошим!
Он протянул каждому из нас салфетку с горстью семян.
– Что думаешь, Гарифалица?
Я ненавидела, когда он звал меня по-гречески, но сейчас было не время протестовать. Я рассматривала его, вглядывалась в веселое лицо, глаза, полные света, и все казалось мне возможным.
– Да, – произнесла я. – Это будет наш лучший год.
– Моя девочка! – воскликнул он и потрепал меня по плечу.
– А ты что думаешь, Михали? – спросил он моего брата.
– Так и будет, – ответил тот.
Мы играли партию за партией до полуночи, а когда до окончания старого года осталось всего ничего, появление василопиты заставило нас позабыть о картах. Отец вырезал ножом знак креста на поверхности пирога, прежде чем его нарезать, и мы принялись быстро есть каждый свой кусок, стараясь найти запеченный четвертак, что гарантировало удачу на весь будущий год. Когда его металл звякнул о мои зубы, я ухмыльнулась.
Майк, нахмурившись, откусил еще кусочек, его подбородок был весь в сахарной пудре.
– На весь год, – сказал отец и поднял меня на руки. Он повернул меня, мои ноги двигались отдельно от тела, и мы закружились в радостном вальсе, пока не помутилось в голове.
– Вот скажи мне, – сказал он, – как это тебе так повезло?
Глава 4Танцы
Когда я была во втором классе, отец как-то раз постучал в дверь моей спальни и прислонился к раме. С его шеи свисала золотая цепочка с крестом, и крошечные ножки Иисуса уютно устроились в волосах на его груди. Все греческие мужчины, которых я знала, никогда не встречали пуговиц, которые стоило бы застегнуть. Он обратился ко мне с вопросом:
– В церкви проходят занятия по греческому языку. Хочешь пойти?
Конечно, я была обязана ответить «да». Да, я хочу узнать все, что смогу, о твоем языке, о твоей культуре, о философии и искусстве, о древнейшей цивилизации – обо всем, что греки ставят себе в заслугу. Да, я хочу быть ближе к тебе.
Я кивнула, и отец расплылся в улыбке.
– Ты и правда лучшая девочка, – сказал он и положил руку на сердце.
Когда он ушел, я тоже ухмыльнулась, добавив десять, пятьдесят, сто очков к мысленной сумме всего того, что я сделала, чтобы отец меня любил.
Я не знала, что только что пожертвовала два с половиной часа каждые вторник и четверг в течение шести бесконечных лет православному храму Святого Фомы – тому месту, где на одних и тех же уроках сочетались вера в Бога, мифология и национализм. Вот примерный заголовок в одном из моих старых учебников: «Греция – самая великая нация в мире». Через несколько страниц история про черепаху и зайца. В конце книги есть урок, до которого мы так и не дошли, где дрожащей рукой было нарисовано распятие. Кажется, я нарисовала рога и облако волос на лобке нашего Господа и Спасителя.
В течение шестого и последнего года обучения в греческой школе наши основные задачи были предельно ясны и сводились к двум: 1) рассказать всем, какая великая страна Греция, и 2) станцевать на агоре, ежегодном осеннем фестивале. В «Британнике для подростков» сказано:
Во всех европейских странах есть множество разновидностей народных танцев… Народные танцы зародились в крестьянской среде, изначально их практиковали на улицах или в амбарах с грубым полом, эти танцы редко бывают плавными. Они чаще всего связаны с прыжками, топаньем и другими энергичными движениями.
Можете быть уверены, никакой плавности движений у нас там не было.
За годы занятий танцами с матерью я быстро освоила хореографию, но в Штатах мы перешли на ритмические рисунки со счетом по восемь тактов. Греки считают музыку по двенадцать тактов. Эта разница может показаться незначительной, но меня она сбивала с толку. Один круг танца мог выглядеть так: шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг влево, шаг вправо, прыжок, прыжок, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, шаг влево, шаг вправо, снова прыжок. Если это предложение кажется вам бессмысленным, то я вас уверяю, мне тоже, но эти движения, казалось, были прописаны в ДНК других детей, как будто они в этом танце покидали утробу матери.
В классе мы провели час, изучая, как спрягать важные глаголы – есть, молиться, завоевывать, – а затем перешли в большой банкетный зал, чтобы потренироваться. Стоя в огромном кругу, я держала за влажные руки двух Джорджей и переступала с ноги на ногу под песню, которую пели мои одноклассники. Я беззвучно повторяла выдуманные слова, но внутри меня огнем горели две истины: я была чересчур гречанкой для американской школы и слишком американкой для греческой. Как ребенок иммигранта, я вечно балансировала на грани между Старым и Новым Светом и нетвердо стояла одной ногой на каждой из этих территорий. По крайней мере, моих греческих одноклассников восхищали помпоны, которые я принесла с собой. А, эти? Я только что с тренировки. Легкая ложь, чтобы набрать популярности.
На празднике агоры воздух был наполнен ароматами козлятины и меда, а мой класс ждал в коридоре своего музыкального отрывка. Мы были выпускным классом – лучшими танцорами, которых только могла воспитать греческая община Нью-Джерси, – и с первым ударом смычка по лире мы выпрыгнули в центр зала с твердым полом. Толпа ликовала и хлопала, пока мы выписывали круги, топали и составляли разные фигуры из танцующих, чтобы подчеркнуть прыжковые способности разных мальчиков. Когда мы кружились, сцепив руки, я искала глазами отца, его гордую улыбку, которую я обязательно должна была отыскать за маленькими греческими флажками, которыми все размахивали. Я все смотрела, смотрела и смотрела. Позже, когда танцы закончились, мы с матерью нашли его спорящим с каким-то мужчиной на парковке.
– Ты была прекрасна, милая, – сказала мать.
Я хотела спросить ее: «Откуда ты вообще это знаешь? Ты же не гречанка!» Но она сказала:
– Давай купим гирос!
И мы встали в очередь к одной из палаток, пока отец продолжал свои разборки, стоя на асфальте. Сидя у края пластмассового складного столика, я нахмурилась и достала лук из своей питы. Вокруг нас шумели семьи, источая радость.