Но не сегодня.
Сегодня слишком холодно.
Я не подумала об этом, когда предложила детективу встретиться в людном месте, на нейтральной территории.
Я пришла рано. В ожидании детектива пытаюсь спрятаться среди голых ноябрьских деревьев, но они прозрачны, за ними не укроешься. Туристы с камерами проходят мимо и просят сфотографировать их. Я отказываюсь. Говорю, что спешу.
Поскольку надо как-то убить время, захожу в небольшое кафе. Заказываю латте и сажусь за столик у дальней стены. На столе лежит газета – ее, должно быть, кто-то забыл. Закрываю ею лицо и думаю о фотографии, разрезанной на миллион полосок – они валяются на полу в комнате Эстер. Это угроза, откровенная угроза. Она хочет лишить меня жизни. Эстер сфотографировала меня, а потом перечеркнула мою шею красным фломастером. Вот явное доказательство того, что она желает мне смерти.
Мелкими глотками пью латте; руки у меня так дрожат, что я проливаю кофе – ничего удивительного. Я никому не смотрю в глаза. Без конца достаю телефон и проверяю, не звонил ли Бен. Где Бен?
Приближается назначенное время, и я спешу в условленное место встречи: на западную сторону фонтана «Корона».
Вокруг фонтана и пруда стоят деревянные скамьи. Когда я подхожу, детектив уже ждет меня. Я сразу понимаю, что это он, потому что… ну потому, что он выглядит как типичный коп: приземистый и мрачный здоровяк. Мне кажется, что он вечно портит своей мрачностью воскресные званые ужины… правда, я ничего о нем не знаю. Он сидит без куртки, как будто холод его не берет; ну а меня он едва не парализует. На нем рубашка, застегнутая сверху донизу, и черные джинсы. «Неужели кто-то до сих пор носит черные джинсы?» – думаю я, обходя зеркальный пруд и направляясь к детективу Роберту Дэвису. Оказывается, носит.
Я нервничаю. Более того, я сама не своя от страха. Все время гадаю, что ему от меня нужно. Стандартная ли это процедура в том случае, если человек пропал без вести? Не знаю. Жаль, что Бен не отвечает на мои звонки; вот бы он был здесь со мной и шел на полшага впереди, а мы держались бы за руки и вместе отвечали на вопросы мрачного детектива. Но Бена нет. А раз его здесь нет, придется действовать самой. Хотя рыцарь в сверкающих доспехах – это замечательно, на сей раз мне самой придется себя спасать.
Я подсаживаюсь к детективу на холодную деревянную скамью. Называю свое имя, а он называет свое, хотя я его, конечно, и так уже знаю. Место не совсем свободное; здесь есть и другие. В конце концов, Чикаго – большой город. Правда, окружающие заняты своими делами: фотографируют небоскребы, кормят голубей картошкой фри, ругают детей.
На нас с детективом никто не смотрит.
Детектив Роберт Дэвис лысеет. Кажется, это называется «облысение по мужскому типу». У него высокий лоб. Зато в его шевелюре пока нет ни одного седого волоска. Хоть чем-то можно гордиться… Наверное, трудно стареть.
Он достает крошечный блокнот и спрашивает:
– Давно пропала Эстер?
– В воскресенье, – отвечаю я, но тут же уточняю, чувствуя себя немного виноватой из-за того, что прошло уже пять дней с тех пор, как я видела Эстер собственными глазами. – Или, может быть, в ночь с субботы на воскресенье. – Невольно смотрю на свою правую руку, на серебряный браслет с овальным камнем. Не могу заставить себя взглянуть детективу в глаза.
Снова слышу ее слова, слова Эстер: «Куин, я только испорчу тебе настроение… Иди без меня, тебе будет веселее». Помню, что мы собирались на торжественное открытие в бар на Балморал-стрит. Следующая картинка: Эстер сидит на диване в гостиной, укутанная в пижаму и теплый плед цвета морской волны. Тогда я видела подругу последний раз.
– Мы с вами уже разговаривали, – многозначительно замечает он, когда я задерживаюсь с ответом на долю секунды. Мне не очень хочется признаваться в том, что Эстер сбежала из дома по пожарной лестнице. Взгляд у него острый, как у орла или коршуна. На лбу морщины, крупный нос. Готова поспорить, он никогда не улыбается – вообще никогда. – Мы с вами, – повторяет он, – уже разговаривали, – и я киваю.
Конечно, разговаривали – совсем недавно, два часа назад. Я была еще дома, и мы условились встретиться здесь, в парке. Я совершенно уверена, что изрыгаю струйку дыма – или, по крайней мере, закатываю глаза. Неужели он настолько туп, что не помнит наш утренний разговор? И вдруг он – ну надо же! – улыбается.
Надеюсь, его улыбка не предвещает ничего плохого.
– Куин, мы с вами разговаривали не только сегодня, – с насмешкой говорит он, и только тогда я вспоминаю, о чем подумала, когда нажала отбой на мобильнике после его звонка: я уже слышала его голос прежде. Но где и когда?
Стараюсь вспомнить, представляю его голос в другом месте, сопоставляю его голос с другим голосом, и вдруг в голову приходят слова: «Это личное дело… Сегодня у нас была назначена встреча. Она не пришла».
Так вот кто звонил вечером в воскресенье по телефону Эстер, когда я нашла его в кармане красного свитера с капюшоном! Оказывается, тогда ей звонил детектив Роберт Дэвис, и он ничего не попросил ей передать. Сказал, что сам перезвонит. Но не перезвонил. Во всяком случае, тогда. До сегодняшнего дня, до того, как я заявила о том, что моя соседка пропала без вести. Только сегодня он звонил не Эстер; он звонил мне.
– Вы звонили Эстер позавчера! – восклицаю я. – Вы с ней должны были встретиться… У вас была назначена встреча.
Детектив кивает:
– Она не пришла.
– Тогда она уже пропала… – мрачно говорю я и спрашиваю: – Зачем вы собирались встретиться? – хотя и догадываюсь, что он ничего мне не скажет по причине секретности. «Это личное дело».
К моему удивлению, он все же кое-что отвечает, правда, только после того, как я рассказываю ему, что мне известно. На сей раз я рассказываю все по порядку, абсолютно все. О бегстве по пожарной лестнице, о странных записях, о смерти Келси Беллами. А потом я показываю детективу телефон Эстер с угрожающей эсэмэской: «Как аукнется, так и откликнется». Он сосредоточенно смотрит на экран; на секунду подносит телефон к глазам, чтобы отчетливее видеть слова. Похоже, у него и зрение садится. Старость – вот как это называется. Я видела рекламу линз. И меня снова поражает мысль: должно быть, стареть противно. Правда, мне это чувство пока не знакомо.
– Это Эстер мне прислала, – говорю я.
– С чего вы взяли? – удивляется детектив. – С какой стати Эстер посылать эсэмэску на собственный телефон?
Эта мысль мне раньше в голову не приходила. В самом деле, почему Эстер отправила эсэмэску на собственный телефон, а не на мой?
– Сама не знаю, – признаюсь я. – Может быть, она знает, что ее телефон у меня. Или… – Я быстро умолкаю и пожимаю плечами. Понятия не имею, почему Эстер вздумалось послать эсэмэску на собственный телефон. – Она убила прошлую соседку, – тихо признаюсь я, хотя мне кажется, что я предаю Эстер. Последние слова произношу шепотом, как будто боюсь, что Эстер меня услышит. – Келси Беллами, – продолжаю я. – Она и меня пытается убить. – Я рассказываю об изрезанной в шредере фотографии, на которой я иду по улице в сливовом свитере, о красной полосе поперек моего горла. Это явная угроза.
– Эстер не пытается вас убить, – отвечает детектив. Судя по голосу, он вполне уверен в своих словах, как будто нисколько не сомневается. Как будто точно знает.
– Почему вы так говорите? – спрашиваю я. – Откуда вам известно?
И он начинает объяснять.
По словам детектива Дэвиса, они с Эстер познакомились с год назад, когда он расследовал смерть Келси Беллами. По его словам, дело оказалось очень простым. У Келси была пищевая аллергия. Она съела что-то, на что у нее аллергия, и вовремя не получила лекарство. Каждый год от анафилактического шока умирают сотни людей. Это не слишком частая причина смерти, и все же такое случается. Вот что говорит мне детектив. Да, возможно, свою роль в гибели Келси сыграла халатность, и тогда многие обвиняли Эстер.
– В нее тыкали пальцами, – говорит он. – Людям нравится тыкать в кого-то пальцами. Им нужно кого-то обвинять. – Но после того как смерть Келси признали несчастным случаем, Эстер и детектив Дэвис вздохнули свободно. Детектив нисколько не сомневался в том, что Эстер ничего не подмешивала Келси намеренно. – На своем веку я повидал самых разных лжецов, – говорит он, – но Эстер не из таких. Она замечательно прошла проверку на детекторе лжи. Она сотрудничала со следствием. Ее можно назвать образцовым свидетелем. К тому же она очень раскаивалась. Она ужасно себя чувствовала из-за того, что случилось с Келси. Она сразу призналась в том, что перепутала муку, и не пыталась оправдываться. Не могу сказать то же самое о большинстве свидетелей – тем более о виновных… – Он вздыхает и продолжает: – В субботу вечером она неожиданно позвонила мне… Мы с ней не виделись давно – возможно, около года. А в субботу она сказала, что должна кое-что мне показать… У меня создалось впечатление, что она напугана. – В его голосе слышится убежденность. Я невольно затаиваю дыхание, словно забываю дышать. Эстер была напугана? Но почему? При одной мысли об этом мне хочется плакать. Эстер было грустно, Эстер была напугана – а я ничего не знала!
Почему я ничего не знала?
Что я за подруга?
– По телефону она была немногословна. Сказала, что хочет что-то рассказать при личной встрече. Кажется, она получила какое-то письмо или записку… Не знаю, что там было; возможно, письмо имело какое-то отношение к мисс Беллами, – говорит детектив.
Сердцебиение у меня учащается; руки, которые я грею в рукавах голубого свитера, начинают потеть.
– Когда она вам звонила? – уточняю я.
– В субботу вечером, часов в девять, – отвечает он.
Часов в девять… Вскоре после того, как я пошла в тот дурацкий караоке-бар, оставив Эстер дома, в пижаме, под пледом. Она нарочно ждала, пока я уйду, чтобы позвонить детективу? Да была ли она в самом деле простужена? Эстер получила какое-то письмо или записку… Не может быть! Я вспоминаю письма, начинающиеся со слов «Любовь моя». Эстер ничего не получала, а те письма написала она сама. Наверное, он ошибается. Подпись вполне недвусмысленна: «С любовью,