Шурок протянул мне свою лапищу для приветствия, а Вэл, скосив глаза на Маринку, сказал:
– Ты ее извини за Владюнчика. Она больше не будет. Да, Мар, ты же больше не будешь? – Маринка кивнула. – Она у нас что хочет, то и делает. Никакого воспитания! Да, Мар? – Маринка снова кивнула, уже слегка раздраженно. – Зато она у нас мощный генератор идей.
Мне это начало надоедать. Друзьями мы ни с кем из них никогда не были, а тут – субботняя встреча, долгие разговоры… Того и гляди позовут в ТЦ молочный коктейль пить. Как эта, как ее… в прошлом году…
– Вы меня чего звали? – спросил я. – Ты говорил, дело есть.
– Есть, – подтвердил Вэл. – Ты спешишь, что ли?
– У меня тренировка через час. Так что, если по делу, давайте говорите. Если нет – я пошел.
Мне действительно уже пора было на футбол.
– Тогда так, – темп речи Вэла изменился: барин в одно мгновение превратился в менеджера. – Мы тут втроем задумали одну штуку. И хотим, чтобы из этого потом получилось видео. Но не просто сняли-выложили, а что-то вроде кино. Документального. Втыкаешь?
– А я тут при чем? – я пока не до конца втыкал, если честно.
Тут подключился Шурок:
– Ты же у нас гений кино? Вот и сними про нас! Это такая бомба будет – прославишься!
– О чем кино? – зачем-то спросил я.
Блин! Все-таки они меня поймали!
– Это такой экшн, – начал объяснять Шурок.
– У вас сценарий есть?
– Сценария нет.
– Слушай, – интонации Вэла опять стали замедленными, – ты придешь и сам всё на месте поймешь. Главное, ты камеру не забудь зарядить. Там всего делов минут на десять.
– А чего вы сами не снимете? – я всё еще не до конца соображал, что им нужно.
– Не, мы будем заняты. Да, Мар? Надо, чтобы кто-то со стороны снимал. А потом еще смонтировал. Чтобы осталось самое-самое – и прямо зрителю в глаз! Что скажешь?
Я молчал. Надо соглашаться? Это может быть интересно. Опять же, с Вэлом потусоваться…
– Да ему денег надо, – вдруг заговорила Маринка. – Он же у нас звезда!
– А, точно, – Вэл опять изменился. – Деньги есть. Не проблема. Вообще не проблема. Сдаешь нам готовый ролик – сразу получаешь. Ну? Ты как?
– Вообще-то, – сказал я, стараясь говорить как можно равнодушнее, – можно попробовать.
5Много воды, овсянка, кетчуп, горчица, хрен
Я зову его монпэр, потому что все вокруг зовут своих отцов фазерами. А мне, во-первых, слово не нравится, а во-вторых, если мы с первого класса учим не английский, а французский, логичнее будет главные вещи своей жизни на этот язык и переводить. А отец, безусловно, возглавляет список главных вещей моей жизни.
Все типа иронию проявляют, а я хочу зашифровать слово «папа», чтобы никто до него не дотронулся, не полез бы с каким-нибудь своим интересом. В первом классе нам задали на дом приготовить рассказ о своей семье. Я поднял руку и спросил:
– А как сказать «мой папа»?
– Мон пэр, – послушно ответила француженка.
– А как это пишется?
Француженка написала эти слова на доске. Потом спохватилась:
– Но ты должен будешь рассказать не только о своем папе, но и о маме, и о бабушках и дедушках, о братьях и сестрах…
И тут у меня ни с того ни с сего случилась истерика. Я хотел выйти, но не дошел – стоял посреди класса, всасывал ртом воздух, давился им и орал, как сумасшедший, своим тоненьким первоклассным голоском: «И-и-и, и-и-и…» Ужас, если задуматься, чистый ужас. Француженка тогда страшно испугалась, даже отвела меня в медкабинет – под присмотром специалиста посидеть в тишине до полного успокоения.
А на следующем уроке она меня так и не вызвала. Перепугалась, я думаю, сильно.
А отец с тех пор стал монпэром.
Сейчас он сидел напротив меня и смотрел, то ли щурясь, то ли морщась, как я накладываю ему овсянку. Завтрак сегодня сильно запоздал. Но если человек всё утро пьет воду, как верблюд после похода, рано или поздно он почувствует: неплохо бы и поесть.
Так что я просто ждал, когда монпэр наконец сядет за стол.
Пока ждал, громко хлопнула дверь у новых соседей. Я хотел было метнуться к глазку и уже наконец рассмотреть, с кем теперь придется жить на одной площадке, но потом подумал: всё равно он (или она, не дай бог) сейчас выйдет из подъезда. Поэтому я занял наблюдательную позицию у окна. Прошло довольно много времени (по крайней мере, я бы раза три мог туда-сюда по лестнице сбегать), прежде чем дверь подъезда открылась.
Сначала вышла она – типичная тетенька в сером пуховике и вязаной шапочке. Она вышла и стала кому-то держать дверь подъезда.
Брысик было побежал знакомиться, но замер метрах в десяти – что-то его смутило. Это странно, он же жутко любопытный.
На крыльцо стало выползать странное существо. Ну, то есть это был человек, но двигался он ужасно криво, ноги тряслись и разъезжались, а руки были скрючены у груди. Его выход напоминал выступление клоуна. Правда, не сильно смешное.
Когда он наконец выполз целиком, тетенька бросилась к нему, чтобы подпереть его с одной стороны. Но он что-то быстро сказал ей, и она отвалилась, стояла внизу и напряженно ждала, когда он спустится с крыльца.
А он, видя это, спешил, и ноги у него еще больше заплетались, и мне было смотреть на всё это… не знаю… гадко. И хотелось сказать ему: «Чувак, ты жалкий, сидел бы лучше дома!»
– Что-то интересное показывают?
Монпэр созрел для овсянки.
– Там новый сосед вышел… – я не знал, как это всё правильно сформулировать.
– И кто это оказался? Юрий Гагарин?
– Да нет… То есть… Какой-то инвалид.
– Инвалид? – переспросил монпэр. – Это что значит?
– Не знаю, как называется, – руки скрюченные, ноги скрюченные, идет-шатается…
– И что? – мрачно спросил монпэр.
– По-моему, – сказал я, – таких людей надо держать в специальном месте, а не выставлять их на всеобщее обозрение.
– Это почему? – спросил монпэр. – Они не люди, что ли?
– Вот да. Не люди. Это мое мнение.
Отец на меня как-то так посмотрел… Ну, сложно так посмотрел…
Потом сказал замороженным голосом:
– Заткнись. И давай свою овсянку.
Когда я поставил перед ним тарелку, он немного разморозился. Потер руки, взял ложку:
– Чего-то тут не хватает.
Открыл дверцу холодильника и стал вглядываться в его холодное нутро. Вглядывался долго. Я даже хотел пошутить, не перепутал ли он холодильник с телевизором, но побоялся, что монпэр снова предложит мне заткнуться.
Наконец он вынырнул наружу с кетчупом, горчицей и хреном. Кетчуп я узнал – мы его давно купили, но он оказался таким едким, что с тех пор так и не доставали ни разу.
Монпэр выдавил из каждого тюбика по огромной кляксе прямо в овсянку. Смешал и начал жадно есть. Я примерно представлял себе уровень жгучести и внутренне содрогался. Но отцу, как ни странно, становилось лучше, он как бы расправлялся изнутри. Он отнес тарелку в мойку, но не сразу поставил ее туда, а, обернувшись на меня (я делал вид, что ничего не вижу), тайком слизал с тарелки остатки своего адского завтрака. Потом бодро передернулся, с размаха хлопнул меня по плечу и весело, веселей некуда, спросил:
– Ну, что, сынок? Хорошо нам здесь без баб?
Я посмотрел на него и весь превратился в одно огромное сердце. И всем этим новым сердцем я почувствовал, насколько топовый у меня отец. И как нам с ним хорошо на этой кухне, с этой моей овсянкой и без баб.
6
Меня всерьез зацепило предложение Вэла. Мне действительно нравится работать с камерой, строить кадр, потом обрабатывать снятое в редакторе. Ролик для конкурса я снял случайно, под настроение: вышел с камерой во двор, поснимал тут, поснимал там, с кем-то поговорил, побегал с Брысиком. Потом чуть-чуть подрезал – и отправил. Хотя сейчас я бы сделал всё по-другому, больше вложился бы, но тогда мне было лень.
Раз мне пообещали деньги за работу, надо хорошо подготовиться. Поэтому я до полуночи сидел за компом, смотрел, в каких программах кто монтирует, выбирал, пытался тут же как-то их применить – в общем, карабкался на новый уровень.
Ночью после этого снилось всякое: как будто я живу в какой-то другой квартире, и монпэр тоже, и еще какие-то незнакомые люди, в основном женщины. И вроде бы даже наш новый сосед, только не на своих скрюченных ногах, а в коляске. Мне стало интересно, какое у него лицо, такое же скрюченное или обыкновенное человеческое. И тут он повернулся – а это я на самом деле! Всё мое – и нос, и глаза, и волосы. Жуть жуткая.
И еще там был попугай. Большой такой и синий. Или нет, кажется, розовый. Точно, розовый. Вот к чему это всё?
Конечно, после такого я проспал, и как раз ровно на сорок две минуты, которые обычно трачу на готовку. То есть, получается, завтрак – минус. Но когда я нечесаный и в трусах вломился на кухню, застал там монпэра со сковородкой.
– Ну ты и спишь, конечно!.. – восхитился он. – Три раза тебя будил! Давай уже умывайся, я тут сырников налепил.
Сырники! Да!
И монпэр даже ни разу меня не поторопил, не бубнил, что мы опаздываем. Прямо подменили отца моего.
– К нам вечером кое-кто зайдет, – сообщил он, снимая фартук.
К нам сроду никто не заходил.
– Кто? – спросил я.
– Вкусно? – вместо ответа поинтересовался монпэр.
– Ничего, – ответил я. Было вкусно, но пусть не расслабляется.
– Вот придет, и познакомитесь, – наконец сказал он. – У тебя же сегодня нет тренировки?
И так, в атмосфере загадок и интриг, мы поехали в школу.
Со своей предпоследней парты я смотрел, как Вэл традиционно проплывает по классу, налево-направо раздавая рукопожатия и поцелуйчики. И вспоминал, как он сидел на детской площадке, совершенно другой, не замедленный, и Маринка рядом, и он всё время переспрашивал: «Да, Мар?», «Правда, Мар?» Здесь, в классе, среди двадцати четырех ровесников, он типа вожак стаи, номер один в рейтинге. А если выпустить его на волю, среди семи миллиардов других людей он вообще не кажется топовым. Так, обычный Вэл, каких много.