Ладно, мне некогда. Мы с чуваком из телека уже переходили в финальную стадию. Я даже удивился: он нормальный вроде мужик, а туда же – давайте выберем тарелку, нет, эта не подойдет, возьмем синюю… Но если выбрать тарелку – это важно, значит, и я могу выбрать. Открыл шкафчик. И тут выяснилось, что у нас полно посуды. Мы обычно берем одни и те же тарелки, довольно простые, а в шкафчике обнаружились и розовые, и зеленые, и в клеточку, и с золотым ободком.
– Ого! А эти у нас откуда?
– Эти? – отец рассеянно глянул на тарелки. – Бабушка твоя привезла…
– Моя… кто?
Он очнулся и заорал:
– Да никто! Что ты лезешь с утра пораньше?!
Отлично просто.
Назло ему положил его порцию в одну из необычных тарелок, с золотой каемкой. Пусть подумает о своем поведении.
Но он о своем поведении не думал, проглотил шакшуку не глядя. Пусть у меня и не получилось так хорошо, как у того парня, но хоть одно доброе слово сказал бы! Вместо этого началось:
– Ты можешь есть быстрее? В школу опоздаешь!
И тут я неожиданно для себя говорю:
– А мы можем одного чела до школы подвезти?
Отец… Не знаю, кого он ожидал увидеть. Наверное, Мариночку, типа девушку сына. Но когда из подъезда начал выползать Петя, он аж зубами заскрипел от разочарования:
– Это его ты собираешься подвозить?
– Да, пап, его. Ему знаешь как трудно до школы каждый день идти. Мы же всё равно туда едем.
Отец мрачно отвернулся и стал щеткой сбрасывать снег с машины. Странный, конечно. С Петей он особо общаться не стал, просто ангельски (для монпэра) терпел, пока тот грузился, а потом выгружался из машины. Даже не смотрел в его сторону. Ну и ладно. Зато мы с Петей прибыли в школу не как вчера, под самый звонок, а с большим запасом. Теперь он может не суетиться, ползти по лестнице, как ему хочется, и делать передышки по дороге.
Вэл с Шурком весь день плясали вокруг меня индейские танцы, так им понравилось видео. «Выложу сегодня, – сказал Вэл. – Я тебе ссылку пришлю». И еще он спросил, доволен ли я гонораром, не мало ли мне денег. Я кивнул. А сам даже не посмотрел, сколько там было. Сосредоточился на том, чтобы опять в дневник не положить. А то Ярославна озвереет…
Из-за денег дома разразился скандал. Я же их совсем не прятал, оставил на столе. А на монпэра как раз напал приступ хозяйственности. Убраться он решил. На моем столе. И сразу наткнулся и на новый конверт, и на старый.
– Откуда у тебя деньги?
– Заработал, – честно признался я.
– Вот только не надо! – взбесился монпэр. – Где ты можешь заработать? За какие услуги тебе платят?
Я гордо ответил:
– За съемку!
Пока я ни слова не наврал, но отец явно мне не верил. Зато поверил бы, если бы я ему наплел, что тайно приторговываю наркотиками или еще что похуже. Почему родители всегда так?
– За какую съемку? – не унимался монпэр. – Покажи!
И тут я сдулся. Я понял, что никогда, ни при каких обстоятельствах, ни под какими пытками не покажу отцу видео, которым так гордился.
– Не могу! – заорал я. – Отдал клиентам! Что ты пристал?! Я не вру!
– Я не пристал! – в ответ заорал монпэр. – Я хочу получить правдивый ответ на свой вопрос!
– Деньги мои! Я их заработал! Видеосъемкой!
– Всё! – отец вышел из себя. – Телефон сюда! Быстро! Сегодня дома сидишь! Уроки – проверю! И деньги эти у меня полежат, пока мы не выясним правду!
Я отдал ему телефон. Пожалуйста. Буду «Медного всадника» учить.
Сначала я нервно ходил с книжкой по комнате. Потом сел. Когда доучил до «спешит, дав ночи полчаса», решил прилечь. Глаза сами собой закрылись, и пришло какое-то дремотное состояние – не сон, не реальность. Туман с воспоминаниями. Мне показывали отдельные кадры последних дней: как мы с Петей едем в троллейбусе, как я захлопываю перед его носом дверь подъезда, как я мечусь с камерой по парку… Было даже лицо биологички, которая смотрит на меня так, будто я хороший. И Петино лицо тоже. Стоп. Как он сказал? «Я тебя знаю».
Я включил комп. В этом весь монпэр: телефон он изъял, а комп оставил. И где логика?
Я снова нашел страничку с хештегом #не_плачь.
Странная она, конечно. Не топовая. Но сюда писали люди, которые… которых я раньше не замечал. Которым никогда не смотрел в глаза. И которые мне всегда были глубоко до лампочки. Правильнее – высоко до лампочки.
Вот один писал, как он долго входил в автобус. И в итоге еле вскарабкался, а водитель так разозлился, что не дождался, пока он пройдет по салону и сядет, – газанул так, что парень пролетел через весь салон. Ему было больно и обидно. Урод-водитель наверняка мечтал, чтобы всех похожих на этого чувака топили, как котят, прямо под окнами роддома.
Другой парень писал, что он просто шел к метро, а парни, которые стояли у входа, перегородили ему дорогу и стали его передразнивать. При этом они ржали, как кони. Вот кем нужно быть, чтобы смеяться при виде человека, которому так тяжело идти и так тяжело жить? Они хоть знают, что ему еще и больно?
Там были такие истории, что я за голову схватился. Один парень написал, что его маме всю жизнь говорили: она сама виновата в том, что он такой. И он решил во что бы то ни стало доказать ей, что это не так. И выжить, и стать врачом или ученым, и всем сказать – всей своей жизнью сказать: нате, смотрите, моя мама родила не никчемного урода, с которым промучилась всю жизнь, а нормального человека, который помогает другим людям оставаться здоровыми.
И еще было одно письмо, я даже задергался, так это было похоже на моего соседа Петю. Он там писал про свою жизнь до болезни, про то, что он чувствует сейчас. А я раньше думал, что такие люди не могут ничего чувствовать, что они… я не знаю… бракованные, что ли.
От всего этого в голове появились мысли, которых раньше там не водилось. Ведь я был таким же быдлом, совсем недавно, и если бы Петя не переехал в наш дом, наверное, таким бы и остался! И мне стало страшно – насколько близко просвистела эта убийственная, нет, убивающая перспектива остаться уродом со слепыми мозгами.
18
– Ты понимаешь, о чем ты говоришь? Я скоро превращусь в отвратительное существо. Я буду задыхаться, отплевываться, давиться собственной слюной!..
– Слушай, я читал.
Он запнулся.
– Читал? Зачем ты об этом читал?
– Чтобы знать. Ты же ничего не говоришь.
– Ну и отлично. Скоро ты всё это увидишь. Прямо в режиме реального времени.
Он как будто наслаждался тем, что говорит ужасные вещи. Как будто ему было от этого весело.
Но я же видел, что он чуть не плачет.
– Я скоро, – шепотом сказал он, – перестану разговаривать. Не смогу.
Я нацепил маску простофили и начал бодрую речь:
– Ну и что? Подумаешь! Не страшно!..
Но он меня оборвал:
– Не надо этого. Пожалуйста.
И я действительно понял: не надо.
И сказал:
– Давай тогда сейчас поговорим. Пока можем.
И мы стали с ним разговаривать.
19
Сначала я думал, что Петя – он как Стивен Хокинг. Но выяснилось, что у них совсем разные диагнозы. Этих диагнозов оказалось так много! Я задумался: если есть такие болезни, значит, есть и люди, которые ими болеют? Много людей? Почему же я раньше их совсем не видел? Странно.
Я набрал в строке поиска: «Рефлекторная симпатическая дистрофия». Немного почитал и пошел на кухню водички попить. Это кошмар, просто кошмар какой-то. Получается, человек живет себе, живет, потом – бац! – и начинает умирать. Причем не сразу весь, а по частям. И он всё понимает.
Я вернулся к компу и стал лихорадочно вбивать: «Лекарство от рефлекторной симпатической дистрофии», «Средство от рефлекторной симпатической дистрофии», «Как вылечить рефлекторную симпатическую…»
Не знаю, о чем я думал. Наверное, мне показалось, что все – Петя, его мама, врачи – они просто не умели правильно искать. А я сейчас качественно погуглю и отыщу – из-под земли достану! – это проклятое лекарство!
Естественно, ничего я не нашел. Никакого лекарства. В это сложно поверить, но его нет.
20
Во-первых, оказалось, что Петя – умный. Я бы мог сказать: неглупый, но он действительно умный. Во-вторых, он мне рассказал немного про свою прошлую жизнь. Что раньше он жил не здесь, и у него была семья, и всё было хорошо. Он ходил на карате и на шахматы, у него был мощный телескоп, и можно было смотреть на звезды во всех подробностях. В школе всё было отлично, учился без напряга, два раза в неделю еще к нему приходил учитель английского. Все в семье знали, что он вырастет и станет инженером или математиком. Не пропадет, в общем.
А потом он заболел. И родители почти сразу стали его… не стесняться, нет, но как-то вычеркивать. Он так и сказал: «вычеркивать», и я сразу понял, о чем он. Им предложили поехать в Москву, на консультацию – но они знали, что надежды нет никакой, и всё тянули, тянули. У него ведь еще брат и сестра младшие, ими тоже надо заниматься.
И он понял, что ничего не будет. Не сразу понял, постепенно.
Тогда появилась тетя. Однажды вечером она пришла к ним домой, заперлась с родителями на кухне. Они там бубнили полночи, а на следующий день ему сказали, что он едет с теткой в Москву и теперь будет там жить. Ну вот… Они приехали и живут.
– Тут лучше, гораздо. Если сравнивать с тем, когда я был здоровым, тогда хуже, да. Но больному мне лучше здесь.
И я тоже это понял безо всяких объяснений.
– А тетя Лена – она очень хорошая, – добавил Петя. – Носится со мной, по врачам возит. Не дает мне себя жалеть. Растяжкой со мной занимается. Витамины, лекарства… Она говорит: «Раз в истории было два человека, сумевших с таким диагнозом прожить нормальную человеческую жизнь, значит, и третий сможет, надо только захотеть». Я сначала, когда только сюда переехали, не очень хотел. А теперь хочу.
– Знаешь… Я тут услышал случайно, как она с тобой разговаривает…
Он поднапрягся.
– Что ты слышал?